— Не в новостях дело, — объяснила она. — Дело в том, что сидишь как в коконе.

— Тебе нужно просто больше музыки и свечей, — сказал Солли. — Очевидно, тот же эффект, который вызывает галлюцинации на лайнерах. Только там он не так силен, потому что на борту тысячи людей. Играют в казино, сплетничают, ставят любительские спектакли, но даже там людей настигает чувство крайнего одиночества. А нас тут только двое.

— Я как-то читала про женщину, — отозвалась Ким, — которая три месяца провела на необитаемой планете, пока ее не спасли. У нее с собой было все, что ей нужно, но она чуть с ума не сошла, зная, что она одна на всей планете.

Солли кивнул.

— У тебя так же? — спросила она.

— Конечно, — ответил он. — В кораблях бродит эхо. Как старых домах. Но знаешь что? Если это тебя достает, можем прыгнуть обратно в нормальное пространство и хоть с кем-то поговорить. Спросим Фила Агостино, как дела.

— И сколько времени это займет? Поговорить с кем-нибудь из Института?

— Несколько дней туда и обратно.

— Так что не стоит, правда?

— Стоит, если тебе это нужно.

— Нет, — сказала она. — Летим дальше.

Этой ночью они выпили за проект «Маяк». Выпили из хрустальных бокалов, которые принесла с собой Ким, и Солли выразил горячую надежду, что, когда свет от новых звезд через несколько столетий достигнет Гринуэя, люди еще вспомнят Ким Брэндивайн.

Она зарделась:

— Почему меня?

— Это будет напоминание о временах, когда мы думали, что мы одни, пока Ким Брэндивайн не открыла дверь.

— Выпьем за это, — сказала Ким, наполняя бокалы.

— У меня есть для тебя более важное, за что нам выпить.

Она засмеялась, поставила бокал, поцеловала Солли и прижалась к нему грудью, ощутив тепло от зажегшегося в его глазах света.

— А что может быть важнее?

— Ким, — сказал он, — я знаю, что сейчас особые обстоятельства и не хочу придумывать больше, чем есть на самом деле. Но я хочу, чтобы ты знала: когда мы вернемся домой, откуда бы ни было, я не хочу, чтобы все стало, как было.

Этого момента она и боялась и ждала.

— Я думаю, не стоит принимать подобные решения прямо здесь.

— Почему? Или это значит «нет»?

Они сидели на импровизированной кровати, оба полуодетые. Шла приключенческая картина про Нельсона, четырехмачтовый военный корабль стрелял в другой такой же. Звук они отключили и уменьшили изображение, так что корабли просто плавали в середине комнаты.

— Нет, это не так. Я только думаю, что не надо спешить.

Она сама не понимала, почему говорит нечто, настолько противоположное своим чувствам.

— Ладно, — сказал он.

— Солли, давай сейчас об этом не будем. Будем радоваться тому, что есть.

— Ладно. — В его голосе не было слышно восторга.

— Я хочу сказать, сколько уже лет, как ушла Энн?

— Семь.

— Вот столько ты и ждал, пока решишься?

Она сама поразилась своей злости. Это еще откуда взялось? Солли помолчал. Потом извинился и ушел к себе в каюту. Черт побери. Ссора влюбленных. Недолго пришлось ее ждать.

18

Мы не могли знать, кто мы такие, пока не услышали шепот звезд.

Чанг Вон То, «Разум и творение», 404 г.

Никогда не ложитесь в постель сердитыми.

Эту ночь они спали вместе, как все ночи после «Ворона», но любовь была наигранной, сдержанной, осторожной. Можно было бы сказать, дипломатичной.

— Как тебе? — спросила она, когда они лежали уже потом, чувствуя, что напряжение не прошло.

— Отлично.

— Нет, Солли, я же знаю. Солли, я не хочу, чтобы ты на меня сердился.

— Я не сержусь.

Так оно и пошло. Странно, что раньше она его никогда таким не видела. Она знала, что он может быть хмурым, может обижаться, иногда даже держаться холодно. Но здесь было что-то более глубокое, степень обиды, которая ее удивляла и ранила.

