«Никаких документов о взаимодействии ЛВМБ и 67-й дивизии к началу войны разработано не было. Командир базы не знал планов армейского командования на случай возникновения необходимости обороны Либавы с суши... В Либаве дислоцировался 148-й истребительный авиационный полк для прикрытия базы с воздуха. Этот полк, будучи армейским, не подчинялся командованию базы, и к началу войны не были разработаны документы, регламентирующие взаимодействие базовой зенитной артиллерии с истребительной авиацией» (Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941-1944. М., 1973. С. 22).

«Просьба командующего флотом разрешить постановку предусмотренных планом оборонительных минных заграждений еще раз была категорически отклонена» (Борьба за советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне. 1941-1945. Рига, 1966. Т. 1. С. 53).

В марте 1941 года неугомонный Жуков настрочил донос на руководство наркомата Военно-морского флота: ишь, додумались, по самолетам-нарушителям огонь открывать! Требую, настаиваю – всех под трибунал!

Товарищи из НКВД рьяно отреагировали на донос Жукова. Их урезонил Сталин: обойдемся в данном случае предупреждением. Посмотрим на результат доноса Жукова.

В ночь на 22 июня он направил войскам директиву: на провокации не поддаваться. На основе этих указаний командование ВМФ отправило флотам собственную директиву. «Документ по своей двусмысленности, по намеренности, в нем заложенной, запутать, сбить с толку любого, кто его читает, превосходит директиву сухопутным войскам... Чувствуется, что обвинение, которое в мартовские дни было предъявлено НКВД командованию Военно-Морского Флота, не забыто» (ВИЖ. 1989. No 6. С. 38).

А тем временем нижестоящие командиры взывали и требовали...

«Командир Либавской военно-морской базы капитан 1 ранга М.С. Клеванский настойчиво просил разрешения открыть хотя бы предупредительный огонь по немецким самолетам, появляющимся над базой» (Ю.А. Пантелеев. Морской фронт. М., 1965. С. 30). Понятное дело, ему запретили.

«Командование базы и дислоцировавшейся здесь 67-й стрелковой дивизии приступило к совместному осуществлению оборонительных мероприятий только с началом войны» (ВИЖ. 1962. No 4 С.45).

Либава (Лиепая) – у самой границы. Жуков должен был взять на себя ответственность за сухопутную оборону и прикрытие базы с воздуха. Для этого следовало отдать соответствующие распоряжения командиру 67-й стрелковой дивизии генерал-майору Дедаеву и командиру истребительного авиационного полка. В крайнем случае всю ответственность надо было переложить на флот: сами планируйте оборону своей базы. При таком решении стрелковую дивизию и авиационный полк следовало передать в оперативное подчинение флота. То есть они остаются в составе Красной Армии, но боевые действия ведут по планам и приказам флотского командования.

Но Жуков не сделал ни того ни другого: и стрелковую дивизию с авиационным полком флоту не отдал, и свои планы обороны раскрыть не позволил. Как потом выяснилось, никаких планов обороны Либавы у Жукова вообще не было. Мало того, 148-й истребительный авиационный полк, как и все остальные полки, имел категорический приказ самолетов противника не сбивать.

В первый день войны Либава оказалась в зоне боевых действий. Часть кораблей сумела вырваться. Часть была подорвана. Некоторые попали в руки противника. Командир базы капитан 1 ранга М.С. Клеванский был определен в качестве виновника и расстрелян. Но все случилось потому, что германская 291-я пехотная дивизия уже в первый день войны отрезала Либаву от своих тылов и с окраин города начала обстрел гавани. Отбивать германскую пехоту должна была советская 67-я стрелковая дивизия по гениальным планам Жукова. Но по какой-то причине наша стрелковая дивизия, находясь у самой границы, «не имела заблаговременно подготовленной обороны» (ВИЖ. 1962. No 4. С. 45).

«После падения Лиепаи под угрозой захвата с суши оказалась Рига, а затем и Таллин. Сухопутный фронт обороны этих баз не был подготовлен» (ИВОВСС. Т. 2. С. 44).

