Она переоделась в легкую ночную рубашку и стояла возле полевой кровати, которую разложила на полную ширину, глядя мимо меня. Лицо ее было абсолютно спокойным, холодным. Я подошел к ней и положил руки на талию сразу над бедрами. Под тонкой тканью я ощутил ее кожу, гладкую, как шелк. Меллия чуть напряглась. Руки мои скользнули выше, к груди. Я притянул ее к себе; она немного противилась сначала, но внезапно расслабилась и качнулась ко мне. Легкое облако ее волос коснулось моего лица. Я порывисто обнял ее, крепко прижав к себе, но через мгновение она вырвалась.
— Чего вы ждете?
Голос ее был прерывистым.
— Может быть, лучше, подождать? — проговорил я. — Пусть стемнеет…
— Зачем? — отрывисто бросила она. — Чтобы было романтичнее?
— Может быть.
— Вы, видимо, забыли, мистер Рэвел, что у нас с вами не роман. Эти действия продиктованы практической целесообразностью.
— Говорите только о себе, Меллия.
— А я себе и говорю!
— Она повернулась ко мне; лицо ее покраснело, глаза горели.
— Черт возьми, чего вы тянете? — срывающимся голосом прошептала она.
— Расстегните мою рубашку, — сказал я очень спокойно.
Она подняла глаза.
— Делайте, как я сказал.
Секунду она смотрела на меня непонимающим взглядом; потом на лице ее проступила презрительная улыбка.
— Хватит! — взорвался я. — Это ведь ваша идея, леди. Ваша, а не моя. Я не навязывался. И сейчас не навязываюсь. Но, если вы не ходите, чтобы ваша великая жертва была напрасной, нужно проникнуться духом того, что должно произойти. Физическая близость не является механическим действием. Это психологический контакт — слияние, единство двух индивидуальностей, а не только тел. А сексуальный контакт — лишь способ его осуществления. Так что, если вы собираетесь смотреть на меня как на насильника, выбросьте из головы идею о прыжке вообще.
Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и подняла ставшие влажными ресницы. Губы ее расслабились, стали уязвимыми.
— Я… простите. Вы правы, конечно, но…
— Я понимаю. Это не совсем соответствует вашим мечтам о первой брачной ночи.
— Я взял ее руку; она была мягкой, горячей, послушной.
— Вы когда-нибудь любили, Меллия?
В глазах ее мелькнула искорка боли.
— Да.
Лайза, Лайза…
— Вспомните, как это было… Вообразите… Я это он.
Глаза ее закрылись.
Какие тонкие веки… Пастельный рисунок вен на коже, подобный лепестку розы…
Я нежно провел пальцами по ее шее, скользнул под ночную рубашку. Кожа была горячей и гладкой, как клинок. Рубашка соскользнула с плеч, задержалась на высокой груди. Руки мои двинулись ниже, отодвинули ткань, и груди ее оказались в моих ладонях. Она резко вздохнула; губы ее раскрылись. Ночная сорочка упала на пол. Я посмотрел вниз, на тонкую талию, круглые бедра, и тут она прильнула ко мне, руки ее неуверенно потянулись к пуговицам моей рубашки, расстегнули их, вытащили рубашку из брюк. Затем она расстегнула мой пояс и, опустившись на колени, стянула с меня остатки одежды.
Я поднял Меллию и понес ее к походной кровати. Тело ее было женственно податливым, отвечало на ласку моих рук, потом она задрожала и потянула меня к себе. Рот ее приоткрылся, ресницы поднялись, открывая затуманенные глаза; наши губы жадно встретились. Я склонился над ней, ее бедра прижались к моим. Мы двигались как одно целое.
Время, пространство, мысли — все исчезло. Она заполнила собой весь мир. Радость, наслаждение, разрастаясь, достигли пика невыносимого восторга, обрушились подобно огромной тихоокеанской волне, бурлили, замедлялись, замирали на мгновение, отступали куда-то назад и вниз, сливаясь с вечным океаном жизни…
17
Долгое время мы лежали молча опустошенные. Мягко шуршали волны, ветер, круживший вокруг палатки, напевал тихую песню.
Потом она открыла глаза, медленно повернула голову в мою сторону. Взгляд ее был безмятежно-спокойным, быть может, чуть удивленным. Затем глаза ее вновь закрылись. Она уснула.
