Заполучив полную пару и еще раз внимательно осмотрев ее, Широков спокойно поставил ботинки на подоконник себе за спину.
– Чего это он, а? – обратился Петренко к Свешникову.
– Теперь, Петренко, быстро отвечайте на вопросы. Что вы делали вечером 20 июля, начиная с 20 часов?
Петренко вздрогнул всем телом и подался назад, словно столкнулся с опасностью.
– Это еще зачем?
– Отвечайте, где были в среду после восьми вечера? – угрожающе повторил Станислав.
– Не помню я… Что я обязан помнить все? Голова и так плохо варит. Я и вчерашний день плохо помню… – последнюю фразу он прокричал, лихорадочно переводя взгляд с одного милиционера на другого.
– А на Гоголевскую, эдак, часиков в десять вы не заглядывали? Туда, где дома старые ломают? – невинно поинтересовался Игорь.
– Не-ет! Не был я на Гоголевской вашей! Не был никогда. И где эта улица, не знаюГ – и увидев усмешку на лице Свешникова, взорвался: – Что ты «лыбишься», начальник? Что вы мне голову морочите?! В среду в кино был в «Волне»! И отстаньте от меня…
– Какой фильм смотрели, на какой сеанс изволили ходить?
– Французский фильм… «Папаши»… Там этот рыжий комик играет. На восемь часов ходил. Оттуда домой спать пошел. Все!! Чего за нос водите!! Чего пришить хотите?
– Вам не знаком этот человек? – Широков протянул фотографию «толстого».
Эффект превзошел все ожидания: Петренко, издав утробный рык, бросился на Широкова, пытаясь дотянуться до стоящих на подоконнике кроссовок. Широков перехватил руки нападавшего, Свешников повис у того не плечах, а влетевшие на шум конвойные опрокинули всю компанию на пол. С большим трудом удалось скрутить обезумевшего Петренко и застегнуть на нем наручники. Уже лежа на животе и кося кроваво налившимся глазом, он хрипел: «Ничего не скажу, падлы! Я не дешевка, мусора поганые!!» Когда Петренко выводили в камеру, Широков остановил конвойных и сказал:
– Мне твои показания не очень-то нужны. А к вечеру в понедельник и вовсе не понадобятся уже. Делай выводы! Захочешь говорить, передай дежурному, я приду.
Петренко резко обернулся. Глаза его горели страхом и ненавистью.
23 июля. Суббота. Около 14 часов.
Прямо из ИВС Свешников отправился к экспертам, чтобы отдать на обработку кроссовки и сверить отпечатки пальцев Петренко с найденными в доме на Гоголевской. Широков же решил оставшееся время до визита к шефу посвятить просмотру бумаг по делу, намереваясь освежить в памяти отдельные моменты. Удобно устроившись за рабочим столом, он углубился в чтение. Когда глаза пробегали по ориентировке с приметами «высокого», составленной со слов Касьянова, в душе возникло неясное беспокойство: так бывает от ощущения, что какой-то факт или событие должно быть связано с каким-то другим известным, но связь эта пока что ускользает от восприятия.
Досадуя на себя, Станислав встал и подошел к окну. Спортивный городок расположенной через дорогу школы занял городской пионерлагерь. Девочки, крича и смеясь, играли в пионербол. Рядом, на другом корте, мужская часть класса самозабвенно гоняла футбольный мяч. Маленький белобрысый футболист ловко обыграл двух соперников и устремился к воротам. Ему удалось протолкнуть мяч мимо выбежавшего навстречу вратаря, но от столкновения форвард уже уклониться не сумел и оказался на земле. Ликующие товарищи бросились к нему, принялись тормошить, помогая подняться.
«Стоп!– скомандовал себе Станислав. – Вчера утром… Вчера утром недалеко от управления на улице столкнулись два человека: одним из них был я, а вторым…» От неожиданного прозрения Широков даже присвистнул – второй в точности подходил под приметы, принадлежащие «высокому».
«Ну да, все сходится, – размышлял Станислав, пробегая еще раз ориентировку. – Ох, и шляпа я!» В досаде он хватил кулаком по подоконнику, передернулся от боли и посмотрел на часы: пора идти к начальству.