Может быть, он сожалеет о потерянных годах, а ее считает за это ответственной. То, что они засунуты в корабль, тоже не помогает. Все слишком концентрированно получается. Слишком много уединения.

Наутро все стало получше. Он извинился и согласился, что, конечно же, надо подождать, не следует слишком поспешно брать обязательства, которые, быть может, ни один из них не готов выполнять.

В следующие дни они разнообразили наполненные страстью вечера любовными контактами своих представителей, ставя романтические представления, в которых их альтер эго развлекались экзотическими способами, но только друг с другом. Чужих в игру не принимали.

Кульминация первой фазы полета наступила к концу дня 7 марта, на тридцать девятый день. Автоматические системы «Хаммерсмита» информировали, что предстоит выход в реальное пространство. Они ждали этого события в центре управления и пили кофе, предвкушая охоту.

«Пять минут», — сказал ИР.

Ким набросила ремни на плечи.

— Момент ноль, — сказал Солли. — Ни пуха.

Корабль всегда был полон технических звуков — выполняемое обслуживание, система жизнеобеспечения, двигатели на холостом ходу (обычный для них режим). Ким быстро привыкла к этим звукам и замечала их только тогда, когда специально слушала или когда менялся тон. Сейчас, при подходе к точке назначения в двадцати семи световых годах от Алнитака, заработали прыжковые двигатели, энергия потекла сквозь стены.

Ким медленно закрыла глаза. Она представила себе, как возвращается домой с фактами, показывает Агостино верные доказательства того, что контакт был, собирает пресс-конференции, принимает поздравления со всего мира. И даже через тысячу лет люди, вспоминая полет «Хаммерсмита», будут почтительно понижать голос.

Но настоящей задачей, подумала она, будет организовать вторую встречу.

Перспектива представлялась радужной, и Ким предвкушала грядущую славу, когда сработали прыжковые и корабль оказался в нормальном пространстве.

— О'кей, вот оно, — сказал Солли. — Приехали.

Он включил верхний экран. Тот сразу наполнился звездами.

— Пора работать, — сказала Ким, настолько взволнованная, что еле-еле сдерживалась.

Он потянулся и хлопнул ее по руке.

— У нас часов тридцать до того, как сигнал сюда дойдет. Но раз мы не можем доверять часам, давай включаться сейчас.

Когда подлетаешь к созвездиям достаточно близко, они распадаются. Звезды, находившиеся на родном небе рядом, расходятся далеко в стороны. Яркое исключение из этого правила — пояс Ориона. Три его сверхъяркие звезды остались на своих классических местах, только до них теперь было меньше тридцати световых лет, а не тысяча пятьсот, как для наблюдателей с Гринуэя. Они слепили глаза и господствовали на небе.

Самой западной была Минтака, «Пояс». Официально она называется Дельта Ориона, наименее яркая из трех, со светимостью около 20 000 солнечных. У нее есть относительно тусклый спутник, с такого расстояния не видимый, на орбите с радиусом порядка половины светового года.

Эпсилон Ориона, средняя звезда, известна также под арабским именем Алнилам, «Пояс жемчужин». Она вдвое ярче Минтаки. Ее окружает дымка, вызванная неправильной туманностью NGC 1990, светящейся, как пасмурное небо, отражающее огни города.

И наконец, к востоку находится Дзета Ориона. Алнитак.

Ким смотрела, как она плывет по главному экрану центра управления, — это «Хаммерсмит» поворачивался к ней. Алнитак тоже собрал вокруг себя дымку от туманности Пламени и излучающей туманности IC434«Мы движемся курсом к Алнитаку, — сообщил ИР. — Набираем скорость до тридцати четырех километров в секунду».

— Отлично, Хэм, — сказал Солли.

Рабочие антенны корабля навелись на огромную звезду. Из гнезд в корпусе появились еще антенны и выровнялись по главной оси.

— Забавно, — сказала Ким.

— Что именно?

— Я всегда думала, что капитан склоняется над консолями, бьет по кнопкам, вносит коррективы, вообще суетится. А ты мог бы тут сидеть и читать роман, и никто бы ничего не заметил.