хорошо написан роман «Отцы и дети», гораздо лучше, чем «Дым». А этот
плохо. Можно на это не обращать внимание, но это заметно.
Но ничего страшного нет, если человек, который написал несколько
превосходных вещей, решил написать это. На мой ум, вся история, кото-
рая описана в «Докторе Живаго», вся это политическая кутерьма до сих
пор мешает нам прочесть роман так, как его можно было бы прочесть. Но
в целом: я перечитывать не буду.
Ю. К.: А Булгакова связывают с Гоголем из-за чертовщины.
М. Н.: Я никогда бы не стала связывать Булгакова с Гоголем. Самой
лучшая вещь у Булгакова, на мой ум, конечно, «Белая гвардия». Она прав-
да очень хороша. Там сам материал, сам предмет авторского внимания –
все хорошо, все первосортно. Там есть тяга…
Ю. К.: Поземка такая. О России… Там любовь, а не обида.
М. Н.: Это кукольный, мещанский взгляд на мир. Мне очень труд-
но представить: вот у тебя дом, у тебя любимая жена, у тебя прислуга
в белом переднике – ты обижен-то на что? Здесь-то на что обижаться?
Мы-то пережили такие вещи. Народ как таковой пережил такие ужасы,
такие страшные вещи, что читатель может понять, что это обида, что это
недооценка.
И еще, что меня поражает: если тебя читают, переписывают, ходят
полные залы – обижаешься-то ты на что? Вот это совершенно удиви-
тельно. Что касается Гоголя, то я считаю, что они даже рядом не лежали.
У Булгакова эта линия придумана, идеально отстроена, все места рас-
ставлены, каждый выполняет свою функцию – это все совершенно точно.
Все это увязано во времени простом – все понятно.
Ю. К.: Все это по-европейски функционально.
М. Н.: Все это функционально и хорошо, профессионально сдела-
но, что на читателя производит впечатление, потому что эта тяга, которая
держит читателя в напряжении, там абсолютно есть. Ничего подобного
в помине нет у Гоголя. У Гоголя вся эта нить – хтоническое, допотопное,
ужасное – правда есть. И некоторым дано ее почувствовать и услышать,
притом обязательно должен появиться Вий.
У меня на спецкурсе говорили, что кошечка в «Старосветских поме-
щиках» страшнее, чем Вий, потому что Вий – это понятно, его ожидаешь:
чертовщина усиливается и усиливается. Совершенно понятно, что сейчас
будет что-то сверхстрашное.
Ю. К.: Можно и не показывать.
253
М. Н.: Можно и не показывать. Не случайно он в кино всегда появ-
ляется не страшным. Лучше бы было его и не показывать. Посмотрите,
что с кошечкой. Была любимая кошечка – она пропала. И вот она является
откуда-то, и она уже чужая. Вот в этих вещах Гоголь слышен как никто
другой.
Более того, Гоголя эти вещи касались напрямую: они постоянно при-
сутствовали в его жизни. Сама история появление его на свет уже сама
собой невероятна. Его батюшка уже был взрослым человеком, не женил-
ся – все ждал знака. И снится ему сон, что он входит в церковь, и Бого-
родица поворачивается, и он видит младенца. Через некоторое время он
заходит в гости к помещику, и выходит женщина с младенцем на руках.
Младенцем оказалась девочка. И это он счел как знак. Потом они были
преданы друг другу до такой степени – она на сносях еще в бричке ездила
поля осматривать, потому как это судьба: Бог свел их. Три первых были
выкидыши, а в четвертый раз Николай Васильевич родился. И это все
было ему известно.
Надо сказать, что вся его жизнь – приезд в Петербург, письма ма-
тушки – это просто сумасшедший дом. Надо сказать, что его матушка,
которая была хороша собой, полагала, что ему даны особенные права и
полномочия. И предполагалось, что раз он писатель, то все, что им ни на-
писано – это эталон.
У Гоголя у самого было немыслимое количество свойств, совершен-
но особенных. Что же касается его отношения с этой нечистью, вне вся-
кого сомнения, он ее слышал.