Первым, кого увидел Широков в кабинете шефа, была Наташа Червоненко. Она сидела в уголке и что-то сосредоточенно читала, раскрыв на коленях коричневую кожаную папку. Сегодня следователь была одета в модный вязаный джемпер таких же, как папка, тонов и узкую черную юбку, открывавшую колени. У окна оживленно беседовали Белозеров и Юрков. За столом для заседаний подпирал тяжелую голову Николай Николаевич Мальцев. Самого Ерофеева в кабинете не было.
Станислав кивнул Толе Юркову, которого еще сегодня не видел и, сам удивляясь своей решительности, присел рядом с Наташей. Она украдкой ласково пожала его руку и шепотом спросила:
– Как дела? Как ты себя чувствуешь?
Обрадованный нотками нежного участия в ее голосе он так же шепотом ответил:
– Спасибо, почти хорошо… Только голова немного болит.
– Впредь будет наука, как ходить в гости к малознакомым женщинам.
– Ну, теперь-то я стреляный воробей!
– Скорее, не стреляный, а обутыленный… – И Наташа тихо рассмеялась.
– Я все время думаю о тебе… – прошептал Широков очень серьезно.
Улыбка сбежала с се милого лица. Она отвела глаза и, глядя куда-то в нутро папки, шепнула:
– Ты должен думать сейчас о другом, Стасик… А то кто же раскроет это преступление века?
Горькие складочки пролегли от уголков рта. Глядя на них, Широкову захотелось погладить Наташу по непокорным черным волосам, обнять и сказать что-то хорошее и очень важное. Он даже сделал движение рукой, но, перехватив внимательный взгляд Мальцева, испугался своего порыва и, проведя рукой по лбу, полез в карман за платком, сделав вид, что собирается вытереть пот.
В этот момент дверь в кабинет открылась и вошел Ерофеев с прокурором города – сухощавым, подтянутым старшим советником юстиции в больших очках. Все поднялись, приветствуя начальство.
Ерофеев опустился в любимое кресло, прокурор же скромно расположился напротив Мальцева.
Подполковник первым взял слово. Он довольно подробно обрисовал ситуацию, сложившуюся в ходе расследования, сообщил о мерах, принятых для розыска и задержания преступников. Затем Мальцев подытожил результаты работы в горбольнице. Когда Николай Николаевич неторопливо и обстоятельно завершал свой рассказ, на столе начальника зазвонил телефон. Ерофеев несколько минут молча слушал собеседника, и по лицу его можно было понять, что сведения поступают интересные.
– Николай Николаевич как в воду глядел, – сказал подполковник, положив трубку, – мне сейчас главврач звонил и сообщил результаты вскрытия. Словом, Касьянов умер от большой дозы этаналя. Этот препарат ему был совершенно противопоказан даже в малых количествах. Действует он не сразу, поэтому после укола старик спокойно уснул. Смерть наступила через полчаса примерно, уже во сне. И еще важная деталь: такой препарат есть в хирургическом отделении, и Гвоздкова имела к нему доступ. Более того, проверка народным контролем на месте показала недостачу нескольких ампул. Удалось по бумагам проследить, что недостача образовалась именно 22 июля. Если добавить к этому, что «пальчики» на шкафчике совпадают с отпечатками из квартиры Маргариты Сергеевны, то получается достаточно ясная картина, не правда ли, Юрий Иванович? – Ерофеев, улыбнувшись, посмотрел на прокурора.
– Что ж, Петр Сергеевич, аргументы против Гвоздковой в части убийства Касьянова и хулиганских действий против сотрудника милиции достаточные. Санкцию я дам, – согласился прокурор.
Тут в кабинет буквально влетел Свешников. Глаза его горели, лицо сияло. Следом зашел абсолютно спокойный Саша Оладин.
– Товарищ подполковник! – выпалил с порога Игорь. – Пальцы Петренко соответствуют обнаруженным отпечаткам на подоконнике на Гоголевской.
Глядя на Игоря и Сашу, Широков улыбнулся, вспомнив почему-то фильм о старом цирке, где на арену выходят два клоуна «рыжий» и «белый». Один из их – веселый, второй – грустный. Ребята как раз напомнили этих клоунов.
Между тем Ерофеев, не совсем понимая, кто такой Петренко, ибо Станислав еще не познакомил присутствующих и шефа с итогами беседы с задержанным, несколько обуздал пыл Игоря:
