хотел здесь работать в лесу. Так все и получилось.

Ю. К.: А почему он хотел работать в лесу?

М. Н.: Это  история  очень  интересная.  Началась  Первая  мировая

вой на, и у них были ускоренные курсы, и его взяли на лесохозяйствен-

ную  практику  при  уральском  заводе,  и  он  им  так  понравился,  что  они

взяли его к себе лесничим. Это потрясающе. Отсюда я делаю вывод, что

если бы не социалистическая революция, отец сделал бы потрясающую

карьеру, так как он был трудоголиком, он очень любил работать, притом

был  жутко  образован.  Более  того,  ему  все  это  очень  нравилось.  Очень

умный, прекрасно начитанный.

Ю. К.: Про начитанность я бы хотел закончить. К семье потом вер-

немся. Мы не говорили о Мандельштаме и о Блоке почему-то не говори-

ли. М. Н.: Что еще надо сказать, очень интересная фигура Н. Заболоц-

кий, которого мы несколько смяли. Эта увлеченность материалистической

философией и философией вообще, которая была жутко неоднозначна, и

вообще, возможность осознать все умом и интеллектом вплоть до Бога,

было такой мощности, что практически все люди были в этом завязаны.

И вот вернемся к Заболоцкому. Эта философия была жутко неоднознач-

ной. Если познакомиться, системно почитать Циолоковского, Чижевско-

го – все это их пространство, где все мы живем: люди,  звери, самолеты,

пароходы. Да, и Вернадский тоже… И это все необязательно гуманизм,

ибо кризис гуманизма тоже был. Еще у Платонова в «Ювенильном море»

все это слышно. Это как раз не преклонение перед человеком. И у Циол-

ковского ставка на то, что выживает сильный. Это все следствие увлечен-

ности материалистической наукой и философией: раз мир познаваем, то

он и переделается. Надо сказать, что все, что касается обэриутов, – это

все  у  них  очень  слышно.  Поскольку,  реальной  жизни  должно  соответ-

ствовать реальное искусство. А жизнь в их понимании строилась именно

по этим законам. Так и у обэриутов, потому-то публика их не особенно

любила. У них была такая игра, игра в бисер. И у Заболоцкого тоже.

Ю. К.: Но он же шире этого.

М. Н.: Что ты, конечно.  «По лугу шел красавец Соколов…» 21 – никто

никогда у нас не выставлял красавца-мужика в очках и с гитарой. А пе-

ред этим, когда появляется Лодейников, и начинается шевеление жуков

и  трав,  получается,  что  все  эти  жуки  ударялись  ему  в  грудь  и  падали,

21 Н. А. Заболоцкий. «Лодейников».

38

и Соколов шел по падали. Если взять раннюю поэзию Заболоцкого, он

уже тогда начал вписываться в мир этого безумного круговорота в при-

роде. И по сравнению с ранней поэзией, в конце он от этого научного,

от материалистического взгляда, начал отходить. Я бы так сказала, со-

всем отошел. И когда он говорит:  «Да простит тебя бог, можжевело-

вый куст!» 22,  непонятно, к какому он богу относится, обращается. И эта

огромность этого бога Вернадского, Чижевского, Циолковского, единство

пространства и живущих в нем сохраняется. Но заряд милосердия и вели-

кодушия гораздо больше, чем в молодом возрасте. Именно поэтому моло-

дой Заболоцкий гораздо меньше нравится читателю.

Ю. К.: Был гуманизм Пушкина, Толстого и Достоевского. Они раз-

ные, это три разных аспекта.

М. Н.: Там всюду есть совесть и справедливость.

Ю. К.: Богоискательство в себе, снаружи. Откуда взялись эти люди,

другой совершенно нравственности? Чижевский, Вернадский, Циолков-

ский…

М. Н.: Эти люди взялись вот откуда: как только начали появляться

социал-демократы, Белинский. Писарев, Чернышевский и так далее, как

только они были объявлены фигурами номер один, как только на похоро-

нах Чернышевского кричали даже: «Ты Пушкина выше», тогда это все и

началось.

