Рано или поздно одна из прислужниц все-таки подходила. В первые визиты Ольга страшно смущалась и краснела, старалась держать лицо и не ронять достоинство и от этого смущалась и краснела еще больше, объясняя, зачем явилась сюда. Теперь ее уже узнавали и лишнего не спрашивали. Одна из девушек приближалась, смотрела Ольге в глаза, потом разворачивалась и шла в глубь темпла, и это означало, что нужно следовать за ней. В темных нишах висели ширмы, за каждой – открывалась лестница. Ольга спускалась за нонной на один пролет вниз. В комнате, освещенной все теми же масляными огнями, она молча отдавала сверток, сумку, снимала все украшения и разувалась, иногда чувствуя на себе насмешливый взгляд прислужницы.

Неужели эти распутные девицы догадывались, зачем она приходила сюда? Нет, этого не могло быть! Встречи с безликим мужчиной всегда проходили наедине, и он гарантировал, что все останется в стенах молельни, а у Ольги до сих пор не возникло необходимости сомневаться в его обещаниях. Нет, наверняка нонны просто в глубине души завидовали респектабельной лаэрде, чья одежда и обувь стоили как их месячное, а то и полугодовое вознаграждение за нелегкий и не всегда приятный труд.

Несколько раз, выходя из молельни, Ольга заставала ту или иную девушку за поеданием выпечки из ее свертка. Прислужницы не краснели и не извинялись под ее строгим укоризненным взглядом, лишь с равнодушным видом заворачивали остатки еды обратно, но она ни разу так и не высказала упрека вслух. То ли жалела их, в основной своей массе тощих до прозрачной синевы, то ли побаивалась, в чем не решалась признаться даже себе. В любом случае, другие ее вещи не пропадали, а голодные сироты и так получали свои свертки каждый день.

Босая, с дрожащими от волнения руками, крепко сцепленными в замок перед собой, Ольга переходила в молельню. Здесь тоже требовалось подождать, и она безропотно ждала, лишь изредка поджимая пальцы озябших ног. Комната была небольшой, с голыми влажными каменными стенами и полом. Огоньки теснились по углам, давая лишь столько света, сколько необходимо, чтобы не расшибить себе лоб, делая три шага от тяжелой двери, которая всегда с грохотом задвигалась за спиной.

Ольга стояла, скользя взглядом по черным трещинам между темно-серыми камнями и слушая оглушительное биение собственного сердца. Она всегда волновалась, как в первый раз, но в последнее время начала ощущать и предвкушение. Такой силы, что хотелось кусать губы. Наверно, он специально томил ее ожиданием – Ольга не сомневалась, что безликому мужчине докладывали о приходе, стоило ей лишь переступить порог темпла. Но он лучше знал, как сделать ее счастливой, и сила его мудрости еще только открывалась перед ней.

Наконец, часть стены перед Ольгой сдвигалась в сторону, пропуская его. Не с тем грохотом, как дверь за ее спиной. Бесшумно. Он всегда входил бесшумно, заставляя ее замирать в восхищении от мысли, как искусно замаскирован ход и как тщательно смазаны петли механизма, не говоря уже о мастерстве того, кто этот механизм создал.

Верхнюю часть лица и волосы мужчины скрывала маска с тканевым капюшоном. Блондин или брюнет – угадать невозможно, цвет глаз в полумраке не различить. Впрочем, Ольга боялась часто смотреть ему в глаза. Зато она могла любоваться его губами, в меру полными, очерченными так, что казались высеченными из камня. На подбородке и нижней челюсти мужчины она никогда не видела щетины или хотя бы намека на небритость. Обнаженный, тоже без единого волоска торс мягко поблескивал на свету, от чего сам безликий походил на ожившую скульптуру. Кожа выглядела золотистой, хотя Ольга догадывалась, что это лишь игра пламени, а на самом деле она белая, как алебастр.

Кожаные штаны низко сидели на бедрах безликого и плотно обтягивали их, подчеркивая внушительную выпуклость между ног. Ольга честно старалась не смотреть туда – ну чего взрослая замужняя женщина там не видела? – но все равно смотрела украдкой и корила себя за постыдное желание прикоснуться к нему, потрогать, приласкать. Этот загадочный мужчина рождал в ней странные желания. Конечно, она много раз ласкала Виттора, повторяя заученные и доведенные до автоматизма движения, но только здесь, в этой небольшой подземной молельне ей по-настоящему хотелось чувствовать горячую бархатистую твердость в своей ладони и мускусный слегка солоноватый вкус на языке.