Гоголь, конечно, это гений невероятный. И более того, это правда
страшно. Это не занимательно, как у Булгакова, про что постоянно скло-
няются киношку снять. С пространством Гоголя работать безумно трудно
и страшно. Но если взять «Гробовщик» – маленькое произведение – там
просто так и веет. Мне вообще нравятся «Повести Белкина», если срав-
нивать их с «Маленькими трагедиями», где Пушкин пытается поговорить
с судьбой со всех сторон. И поэтому совершенно неслучайно появляется
смерть. При всем при этом, кстати, Пушкин во все это верил, все это знал,
когда сейчас читаешь, можно подумать, что все это случайно. А на самом
деле это совсем не случайно. У Булгакова не так.
Ю. К.: Вот интересно: Булгакова очень легко можно экранизиро-
вать. А вот Гоголя – нет. И Пушкина – нет.
М. Н.: Нет. Сколько раз делали «Вия» (и Куравлёв играл), но, надо
сказать, это в слове страшнее. Гроб, летающий в церкви, в слове страш-
нее. Не механика! Когда это духовное напряжение – механике конец!
254
Ю. К.: У Гоголя «Вечера на хуторе…», там же смешно. Вроде долж-
но быть страшно.
М. Н.: А где тебе смешно? – «Майская ночь, или Утопленница» – не
смешно. «Вий» – не смешно.
Ю. К.: «Ночь перед Рождеством».
М. Н.: А, ну «Ночь перед Рождеством» – да. Но, надо сказать, что
черт в фольклоре, чисто в народных представлениях представал в абсо-
лютно житейском, бытовом плане. И здесь абсолютно так. У нас суще-
ствует множество сказок «О попе и работнике его Балде» вот из этого
фольклорного ряда. Гоголь же фольклор очень любил во всех слоях, сам
собирал и матушку просил, чтобы записывала.
Ю. К.: А «Мертвые души»?
М. Н.: Когда нам говорят, что «Мертвые души» – это Россия в пе-
риод зарождения капиталистических отношений, я этого не вижу. Нет,
конечно, можно «выщелкать» это оттуда, когда он торгуется. Но главное
содержание не в этом. Самое главное, что сказано в «Мертвых душах» –
это езда, путешествие, которое кончается путешествием в никуда.
Ю. К.: Еще можно сказать, что это проза, которой никогда не бу-
дет. Ты читаешь ее как стихи. О Коробочке, о Собакевиче, о Манилове,
о Плюшкине – это все стихи.
М. Н.: Когда читаешь Гоголя, что бы ни читал, очень хорошо бы сна-
чала прочесть «Выбранные места из переписки с друзьями». Потому как
он правильно говорил, что все, что он пишет – все тут: все мои мысли, все
мои темы. Это читать надо обязательно. Когда это прочитываешь, многие
вещи Гоголя, скажем, «Старосветские помещики», читаешь по-другому.
Старосветские помещики – это люди, которые любят друг друга, рядом
с которыми сад, который постоянно цветет и плодоносит. Это – рай. Это
полное понимание, это близость – это рай. И совершенно не случайно,
когда появляется наследник, который купил там землю, рай кончается.
Если почитать внимательно, то там нет никаких богатых и бедных, уни-
женных и оскорбленных, вся их прислуга – это одна семья, сплошная
родня. И живут они только тем, чтобы любить друг друга и порадовать
чем-то друг друга. И когда она помирает и говорит супругу: «Не хорони
меня в новом платье, мне все равно в чем лежать. Одень меня вот это се-
ренькое с коричневыми цветочками». На последнем дыхании она делает
то, что может сделать. И совершенно понятно, что, когда ты умираешь,
вот что надо делать. И совершенно понятно, что не надо делать. Рай раз-
рушен.
И понятно, что он уже начинает разрушаться, когда она уходит.
Он теряет потихоньку человеческий облик, смысл жизни. Смысла жизни
255
нет почему? – Потому что они жили так, как себя вели. И когда два ус-
