Молодцы ему в ответ: «Да куда же мы пойдем, без добычи? Нешто ты волков испугался, дядя Яков?» Немец им отвечает: «Как хотите, смельчаки, только я волчий вой понимаю, а вы нет. Учуяли волки, что их кровь пролилась, вот и собирают большую стаю. Неровен час, сюда три десятка волков прибежит — что вы тогда делать будете?»

Тут снова волки завыли — и не далеко, как раньше, а совсем близко. И барашек опять заблеял. Молодцы свою храбрость сразу растеряли, схватили ружья и побежали за немцем прочь из лесу. Только успели до саней добежать, как вслед за ними на лед волки выскочили. Да не четыре, как в первый раз, а все десять, или, может, даже больше того. Яков Карлович крикнул: «Отвязывайте лошадей!» — а сам на колено присел, прицелился и выстрелил. Волк, который впереди всех бежал, на бок свалился, а остальные замешкались. Яков Карлович на сани вскочил, схватил ружье у другого охотника и снова выстрелил. Еще один волк на снег упал, а ловчий с молодцами что есть мочи на двух санях к селу помчались.

Скачут они, аж снег столбом, а волки за ними бегут, зубами щелкают. Немец в волчью стаю пулю за пулей кладет, молодцы только и успевают ему ружья перезаряжать, и каждая пуля в цель.

Вроде отстали. Лошади-то так с перепугу понесли, поди догони. Вот уж и село на косогоре показалось, уже заулыбались молодцы, переглядываются. Только рано они обрадовались. Река перед деревней большую излучину делает: сани по Реке поехали, а волки догадались по земле путь срезать. Когда ближние сани уже совсем на тот берег поворачивать собрались, выскочил из леса волк, к правому пристяжному коню бросился и в ногу сзади ему вцепился.

Пристяжной мотнулся в сторону, на дыбы встал, а коренной споткнулся и в другую сторону дернул. Тут у саней полоз треснул, сани и перевернулись. Скатились молодцы кубарем прямо в снег. Не успели и на ноги подняться, как волки на них набросились. Один из ребят вроде вырвался и к деревне побежал, да догнали его волки и в шею вцепились. Пока грызли волки ребят, другие охотники успели за частокол въехать и ворота закрыть.

Молодцы с саней повскакали и на частокол залезли, стали по волкам палить, да только зря порох и пули потратили — далеко было, да и двух ребят не спасешь. Волки от села вроде ушли, да только никто за ограду идти не хотел — так и остались на льду лежать сани, два охотника да лошади, которых волки загрызли.

Про частокол этот надо сказать отдельно. Сейчас где такое увидишь, чтобы вся деревня забором была обнесена, а в стародавние времена это часто случалось. Недалеко еще то время было, когда крымские татары через Реку ходили к Москве. Торбеева в ту пору еще не было, а вот село Высоцкое уже стояло, как и сейчас, на откосе у Реки, как раз недалеко от переправы. Село два раза сжигали, да вокруг леса много — мужики быстро отстраивались. После того как во второй раз сожгли, воевода рязанский приказал частокол вокруг села поставить и обещался стрельцов прислать. Частокол поставили, а стрельцов никто не прислал — видать, они в Рязани были нужнее.

Со временем частокол покосился, где бревно прогнило, где вал ополз. Бабы на нем белье сушили, а мальчишки с вала зимой катались да в снежки играли. А в башне сторожевой, что над воротами стояла, ласточки завелись и летучие мыши. Как еще этот частокол на избы да на дрова не разобрали — не знаю. Наверное, чуяли мужики, что пригодится еще частокол.

Ну, вот и пригодился — не от бусурман, а от зверя обороняться. За частокол волки не пошли, восвояси вернулись. Весь день мужики да бабы на частокол лазили и на Реку смотрели. А ночью волки снова на лед вышли — свою добычу доедать. И много их в этот раз было — десятка три. Люди за частоколом ревут, кулаками грозятся, а сделать ничего не могут. Снова стали ребята по волкам из ружей палить, да только себе навредили — волки к стрельбе привыкли и бояться перестали.

Меж тем Яков Карлович со старшими мужиками в избе совет держали, что дальше делать. Решили послать в город за подмогой, пороху еще купить. Вызвался и охотник — взял лошадь и утром из деревни выехал. День его прождали, а к следующему утру лошадь вернулась, в мыле и без наездника. Видать, и его, горемыку, волки съели.