– На колени, волчица! – приказывал он тихим голосом, который не отражался от стен, и Ольга падала, как подкошенная.

Не чувствуя боли от того, что ударилась о каменный пол, она задирала голову, ожидая нового вопроса или приказа. Все мысли испарялись, все проблемы и огорчения отходили на второй план. Существовал только безликий и это сводящее с ума, охватывающее нестерпимым жаром предвкушение.

– Ты была сегодня хорошей девочкой? – спрашивал он, подходя ближе и поглаживая ее по волосам, зарываясь пальцами в тщательно уложенную прическу и сжимая их там, чтобы дать почувствовать легкое натяжение. Еще не до боли, скорее до приятного покалывания кожи. – Ты уделила время себе?

– Д-да… – в горле у Ольги пересыхало, глаза закатывались, она то ли шептала, то ли стонала, не в силах выкинуть из головы, что он стоит совсем близко, и его бедра находятся почти на уровне ее лица, и нужно лишь протянуть руку, чтобы коснуться его там, между ног, где он уже твердый, как всегда бывало во время встреч с ней.

– О чем ты думала?

Его голос в такие моменты был мягким и ласкающим. Безликий чувствовал и видел ее возбуждение, не мог не видеть, что творится с ней от одного его прикосновения. И ему это нравилось.

– Я… думала о себе, – Ольга всегда отвечала одно и то же, но не врала. – О том, какая я счастливая. Как в моей жизни все хорошо и замечательно складывается. Какой у меня хороший муж…

– Но ты пришла о чем-то попросить?

– Д-да… я хочу попросить…

– Ты же знаешь, что ждет темнейший в обмен на то, чтобы услышать твою просьбу. Раздевайся, волчица.

Безликий отпускал ее волосы и отходил, а Ольга трясущимися руками принималась расстегивать на себе одежду. Давно, в самом начале ее визитов сюда, он объяснил, в чем заключается суть поклонения темному богу.

– Ему не нужны твои слезы, страдания и причитания, – говорил безликий, застыв перед Ольгой в спокойной позе уверенного в себе человека, – за этим тебе следовало пойти в дарданийский монастырь. Если же ты решилась прийти сюда, то знай, мы дадим очень много. Но и попросим не меньше. Темнейший хочет видеть твое удовольствие. Такое, которое ты не испытывала никогда и ни с кем прежде. Он будет дышать твоими стонами, пить твой пот и стекающую по ногам влагу и вкушать разрывающее тебя изнутри наслаждение. Только ублажив его собой, ты получишь право что-то просить.

Под его пристальным взглядом, словно испытывавшим на прочность, Ольга робко стягивала одежду и аккуратно откладывала ее в сторону, оставив на себе только нижнее белье. Дорогие кружева красиво облегали тело, подчеркивая большую тяжелую грудь и пухлые бедра, когда она присаживалась на пятки и покорно складывала руки на коленях.

В первый раз, правда, она возмутилась, заметив, что не хочет заниматься порочными вещами.

– Ты знаешь, что такое порок? – тогда поинтересовался безликий.

– Конечно. Это то, что вы мне предлагаете: раздеваться и стоять перед незнакомцем в маске, – уверенно ответила она.

Он ничего не сказал, только губы чуть дрогнули в снисходительной улыбке, словно Ольга была маленькой неразумной девочкой, и предложил ей либо принять условия, либо уходить. Уходить она не стала.

Ей пришлось согласиться ради того, чтобы вернуть мужа. Но потом… посетив темпл один раз, другой, третий, она почувствовала, что тихие доверительные разговоры с безликим стали неотъемлемой частью жизни. А затем поняла, что не может долгое время обходиться без звука его дыхания – тяжелого дыхания возбужденного мужчины, – когда он стоит позади нее и гладит ее кончиками пальцев по лицу, обводит губы, скользит по беззащитному горлу. В такие моменты в животе Ольги сворачивался тугой узел, жаркие волны толчками разливались по телу, пока она сидела и боялась пошевелиться под прикосновениями безликого.