«Как бы не упали». И она совершенно спокойно: «До конца жизни мне их

хватит». Так что знаки старого города бывали. Люди из старых семей, они

и сейчас есть, но тогда они были более заметны.

Тут  и  была  та  самая  квартира,  где  нас  в  войну  жило  21  человек.

А когда из Севастополя мы приехали, в нашей комнате в 20 метров про-

живало 10 человек.

Ю. К.: А когда переехали оттуда?

М. Н.: Где-то в 61-м году на Декабристов. Мы являли собой такой

классический  образец  военного  свердловского  жития.  Двое  –  из  бло-

кадных.  Должна  вам  сказать,  что  весь  тот  ужас  коммунальной  кварти-

ры – я его не знаю. Уверяю вас, что это зависит только от личности и ду-

шевных качеств человека. Мы были просто одна семья. И еще одно, что

никто никого не знал, – это ложь. У нас за стенкой жила тетя Маруся, пре-

лестная, деликатная, культурная, муж у нее в тюрьме. Рядом жила тетя

Клава – крутая такая, бойкая, красивая, хорошая, муж ее тоже в тюрьме.

Ю. К.: Политические или уголовные?

357

М. Н.: Политические. Совершенно было понятно, кто сидит в тюрь-

ме. Это было никакое не клеймо, ничего. Просто жизнь была устроена

так. В этой жизни счастья, радости и всего прочего было не меньше. Про-

сто люди были другие.

Что касается рабства и так далее. Вот, мол, сплошной лагерь. Жизнь

была другая. Что касается человеческих отношений, то такого уровня че-

ловеческих  отношений  я  не  видела  никогда.  У  нас  были  моя  бабушка,

моя мама, тетя Маруся, тетя Клава, севастопольская мама и ленинград-

ская. Ни одна из них никогда не уносила свою кастрюлю из общей кухни

к себе в комнату. Ни одна! Вот так жили все. Я никогда не видела, что-

бы кто-то дрался или возникали какие-то склоки. В нашем доме этого не

было. Надо сказать, что у меня очень большой опыт, ибо наш дом пяти-

этажный – пять подъездов: много жило людей-то. И когда все набились:

беженцы были из Белоруссии и даже из Прибалтики. Но все так и жили

одним двором.

Ю. К.: Именно дворами жили.

М. Н.: Да. Между прочим, очень важно, что сейчас очень жалко, что

это потеряно. Все жили двором.

Ю. К.: Из какого двора спрашивали.

М. Н.: Дворами  играли,  пилили  дрова,  сушили  картошку,  сушили

белье – все это было во дворе. Все про всех знали все, но при всем при

том я не помню каких-то злых женщин, этого просто не было.

Ю. К.: Дети все вместе играли в лапту.

М. Н.: Что касается лапты, играли классно.

Ю. К.: В чику играли.

М. Н.: Потом после войны родители заливали каток. Все катались на

катке. И потом мы такими большими командами – голодные, плохо оде-

тые… Все мы, кстати, очень хорошо катались на лыжах, просто классно.

Мое одно катание закончилось одной из моих множественных черепно-

мозговых травм. Мы катались на лыжах в парке культуры, одна у меня

лыжа была беговая – тонкая, а другая широкая, детская. Это же верная

гибель. А тут пришли парни. А я каталась очень хорошо, и была безба-

шенная девица, и очень долго ничего никогда не боялась. И я конечно на

такой скорости кубарем. И мы вечно куда-то ходили, куда-то купаться,

на какие-то озера ездили на электричке. Мы знали весь город, проходили

под всеми мостами Исети.

А на эту квартиру мы переехали в 61-м году. В том дворе, конечно,

никого нет из старых.

В 64-м году я поступила на геологический факультет университета.

В университете тогда был геологический факультет, прекрасный совер-

358

шенно, вот такой, какой должен быть в Уральском университете. С мощ-

ными предметами – с палеоботаникой, с палеонтологией, с минерологи-

ей, с кристаллографией. Просто очень хороший факультет.

Ю. К.: А училась ты там сколько?

