горой. Но с ней даже вот этого не случилось… Вот такой человек была

Эмма Бояршинова.

А о книге я и рта не раскрывала, она сразу поняла… Уж в те годы

вопрос каких-то публикаций меня вообще не интересовал. Интересовал

меня вопрос издания один единственный раз в жизни – это «Камень. Пе-

щера. Гора», и то по причине чисто прикладной. И еще был один раз, ког-

да я была заинтересована – это книга про убийство царя. У меня там было

два  интереса:  во-первых,  я  очень  не  любила  революцию,  а  во-вторых,

я всегда жутко сочувствовала царской семье. Мне вообще всегда нравил-

ся наш последний царь, я знаю, что он был не очень хорошим царем, но

он был очень любящим отцом…

Ю. К.: Эмма сама отбирала стихи?

М. Н.: Эмма мои стихи любила. Я помню, она отсюда убрала какие-

то стихи. Но о том, что у нее были какие-то неприятности из-за моей кни-

ги, она мне не сказала. Более того, она говорила, что давно хотела уйти на

творческую работу. А обо всех неприятностях ее мне сказали совершенно

другие люди. Когда вышла книга, в 1969 году, я в это время была в Сева-

стополе. Где-то я слышала, где-то это даже зафиксировано, как говорили,

что, дескать, Майя Никулина даже плакала, когда ей сказали, что «Дом и

сад» в магазинах не покупают. Это абсолютное вранье. Во-первых, пункт

первый:  я  никогда  не  плачу  (вот,  допустим,  я  прихожу  домой,  где  мой

отец, который уже год не мог дойти до туалета, держит на руках мать, ко-

торая вся в синих пятнах… Вы что? Я плакать, что ли, буду?), во-вторых,

я никогда не видела, чтобы она продавалась. Я вообще своих книг в про-

даже не видела. Она была издана самым маленьким тиражом, и, как я уз-

нала потом, я получила за нее самый крошечный гонорар. Но я об этом

не знала, я вообще ничего не знала, что касается организации всего этого

221

литературного производства, не знала, что гонорары существуют разные

и так далее. Меня этот вопрос не интересовал в принципе. Когда я на ра-

боту устраивалась, я никогда не спрашивала, какая у меня будет зарплата.

Никогда. И впредь не спрошу.

Ю. К.:  Показывает  М. Н. автограф  ее  стихотворения  и  письма 

70-х гг. М. Н. говорит, что у нее этого нет, просит девочек снять для 

нее копию.

М. Н.: Знаешь, что интересно? Твои письма из Индии. Вот это класс-

но!  Товарищи,  вы  только  представьте,  человек  сидит  там  за  границей,

куда все только и мечтали попасть, и пишет: «Вам хорошо, у вас зима,

снег…»  (Смеется.)

Ю. К.: А потом была книга «Имена». Через десять лет вышла. Толь-

ко у меня ее кто-то украл, у меня ее нет.

М. Н.: Не помню, кто ее делал. Это плохая книжка. И корочка дрян-

ная… Да больше того, как они написали: « Баба Саша над грядой реет / 

скворушком воскресным». Вместо «ангелом воскресным»!

Ю. К.: А потом «Колея»… «Колея» – просто потрясающая книга.

М. Н.: «Колея»  –  да…  В  «Колее»  очень  хорошая  картинка.  И  на-

звание хорошее. Ох, сколько этих «колеёв» в Крыму! Пещерные города,

и по дороге этой самой… Они же ведь на деревянных колесах, колеса

были  из  цельного  дерева,  а  значит,  очень  тяжелые.  И  в  камне  –  колея.

Есть места, где мне почти по колено! Это такая вечная дорога. Идти по

этой колее – это просто невероятно… То есть ты идешь по дороге, кото-

рой тысячи лет!.. Встреча с вечностью абсолютно реальна: это – камень.

Это придумала не я, это еще в древности прекрасно понимали. Жизнь

человеческая – 50–70 лет, ну 100 лет. А жизнь камня!.. Я у одного коллек-

ционера видела камень, которому 2,5 млрд лет. И вот ты держишь в руке

2,5 млрд лет. Притом, что еще касается камня… Встреча с камнем – это

совершенно интимно. Я ведь камень на груди ношу, на пальце, я его во-

обще могу к сердцу, как ребенка, прижимать.