После того случая все порешили, что за частоколом безопасно, а в поле идти, или тем паче на Реку, на ту сторону, в лес — верная смерть. Запретили всем строго-настрого после заката из деревни выходить и стражу назначили за тем берегом следить. Яков Карлович один не боялся, выходил и капканы на ночь ставил, да только все без толку: никто в них не попадался.

КОЛДУНЬЯ

Так неделя прошла, потом другая. Все это время Яков Карлович с мужиками частокол укреплял, ворота подлатывал. Баню они разобрали на бревна и избу одну старую. Все сгнившие колья заменили, верх навострили и вперед наклонили. Не верил никто, что волки на приступ пойдут, да уж очень страшно всем было, а заняться нечем. А когда работа есть, о плохом думать не приходится. Вот мужики по целым дням пилили, строгали. И еще оружия разного понаделали — палиц, копей, багров — и всем роздали, даже некоторым бабам, если те просили. Егорка вытребовал себе длинную палку, всю в гвоздях, и целый день с ней не расставался, а на ночь под лавку в избе клал.

Стал Яков Карлович деревенских военной науке обучать: командам разным, строю. К концу февраля, почитай, всю деревню в рекруты забрил, только старые да малые остались. Дед Терентий на все это смотрел-смотрел, да и говорит: «Неужто и вправду, ребяты, думаете волков в бою одолеть? Не возьмут ваши пули колдовского волка!» А наши молодцы ему в ответ: «Ты, дед, коли не помогаешь, то и не мешай — ступай к себе в избу и на печку заберись — небось там волки не достанут!»

Дед Терентий не обиделся, головой только покачал и домой ушел. Всю ночь он не спал, с боку на бок на печке ворочался, а с утра, как солнышко встало, надел тулуп и валенки, взял что-то из сундука, за пазуху положил и пошел из деревни прочь. Долго по снегу шел, пока не пришел наконец на дальний край Гнилого озера. Летом-то там напрямик не пройти, да и в обход непросто — берега какие топкие! А зимой за два часа дойти можно, по льду на лыжах.

На том краю озера перелесок был, а там землянка, вся снегом укрытая, и дым сизый из нее вьется. Подошел Терентий к землянке, наклонился и стал внутрь вглядываться — там ли хозяева? Тут его сзади кто-то окликнул. Обернулся старик и видит: стоит перед ним на снегу старая мордвинка, Ашава3. Видать, прошел он мимо нее и не заметил. Да и мудрено ее на снегу-то заметить: на ней чуньки белые, и тулуп из рысьей шкуры, и рукавицы. И волосы у нее белые-пребелые, из-под белой заячьей шапки выбиваются. Только по поясу у нее красной ниткой волшебные письмена прострочены, и веточки рябины нарисованы.

«Здравствуй, — говорит мордвинка. — Давно мы последний раз виделись».

«И тебе здравствовать, — отвечает Терентий. — Да уж, не виделись мы почитай сорок лет — с тех самых пор, как ты из наших краев ушла… Вот этим летом стали люди сказывать, что кто-то за озером снова поселился — я и пришел проведать, не ты ли?»

«Что же летом не пришел, сразу как услышал? Нужды не было? — говорит Ашава. — Ну что же, проходи внутрь, расскажешь».

Отодвинула Ашава полог, зашли они в землянку и сели вокруг огня на чурочки. Ашава котелок на огонь повесила, стала воду греть, веточки в нее бросать разные и травки.

Помолчали они немного. Ашава свое варево разлила в берестовые туески и один себе взяла, а другой Терентию протянула. Потом говорит: «Ну что, дед, я ведь знаю, что не просто так пришел повидаться. Говори, какое у тебя ко мне дело. Заболел, смерти боишься — лекарство попросить хочешь? Или, наоборот, смерть торопишь? Есть у меня и такие лекарства…»

Терентий отвечает: «Эх, стар я стал, чтобы смерти бояться. Но и торопить ее не стану. Не за себя я к тебе пришел просить, а за всю нашу деревню. Не стало нам житья от волков. Как лес на том берегу спалили, не дают нам волки покоя, перестали человека бояться и вот-вот на деревню приступом пойдут!»