М. Н.: Я там проучилась, всего-навсего, один год. А так-то считает-

ся, два. Потом произошла эта самая история.

Ю. К.: И работала ты на Севере…

М. Н.: Не на Севере, а на севере Казахстана. Ну, тогда, в общем-то,

было одно дисциплинарное воздействие: выгнать, сослать и так далее. Но

вот жизнь была устроена так.

Ю. К.: Потом в 66-м ты возвращаешься, поступаешь на филфак.

М. Н.: Нет. Тогда были такие правила: 3 года нельзя было никуда по-

ступать. И тут я иду по улице, и идет Давид Абрамович Биберган. Я ему

говорю, вот, такое дело, теперь меня в университет не возьмут. А он мне

говорит: «А я тебя возьму». А тогда было много людей, которые имели

образования высшей партийной школы, не имели чисто профессиональ-

ного  образования.  А  Давид  Абрамович  был  первый  человек  института

подготовки профессиональных кадров – в общем, экономика. И он мне:

«Приходи ко мне. Знания лишними не бывают».

Я у него 4 года изучала экономику, вполне пристойно училась на ве-

чернем. Но смысл в этом обучении был только один: я поняла, что я луч-

ше буду мыть в казармах туалеты, но никогда не буду экономистом. Ибо

экономист – это характер, нужно уметь видеть в этом тайные движения –

эта область знаний была абсолютно не для меня.

Ю. К.: Это институт какой-то был?

М. Н.: Институт  подготовки  профессиональных  кадров.  И  только

после этого я поступила на филфак. Это был 69 год, что-то в этом духе.

А у нас же ведь особая страна – никто меня ни о чем не спросил, когда

это было. Я поступила на дневное. Даже съездила в колхоз и тотчас ушла:

мне очень не понравилось. Мне показалось, что все бездельники. Надо

сказать, что я была во многом очень права, потому что моя позиция была

такая: я читала роман за ночь. Вот я беру, и пока я его не прочитаю, я его

не откладываю И еще: мне было 18–19 лет, когда отца разбил паралич.

И с этого времени я как встала. И надо сказать, что моя вот эта санитарно-

медицинская, не знаю как назвать, деятельность началась, когда я пришла

к отцу (там несколько человек в палате), и я вижу, что он умирает. Мне

стало тяжело и печально, и я поняла, что он один, и это не хорошо. И я

к нему подошла, и по плечам глажу. А у меня на пальце колечко было, ко-

торое мне мама подарила. А он смотрит, что его гладят, и вот его вырвало

прямо мне на руки, он откинулся и умер. Я это кольцо сняла и положила

359

в карман. Но я тогда не знала, что он не умер. Это я потом узнала. А потом

вечером прихожу к нему, и кольца уже нет. И мне говорят: «Ну что, у нас

сегодня на практике было 47 студентов, и каждый халат надевали по три

раза». Но у меня, конечно, надежды никакой не было. Я запускаю руки

в первый попавшийся халат, и обнаруживаю кольцо. И тогда я подумала,

нет, мамины подарки – это не просто так.

И вот с этого самого времени я была занята так: отец после паралича,

мама за 15 лет до смерти слепнуть начала. И я была единственно сидел-

кой, уборщицей, работником – всем.

Ю. К.: И ты, когда училась на заочном, ты же работала?

М. Н.: Конечно.  Когда  я  училась  на  заочном,  я  сначала  работала

у мамы на комбинате «Свердлес», там было ЖКО, но мне все равно, где

работать. Мне и сейчас все равно. Потом я работала в НИИ коммунально-

го хозяйства: там у меня была очень интересная работа. Понимаешь, если

к работе относится механически, то всякая работа будет дрянь. Но, если

вспомнить, что эту работу мы и проделали по моей инициативе, мы наш-

ли и исследовали все старые парки у нас в городе Екатеринбурге, когда

они были посажены, а это совершенно уже другая ситуация.

У нас был руководитель сектора. Во-первых, он мужик был умный,

а во-вторых, мало того, что он любил симпатичных девушек, он еще лю-