(Показывает фотографии.) Это все Крым… Конечно, это все Геша

(«Ты, как реченька…»). Мама умерла в ноябре 1981 года, а Геша в фев-

рале 1982 года. Никто не мог говорить так, как Геша! Товарищи, он мог

говорить первоначальный голый текст – как гром! Человек так не гово-

рит, он так боится. Это невозможно, потому что это значит – становиться

природой, а человек настаивает на том, что он от нее отделен! Когда он

уезжал, я ему сказала: «Гена, ну как я приеду… Мама уже умирает, от нее

отойти нельзя…» А он мне: «Скорее приезжай, поздно будет». Никто так

больше не говорил. Эти люди занимали совершенно особое место, для

них главная любовь была земля, они на полном основании были частью

222

природы, и, напротив – у них были жуткие пробелы в человеческих от-

ношениях. Я спрашиваю: «Миша, ты детей-то своих любишь?» – «Да, не

знаю…» Вот этого он не знал, а то, что он хотел умереть, прижавшись

спиной к горе, это он знал… В этом они правы, в этом их сила. А там –

сплошные пробелы. Когда дело касалось выяснения человеческих отно-

шений, они опускались к каким-то первоначалам. Я помню, как он смо-

трел на меня и говорил: «Ты не можешь меня оставить, Майя». Их время

кончалось. Они уходили один за другим. Их время вообще было раньше.

Надо сказать, как они держались (ведь такие люди были не только в Кры-

му): они постоянно поддерживали отношения с ребятами с Колымы и т. д.

Такие  люди  в  то  время  были.  Их  больше  нет  нигде.  Такие  люди  были

везде, и, надо сказать, такое странное братство всегда поддерживалось.

Летит Гена сюда с Колымы… Вот котел, про который я говорила, Гена

его привез с Колымы. Этот котел у него вымогал очень высокопоставлен-

ный мужик. А Гена – человек очень деликатный, он не может кому-то так

прямо отказать… А я помню, мы в этом котле наделали греческого мяса.

Товарищи,  это  был  пир  богов!  На  стол  были  поставлены  светильники

античные. Ну что вы: Олимп! Эти люди были просто олимпийцы. И вот

Гена в то утро садится в самолет и летит с котлом в Свердловск. Самолет

останавливается, Гена выходит в тулупе, с котлом и бородой, поначалу

не замечая, что страшная жара… И тут подходит к нему товарищ, на вид

узбек или таджик, и говорит ему: «Ты куда, брат, летишь?» А тот самолет

сел в Душанбе… Посадили его спьяну не в тот самолет. Но, надо сказать,

все быстро утряслось, его без всяких денег посадили в самолет на Сверд-

ловск. Он прилетает и звонит: «Я где-то стою…» Я говорю: «Ну, давай

любое место называй, есть что-нибудь заметное?» – «Ну тут памятник…

Так, Майя, нет, это не он. Ну не Ленин…» – «В сквере? Так, понятно,

под Свердловым!» Прихожу я, он стоит с этим котлом… Да, это братство

существовало…

А  потом  начались  эти  ужасы,  когда  стали  вырубать  виноградники

в Крыму. Это был знак того, что их время прошло. Эти виноградники со-

хранились с начала XIX века, это результат чудовищного труда, их нужно

было приспособить к этому климату… И еще одно: если б вы знали, как

выращивают дорогие сорта. Это я все знаю. Выращивать дорогие сорта –

это труд такой: люди, когда виноград начинает созревать, не уходят от-

туда, потому что, если гроздь вызревает и одна ягодка плохая, ее нужно

выщипнуть подушечками пальцев. Не ножом, чтоб не повредить, не по-

царапать… Вот так вот. И на это на все посягнуть! Первую гроздь надо

было отдать либо красивой женщине, либо ребенку, либо старой женщи-

не – но не самому. А плохое вино ни в коем случае нельзя продавать – его

223

надо вылить. А тут начались такие времена, когда стали травить вино-

градники…

Ю. К.: А вот название «Дом и сад» – это?..

М. Н.: «Дом и сад» – это мое название. И «Колея» – это мое назва-