— Теперь смотри.

И в следующий миг перед ее глазами из разрозненных фрагментов сложилась новая мозаика. Она была куда ярче и красивее прежней. Изабелла наклонилась, чтобы получше ее рассмотреть, но мозаика вдруг рассыпалась на составные части, и фрагменты ее, как и в первый раз, поплыли по воздуху в разных направлениях.

Но Изабелла не стала провожать их взглядом. Вместо этого она в упор посмотрела на Коко и негромко произнесла:

— Я ничего не поняла!

— Каждый добавляет к Мозаике свой фрагмент, свою жизнь. А Мозаика — это Бог. Это происходит с любой завершившейся жизнью, в каком бы уголке вселенной она ни протекала. В чистилище каждого учат тому, что такое Мозаика и каково его место в ней. И когда все плитки соберутся воедино, Мозаика взрывается. А потом снова и снова. Этот мир не имеет конца. Они уплывают на определенное расстояние, а после возвращаются. Но на обратном пути меняют цвет и форму, делаются другими. И поэтому, собравшись воедино, составляют новую Мозаику, нового Бога.

— Ты хочешь сказать, что за всю историю существования вселенной было много Богов? — Произнося это, Изабелла не могла поверить, что ее губы выговорили такое.

— Величайшее множество.

— И сколько времени занимает весь процесс?

Коко пожала плечами:

— Трудно обозначить временные рамки. Это занимает бесконечную череду лет. Что-то сродни вечности. Но в конце концов все фрагменты возвращаются. То же самое происходит и в твоей жизни: тридцать лет назад тебя отправили в этот мир, а теперь ты возвращаешься, став совершенно другим человеком. И кто знает, на какой срок растянется для тебя процесс возвращения? Но красота замысла в том, что, какой бы ты ни стала, в мозаике для тебя всегда отыщется место. Определенное место, предназначенное непосредственно тебе, принадлежащее тебе по праву, как необходимому фрагменту общего рисунка. Ты же видела, каким он стал без черной плитки. Ты нужна Мозаике. И так будет всегда.

— Независимо от того, как я прожила свою жизнь?

— Конечно. Это совершенно не важно.

— Сколько же времени уходит на завершение всей мозаики? На формирование нового Бога? Если я сейчас умру, то, может, пройдет десять триллионов лет, пока этот рисунок окажется полностью составлен?

— Возможно, но, став частью Мозаики, ты перестанешь об этом думать. Ты будешь делиться опытом и воспоминаниями с другими фрагментами рисунка, с теми, которые в нем появились прежде тебя, и вбирать в себя знания и память тех, кто включится в него позднее.

Изабелла скрестила руки на груди. Выражение ее лица было непроницаемым. Коко, мельком взглянув на нее, продолжила:

— Представь, что ты приглашена на вечеринку к незнакомым людям и понятия не имеешь, что за гости там соберутся. Ты с трудом заставляешь себя отправиться туда, тебе безумно хочется отказаться от приглашения, но сделать это ты по каким-то причинам не можешь. И вот перед тобой распахиваются двери незнакомого дома, и тебя окутывает волна приятнейших ароматов. А все без исключения люди, кого ты там встречаешь, оказываются умными, веселыми, открытыми и безумно интересными. Мыслители, ученые, художники, путешественники, красавицы… и так далее. Примерно через полчаса ты говоришь себе, что это самая приятная из компаний, в каких тебе случалось проводить время. Удивительные люди. И все, как один, считают тебя не менее удивительной личностью. Вот этот парень не так давно вернулся из Мавритании, где собирал материалы для статьи о белом рабстве по заданию «Нью-Йорк тайме». А его спутница — профессиональный фотограф и вулканолог — рассказывает безумно интересные истории о своих исследованиях на Этне. Эта тема тебя всегда волновала, и ты готова слушать о вулкане долгие часы напролет, но каждый из гостей на этой вечеринке нисколько не менее искусный рассказчик, чем она. Праздник продолжается, в дом приходят все новые и новые гости. Вам подают роскошный ужин. Впечатления просто переполняют тебя. Ты готова одновременно есть, говорить, слушать, смотреть по сторонам, флиртовать с красивыми мужчинами, которых здесь собралось невероятное множество…

— Я поняла, о чем ты. — Изабелла по-прежнему сидела неподвижно, со скрещенными на груди руками. Но теперь на губах ее появилось некое подобие улыбки.

