На мгновение мелькнула мысль о том, как вкусно она сможет поесть утром, а потом, может быть, снимет наконец комнату. Она ненавидела эти ночевки в парке, это ощущение постоянного страха!

Всего-то и дел — доставить ему удовольствие, это, наверно, будет не так уж и трудно.

Боги, какие красивые у него глаза!

— Ну же, идем, — ласково позвал он и протянул руку.

Она вложила свою руку в его ладонь, и это теплое прикосновение сразу немного согрело ее; ладонь оказалась мягкой, нежной, ни одной мозоли. Странно… Если он действительно один из тех рабочих, которых прислали восстанавливать городскую стену, но руки у таких людей грубые, корявые, мозолистые… А, все равно! Так приятно, когда у мужчины нежные руки! Тиана решительно отбросила всякие опасения. Впрочем, ей ведь нужно и еще кое о чем позаботиться, нужно непременно спросить его…

О чем же это?

— Вы мне заплатите… — она запнулась, испытывая неловкость и неуверенность, хотя цену собиралась запросить самую обычную, — ну.., может быть, один золотой? Это ведь не слишком дорого? — Проклятье! Конечно же, это слишком дорого для обычной уличной девки. Целый золотой!

Но он в ответ поднес свободную руку к самому ее лицу, и на ладони блеснула золотая монета — он был готов заплатить столько, сколько она запросила! Он сжал кулак, и монетка исчезла.

Тиана просто поверить своему счастью не могла. Целый золотой! Незнакомец с прекрасными глазами!.. Видно, боги нынче все-таки решили ей помочь. Нет, у него просто невероятные глаза — точно бушующий океан, точно полуночная тьма, точно обещание неземного блаженства…

— Пойдем, — тихо прошелестел его голос, и хотя больше он не сказал ни слова, Тиане все еще слышался этот призыв, будто голос самой ночи…

Она еще раз заглянула в его чудные глаза, и они рука об руку двинулись по дорожке, прочь от памятника богине Сабеллии. Вокруг было очень тихо, и, словно из уважения к этой тишине, даже гравий у них под ногами не скрипел.

Тиана невольно улыбнулась.

За спиной у нее осталась по-прежнему залитая лунным светом скульптура Сабеллии.

А над остальным парком и надо всем Санктуарием задумчиво жевала свою жвачку ночная тьма.

Полная луна окутывала алтарь богини Сабеллии светящимся ореолом. Безупречные черты мраморного лица казались живыми, да и сама Сабеллия словно вздрагивала, шевелилась в легком дыму, поднимавшемся от наполненных благовониями курильниц, расставленных на полу у ее ног. Ароматный дым, подобный волшебному туману, вызванному магическими заклинаниями, ласково обнимал чувственное тело богини, поднимался все выше и выше, свиваясь в кольца, и устремлялся в темное ночное небо, прямо к сияющему в вышине серебристому диску.

Дейрн поднял голову, вглядываясь в затененное лицо Сабеллии. Он чувствовал ее присутствие, знал, что она где-то рядом. В эту ночь первого осеннего полнолуния Дейрн особенно остро осознавал могущество богини, всем сердцем ощущал ее тайное прикосновение.

— О, Чейни! — прошептал он, преклоняя колена. — Моя Чейни! — Более он не произнес вслух ни одного слова, да это и не требовалось. Богиня Сабеллия достаточно хорошо его знала и давно уже отметила его душу своим клеймом.

Дейрн вытащил из-за пазухи небольшой сверток. Осторожно развернул белый шелк, и в лунном свете блеснула легкая прядь дивных светлых волос, перевязанная серебряной нитью. Как долго он по волоску, украденному с ее щетки для волос, собирал эту прядку! Три года хранил все в тайне, а может, четыре?..

Он положил свое скромное подношение на алтарь Сабеллии.

Не слишком ценный подарок, но как дорога ему эта светлая прядка! Впрочем, великой богине большего и не нужно.

Дейрн склонил голову и хотел помолиться, но слова не шли с языка.

Куда она исчезла тогда, его Чейни? Почему не подождала, пока он вернется вместе со своей Сотней? Дейрн закрыл глаза — так было легче представить себе ее лицо. И в священной тишине ранканского храма он шепотом повторял и повторял ее имя.

Ченая!