Ю. К.: То есть прагматика победила? Прагматика революции.

М. Н.: Там есть еще один момент, на который практически никто не

обращает  внимание.  Если  почитать  П. Н. Милюкова  «История  русской

интеллигенции», там на примере Добролюбова и Белинского становится

видна умалчиваемая сторона. Нам из них сделали героев. Просто-таки

люди из кованой стали. Если читать Милюкова, я не говорю, что он сни-

мает с них героический пафос, но там есть момент, которого нельзя не

заметить, это момент некоторой обиды. Момент некоторой человеческой

недостаточности, которую эти люди поначалу испытывали рядом с людь-

ми другого ранга. С такими как, скажем, Жуковский, Пушкин. Испыты-

вали, несомненно.

Ю. К.: Некоторую второсортность? По-другому не скажешь.

М. Н.: Да,  их  не  блистательность,  их  не  светскость.  Отсутствие

в них героизма в том плане, в котором он был присущ дворянству. Там

есть чудовищные эпизоды, когда молодой Белинский роняет фужер и об-

ливает белые панталоны чуть ли не Жуковскому. И в ужасе, не зная, что

делать, желает только убежать. И такое мучительство в общении с людь-

22 Н. А. Заболоцкий. «Можжевеловый куст».

39

ми было очень долго. Поэтому люди, которые стали верными революци-

онно-демократической среде, находили в этом исцеление, защиту, щит и

меч. Они находили свой первый сорт. Это просто ужасно.

Ю. К.: После революции все дворяне стали вообще пятым сортом.

И у Заболоцкого получается, что вот это есть результат метаморфозы, ме-

таморфозы, видимо, антропологической. Это ведь пошло все оттуда.

М. Н.: Тут  есть  немыслимо  интересные  вещи.  Скажем,  вот  какие.

Ты  посмотри,  открой  словарь:  культура  и  этнография.  Если  мы  берем

крестьянский двор, те обычаи, это будет этнография. А у Пушкина ника-

кой разницы – вот это культура. И когда я первый раз прочла сон Татьяны,

стояла свечкой несколько часов, когда там медведь и мост, потому мед-

ведь… знаешь, что такое медведь? Медведь со времени древних угров,

значит с доисторических времен, – это значимый сон, это секс-символ,

любовный символ. Это любовная связь. Любовник-жених. Волк – враг.

Когда он нам говорит « Татьяна, русская душою, любила русскую зиму»,

это мы все понимаем, это русская душа, природа. Пушкин, кроме того,

что он был культурным человеком, он был еще и человеком отзывчивым:

как только раскопали древние черепки, он уже отозвался. То есть на все

крупные культурные события он откликался тут же, ему они были жутко

интересны. А ты посмотри на «Маленькие трагедии», это же Испания.

Человек, когда это читает, он же это упускает. Медведь и медведь. И пуш-

кинская женщина во сне этот образ видит совершенно естественно. И у

Пушкина вся эта народность не в том, что герой в красной рубахе по

ярмарке ходит, а в том дело, что Пушкин разницы в этом не видит, сам

такой.Тут еще вот какой вопрос: как читать «Евгения Онегина»? «Евгений

Онегин» – это энциклопедия русской жизни. То, что это энциклопедия

русской жизни, прочитывают очень немногие. Чтобы понять, что это эн-

циклопедия русской жизни, нужно очень много прочесть.  «Легко мазурку 

танцевал и кланялся»… Мазурка – самый сложный танец светского бала.

Самые сложнейшие коленца. И далеко не все могли в нем отличиться. Ве-

зут ее на ярмарку невест. Семь суток ехали они. Семь и семь. Все понят-

но. Но дело в том, что частные лошади на всех станциях обслуживались

в  последнюю  очередь.  И  эта  энциклопедичность,  картина,  сменяющая

картину, видна, только если я действительно все это знаю.

Ю. К.: А ты откуда это знаешь? Ты знаешь, просто потому что зна-

ешь, потому что начитана. А есть, скажем, у Лотмана огромный том ком-