— Попав на такую вечеринку, ты не станешь украдкой поглядывать на часы, чтобы наконец дождаться времени, когда можно будет распрощаться. В особенности если сосед справа от тебя только что прибыл с Марса.

Этрих вновь увидел крысу, когда вернулся к такси, проводив сына домой. Крыса восседала на переднем пассажирском сиденье, но водитель об этом не знал, поскольку она была невидима для всех, кроме Винсента Этриха. Говорящая крыса весом в тридцать кг. Звали ее Алан Уэллс.

Они познакомились в больничном лифте. Там царила кромешная тьма: лифт остановился между этажами, свет в нем погас. Этрих разговорился с крысой, думая, что беседует с самим собой, только мертвым. Отчасти так оно и было, только он не представлял себе, что умершие порой возвращаются в невероятных обличьях — в частности, в виде гигантской крысы, именующей себя Аланом Уэллсом.

И вот теперь животное возникло в такси и спросило:

— Что ты собираешься делать?

Этрих опасливо взглянул на круглую макушку таксиста.

— Ты уверен, что этот парень нас не слышит?

Алан Уэллс засопел от раздражения, поскольку Этрих за недолгое время их знакомства уже в третий раз задавал ему этот вопрос.

— Да, уверен. Поскольку я — это ты, наш с тобой разговор происходит вроде как в твоем сознании, а не на публике.

Крыса повернулась лицом к Этриху, спиной к ветровому стеклу и ухватилась лапами за спинку сиденья. Глаза у нее были черные, размером со спелую вишню, а серебристые усы походили на велосипедные спицы.

Этрих назвал шоферу адрес кафе, возле которого оставил накануне свою машину. И обратился к крысе:

— Почему ты называешь себя Аланом Уэллсом?

— Не задавай глупых вопросов, — отрезала та. — Ты сам прекрасно знаешь почему.

И она была права. Этрих вписывал это имя — Алан Уэллс — в книгу регистрации, когда ему случалось останавливаться в гостиницах в компании посторонней дамы. Мистер и миссис Алан Уэллс. Он давным-давно придумал себе этот псевдоним. Имя звучало так по-британски, так изысканно лаконично, словно принадлежало не ему, а какому-нибудь актеру сороковых годов с тонкими усиками, игравшему роли исключительно авантюристов и мерзавцев.

Там, в лифте, первыми словами крысы были:

— Тебе не понравится то, что ты увидишь, когда зажжется свет. Так что будь готов к потрясению.

Вспомнив, как чьи-то пальцы ощупывали его тело, Этрих постарался ничем не выдать своего страха и с деланной невозмутимостью ответил:

— Я увижу самого себя, да? Ведь ты сам сказал, что ты — это я, только умерший.

— Ты увидишь самого себя, — злорадно произнес собеседник. — Таким, каким сам себя в последнее время воображаешь.

Этрих собрался было потребовать дальнейших объяснений, но тут свет, мигнув, загорелся, и он увидел в противоположном углу кабины огромную крысу с буро-коричневой шерстью. Она внимательно смотрела на него. Зрение его не обмануло. Это точно была крыса.

Не успел Этрих опомниться, как она снова заговорила его собственным голосом:

— Если душе суждено вернуться сюда, она принимает облик существа, каким умерший себя воображал.

Возмущение вытеснило из души Этриха его страх и растерянность.

— Разве я себя считаю крысой?! С каких это пор?!

— А разве нет? В таком случае жаль, что я не появился здесь прежде, когда ты в душе называл себя кучей дерьма. Это для тебя лучше, скажи? Я ведь могу переменить свой облик.

Теперь, сидя на заднем сиденье такси, Этрих сказал:

— Я сейчас еду за своей машиной. Бросил ее возле кафе, когда удирал от тебя прошлым вечером. Помнишь?

Алан Уэллс молча уставился на него, и Этрих принужден был отвести глаза. Ему стало не по себе. Он не мог бы сказать, что сильнее раздражало его — молчание зловещей крысы или звуки его собственного голоса.