Про себя он звал ее Чейни. Именно так, ласково и любовно, называли ее ранканские гладиаторы, утверждая, что она тверда, как металл, ведь чейни значит «цепь». Только это было не совсем так. Да, конечно, она всегда была тверда и упряма, но он-то хорошо видел, что в глубине души она мягкая, нежная, хоть и таит это ото всех, даже от своего отца.

Порой она казалась ребенком. Испорченным ребенком. И все же он любил ее. «Ах, Чейни! — думал он. — Моя дорогая ЦЕПЬ!

Я и сам не знаю, почему ты так крепко связала меня по рукам и ногам. — Дейрн сокрушенно покачал головой, испытывая одновременно и радость, и печаль. — Ну что ж, пусть. Можешь никогда не выпускать меня на свободу!» Он снова посмотрел Сабеллии в глаза. Богиня, окутанная кольцами ароматного дыма, казалось, тоже смотрела на него сверху вниз с ироничной усмешкой. Да, он отлично понимал: уж эта-то последняя его просьба, обращенная к Сабеллии, была ею удовлетворена полностью!

Но куда же все-таки исчезла Ченая?

Дейрн снова вспомнил о том странном портрете, что висел в ее комнате. Это было произведение искусства удивительной силы, но Дейрн — хотя мастерство художника не могло не восхищать его — каждый рассмотрел на портрет Ченаи со все возрастающим страхом в душе, у него буквально мурашки ползли по спине.

Это, безусловно, была работа Лало! Но когда же Чейни ему позировала? По словам Лована Вигельса, той ночью она принесла этот портрет домой и тут же заперлась у себя в комнате, а на рассвете снова ушла куда-то, никому не сказав ни слова. С тех пор о ней никто больше ничего не знал.

Однако Дейрн подозревал, что Рашану все-таки кое-что известно. В последнее время старый жрец часто заходил в комнату Ченаи и подолгу смотрел на ее портрет из-под полуопущенных век; в такие минуты по губам жреца блуждала какая-то странная улыбка, а лучи солнца, изображенные художником вокруг лица Ченаи, казалось, вспыхивали ярче и ласкали ее нежную кожу — такого эффекта не смог бы добиться ни один художник на свете!

Ее взметнувшиеся волосы, позолоченные солнцем, казались облаком пламени; ее глаза сияли, точно маленькие солнца. Ченая была прекрасна и в жизни, прекраснее всех женщин, каких Дейрн когда-либо знал, но на портрете кисти Лало она была поистине великолепна. И хотя это уже само по себе казалось достаточно странным, было еще кое-что, отчего кровь стыла у гладиатора в жилах: от портрета исходило вполне реальное, ощутимое тепло!

Неужели прав был Рашан, утверждая, что Чейни — действительно Дочь Солнца? Или же это какой-то фокус?

Дейрн снова посмотрел на Сабеллию, богиню любви, правившую делами сердечными. Если Чейни тоже имеет отношение к богам, если она воплощение Отца Саванкалы, может ли существовать хоть малейшая надежда на то, что она ответит на его любовь к ней?

Он коснулся легкой прядки ее волос, которую положил на алтарь. Теперь это принадлежит богине Сабеллии. Почтительно склонив голову, гладиатор пробормотал последнюю молитву и медленно поднялся с колен.

Ранканский храм был тих и темен. Дейрн покачал головой: ему было стыдно за свой народ. Строительство храма так и не было завершено. Внешние площадки с алтарями Саванкалы, Сабеллии и Вашанки тогда все же закончили, однако большая часть внутренних молелен и помещений для жрецов по-прежнему оставалась недостроенной. Сегодня такая ночь! Сегодня здесь должен был бы состояться настоящий праздник в честь богини Сабеллии, но Рашан вместо этого предпочел собрать остальных жрецов на торжественное богослужение в маленьком частном храме в поместье Край Земли. Тамошний храм был не только достроен, но и освящен, однако Дейрну это все равно казалось несправедливым. Ведь тот храм принадлежит Саванкале, а нынче ночью все должно принадлежать только Сабеллии!

Что ж, в конце концов, он всего лишь гладиатор. Что он понимает в делах жрецов?

Дейрн прошел храм насквозь; сандалии мягко шуршали по гладким каменным плитам пола. Остро ощущая свое одиночество, с тревогой в душе он вышел из храма, спустился по ступеням высокого крыльца и пошел прочь.