Я тихо поднялся, подобрал одежду и вышел из палатки. Было жарко, с дюн дул сухой ветер. Где-то в миле к югу на берегу копошились небольшие ящерицы. Я оделся, спустился к воде и побрел вдоль линии прибоя, наблюдая за маленькими существами, которые с такой отчаянной настойчивостью суетились на мелководье.
Когда я вернулся в палатку, солнце уже садилось, а Меллия была занята приготовлением ужина из имевшихся у нас запасов. Всю ее одежду составляла ночная рубашка, по которой струились распущенные волосы. Когда я вошел, она кинула в мою сторону не то недоверчивый, не то озорной взгляд. Она выглядела такой молодой, до боли молодой…
— Я никогда не пожалею, даже если… — сказал я и осекся.
— Даже если… что?
— Даже если мы доказали ошибочность теории…
Она пристально смотрела на меня; внезапно глаза ее расширились.
— Я забыла… Я совершенно об этом забыла…
Я почувствовал, как на моем лице расползается глупая улыбка.
— Я тоже — до этого момента.
Она прикрыла рот рукой и рассмеялась. Я обнял ее и тоже расхохотался. И вдруг она заплакала. Руки ее обвились вокруг меня, словно пытались удержать, она все рыдала и рыдала, а я гладил ее волосы и шептал что-то утешительное.
18
— На этот раз я не забуду, — шепнула она мне на ухо, успокаиваясь.
В темноте, в полной запахов темноте маленького домика…
— Не рассчитывай, что я тебе напомню, — ответил я.
— Ты очень любил… любишь… свою Лайзу?
— Очень.
— А как вы познакомились?
— В общественной библиотеке — оба искали одну и ту же книгу.
— А нашли друг друга.
— Я думал, что это случайность… или чудо… Я пробыл на месте всего несколько дней. Ровно столько, чтобы войти в роль и понять, какой одинокой была жизнь в те далекие времена. Далекие, но являющиеся моим настоящим, моей единственной реальностью. Как обычно, во время исполнения долгосрочного задания одним из условий моего внедрения было полное слияние с окружающей средой. Личность Джима Келли, чертежника, занимала девяносто девять процентов моего самосознания. Оставшийся один процент, представлявший понимание моей подлинной функции в качестве агента Центра, практически не проявлял себя: слабое, но настойчивое понимание того, что ты существуешь на уровне, превышающем окружающую жизненную среду древнего Буффало; лишь намек на призрачную роль, которую я играл в большой игре.
Когда же я повстречал Лайзу, принялся ухаживать и завоевал ее, то не осознавал отчетливо, что войду в ее жизнь лишь на время — случайный путник, бредущий сквозь темную варварскую эпоху. Женившись, я сделал это с намерением прожить с ней всю свою жизнь в радости или горе, в бедности или богатстве, пока смерть не разлучит нес.
Но нас разлучило нечто более неотвратимое, чем смерть. И по мере того, как приближался конец, понимание своей настоящей роли медленно овладело мной, а конфронтация с каргом поставила точку.
— Возможно, это действительно было случайностью, — сказала Меллия. — Даже если она была… мной… то вполне могла находиться там по другой причине, не имея ничего общего с твоей работой. Она не знала…
— Ты не обязана защищать ее, Меллия. Я ни в чем ее не виню.
— Хотела бы я знать, что она сделала, когда ты… не вернулся.
— Если бы я вернулся, то не застал бы ее там — она бы уже вернулась на базу. Задание выполнено…
— Нет! Любовь к тебе не была частью ее задания. Так не могло быть!
— Она просто увлеклась. Так же, как и я. На все были свои причины, я в этом не сомневаюсь. Им там, в Центре, видней…
— Замолчи! — мягко приказала она, закрыв мне рот поцелуем.
Стройное обнаженное тело повлекло меня за собой в темноту.
— Я ревную к ней, — шептала она. — И все же она — это я.
— Я хочу тебя, Меллия. Каждой своей клеточкой. Я просто не могу вспоминать.
Она то ли всхлипнула, то ли засмеялась.
— Ты занимаешься любовью со мной — и думаешь о ней. Ты чувствуешь, что изменяешь ей — со мной…