«Сухопутная оборона главной базы Краснознаменного Балтийского флота – Таллина к началу войны вообще не планировалась» (Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941-1944. С. 51).

Гениальный Жуков перед войной не предусматривал, не планировал и не готовил сухопутную оборону ни Либавы, ни Риги, ни Таллина. И они вместе с огромными запасами достались противнику. Сухопутная оборона не только балтийских, но и черноморских баз не готовилась потому, что великий Жуков был уверен: противник до этого рубежа не дойдет.

И вот на очереди Ленинград. «Угроза Ленинграду с юго-запада, со стороны Восточной Пруссии, в расчет почти не принималась, и в плане нашей обороны возможность прорыва противника на этом направлении, по существу, не учитывалась» (Генерал-майор авиации А. Новиков. ВИЖ. 1969. No 1. С. 63).

Топить флот – плохо. Но отдать противнику – еще хуже. И вот в сентябре 1941 года в Ленинграде появился Жуков, которого уже сбросили с поста начальника Генерального штаба, и приказал командующему флотом адмиралу Трибуцу: ну-ка разминируй корабли!

А почему? На каком основании? А потому, что Жуков все так же уверен: сюда противник не дойдет. Жуков уже много раз жестоко ошибался, и за его ошибки расстреливали людей. Где гарантия того, что он не подставит флот под смертельный удар, как уже подставил Дунайскую и Пинскую флотилии, Лиепаю, Одессу, Ригу и Таллин? А если и на этот раз у Жукова будет, как всегда у него бывает? Кто отвечать будет? Кто под расстрел пойдет?

Как писатель Константин Симонов был обязан проявлять бдительность, обращать внимание на мелкие, на первый взгляд неприметные детали. Рассказ Жукова Симонову свидетельствует не о решительности и бесстрашии Жукова, а о чудовищной безответственности. Что это значит: «Я сказал командующему флотом Трибуцу»?

Генерал армии Павлов выполнял письменные директивы Жукова. Его потом обвинили в том, что он выполнил приказ, и за это расстреляли. Вместе со всем его штабом. А в Ленинграде Жуков даже и письменных приказов не отдавал: я сказал командующему флотом! Если уж Жуков оказался таким мудрым, решительным и уверенным в победе, то следовало объявить: я, Жуков, беру на себя персональную ответственность за судьбу флота! Вот письменный приказ: корабли немедленно разминировать! Если хоть один попадет в руки противника, пусть меня расстреляют!

Но великий стратег никогда ни словом не обмолвился о письменном приказе разминировать корабли. И ни один из жуковских защитников никогда не представил такого документа: вот, мол, какой он храбрый, на себя ответственность взял! И Константину Симонову в голову не пришло возмутиться этой дикой безответственностью: отдавать устные приказы, не оставляя письменных следов.

Писатель Симонов должен был задать стратегу и другой вопрос: почему, Георгий Константинович, ты мне рассказываешь, что отдал приказ разминировать корабли, а в мемуарах об этом ни словом не обмолвился? Стесняешься или как?

А еще надо было Симонову спросить: как командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц на приказ Жукова реагировал?

Интересно слышать, как кто-то решительно и смело отдает приказы. Но не менее интересно знать, как эти приказы выполняют. Нет более жалкого зрелища, когда командир орет, брызжет слюной, а подчиненные его приказы игнорируют.

Перед тем как вдохновенно описывать стратегического гения, отдающего приказ разминировать корабли, писателям-героям следовало поинтересоваться, а был ли приказ Жукова выполнен? Да и сам полководец рассказал, что приказ он отдал, но забыл уточнить: выполнен он был или нет?

Конфуз заключается в том, что корабли Балтийского флота разминировали через год, осенью 1942 года, когда окончательно стало ясно, что они врагу ни в коем случае не достанутся. Жукова в это время уже давно в Ленинграде не было.

Одно из двух:

– либо стратег в сентябре 1941 года отдал грозный приказ, над которым командование флота посмеялось и не стало его выполнять;