– Тогда советую вам приготовиться ждать до своего смертного часа.

– Возможно, но мне кажется, что ты заблуждаешься. Думаю, все произойдет намного раньше. – И, довольный собой, лорд Эдмонд погрузился в молчание, не нарушавшееся во время всего остального пути до Портмен-плейс.

Оказавшись у дома Мэри, он порадовался, что выбрал для прогулки двуколку, потому что, если бы леди Монингтон не сидела так высоко, она вряд ли позволила бы ему помочь ей спуститься на землю. А сейчас он взял ее за талию и почувствовал, как она задрожала, когда ее тело скользнуло вдоль его тела.

– Через два дня я посещу твой салон, – пообещал лорд Эдмонд.

– Мне хотелось бы, чтобы вы этого не делали. – Мэри взглянула на него снизу вверх.

– Но ты же сказала, что принимаешь всех желающих. Мэри, ты не можешь не пустить меня или выгнать, – заявил он.

– Не приходите, прошу вас.

– Тебе будет стыдно, что меня увидят там? – Лорд Эдмонд улыбнулся ей, хотя улыбка далась ему не без труда.

– Да, – решительно ответила леди Монингтон. – Раз вы вынуждаете меня вести себя так невежливо, то да, мне будет стыдно.

– Ах, Мэри, но никто же не узнает, что мы спали вместе и что мы еще будем спать вместе несчетное количество раз, если ты сама не объявишь об этом.

Резко повернувшись, Мэри отошла от него и, опередив своего спутника, сама позвонила в дверь. Лорд Эдмонд проводил взглядом ее прямую, напряженную спину, подождал, пока дверь открылась и Мэри, не сказав больше ни слова и не оглянувшись, скрылась внутри дома, а затем, улыбнувшись, снова уселся на сиденье двуколки. Но ему было совсем не так весело. Фелисити тоже сопротивлялась, но он отказывался верить, что она не хотела бы оказаться с ним; в конце концов он даже предложил ей выйти за него замуж, потому что не видел другого способа заполучить ее. Неужели и с Мэри он будет таким же слепым глупцом? Почему он воспринимает отказ как должное?

Фелисити он так и не получил, Мэри получил же, и в ту ночь она хотела его; ни разу ни одна другая женщина не хотела его так, как она тогда, ни одна другая женщина не отдавалась любви с ним так неистово, как она.

Это не могло, едва начавшись, закончиться. При одной мысли о том, что это могло быть концом их отношений, лорда Эдмонда охватила паника.

«Будь все проклято, но Мэри будет принадлежать мне, – решил лорд Эдмонд, – и ей это тоже нравится, я заставлю ее признаться в этом в следующий же раз, когда она, извиваясь, будет мучиться в ожидании блаженного момента».

О Боже, он заставит Мэри сказать, что она его любит! А она, безусловно, постарается услышать то же самое от него.

Большинству людей приемы у Мэри были известны как литературные вечера, хотя, строго говоря, они не совсем соответствовали такому названию. Обычно там присутствовали поэты и драматурги, но довольно часто их посещали политики, художники и музыканты. Случалось, что не было какого-то одного особо знаменитого гостя, а просто собирались те, кто любил провести вечер за приятной беседой, не отвлекаясь на танцы и карточные игры. Мэри гордилась своими литературными вечерами и тем, какой круг участников они собирали.

Никому, даже Пенелопе, Мэри не сказала, что лорд Эдмонд Уэйт собирается приехать на сегодняшний вечер. Она надеялась, что он передумает. «Конечно, он не приедет, – по здравому размышлению решила она, – он будет здесь совсем неуместен, а кроме того, я совершенно ясно дала ему понять, что не намерена продолжать наше знакомство». Однако сегодняшнего вечера Мэри ожидала с непривычным волнением.

В другое время она в приподнятом настроении готовилась бы свести в одной комнате – у себя в гостиной – мистера Бисли и сэра Элвина Магроува, зная, что по этому случаю гостей соберется больше, чем обычно, и если даже сэру Элвину не удастся найти время и прийти к ней на вечер, то и один мистер Бисли привлечет к ней в дом немало народу.

Но сегодня ее одолевало беспокойство. Ей так хотелось бы вернуться в прошлое, когда, как правило, приходил Маркус и оставался после ухода остальных гостей; тогда они могли расслабиться и, уютно устроившись, поболтать вдвоем. Вероятно, это было неблагоразумно и неминуемо вызывало сплетни, которые вообще-то были небезосновательны. В самом начале их знакомства был один случай, когда Маркус обнял ее и она ответила ему. Мэри даже привела его к себе в спальню, но, оказавшись там, растерялась и, стыдясь себя, повернулась к Маркусу, а он улыбнулся и, избавив ее от неловкости, признал, что такие отношения между ними невозможны, и она с облегчением, немного виновато тоже улыбнулась. После того случая, как ни удивительно, между ними установилась глубокая, нежная дружба. Мэри очень хотелось бы вернуться в те дни, но, увы, это было невозможно.

А сэр Эдмонд желал, чтобы она стала его любовницей, и уверенно предрекал, что так оно и будет. Это было бы смешно, если бы так не раздражало, точнее, если бы не приводило ее в ярость.

К сегодняшнему вечеру Мэри готовилась с большей тщательностью, чем обычно. Она надела вечернее платье абрикосового цвета, подходящее скорее для концерта или театра, чем для литературного салона, вымыла и взбила волосы, так что кудри стали еще более мягкими и блестящими. Все это она делала исключительно для того, чтобы приобрести уверенность и понравиться самой себе.

Пока салон заполнялся знакомыми и не очень знакомыми лицами, но еще не появился ни один из главных гостей, Мэри очень нервничала. Но наконец прибыл мистер Бисли, извинившись за свое опоздание, и она с облегчением вздохнула. Если мистер Бисли пришел немного позже, то лорд Эдмонд тоже мог задержаться, однако время шло, и его отсутствие уже, вероятнее всего, означало, что он не придет вовсе.

Зато прибыл мистер Пипкин, небрежно одетый молодой человек с длинными нечесаными волосами, у которого карман был битком набит рукописями его последних стихов. Мэри собрала вокруг него группу гостей и, оставшись там послушать его драматическое чтение очень посредственных стихотворений, была обрадована тем, что большая часть слушателей доброжелательно отнеслась к поэзии юноши и тактично покритиковала его произведения. Так, лорд Ливермер заметил, что мистеру Пипкину, возможно, стоит попробовать писать в более современном стиле, а не загонять себя в рамки высокопарного двустишия, ибо тогда он даст больше свободы своему таланту.

Хотя сэр Элвин Магроув так и не появился, вокруг мистера Бисли собралось много народу, и Мэри, расслабившись, уже радовалась удавшемуся вечеру, как вдруг увидела его – да, это был лорд Эдмонд Уэйт. Одетый в исключительно элегантный черный вечерний костюм, с лорнетом в руке, он стоял на пороге ее гостиной и смотрел на мистера Пипкина с таким высокомерным выражением, будто случайно наткнулся на колонию червей. «Сатанинский вид», – подумала Мэри, отходя от группы, окружавшей поэта, и ощущая и гнев и страх одновременно.

– Ах, леди Монингтон, – обратился лорд Эдмонд к Мэри, когда она подошла, – приношу свои извинения за опоздание. Вы, должно быть, боялись, что я вообще не приду.

Лорд Эдмонд протянул ей руку, украшенную кружевной манжетой, и Мэри, машинально подав ему свою, отметила, что его появление привлекло всеобщее, хотя и хорошо скрываемое воспитанными людьми внимание, и почувствовала, что сейчас умрет, когда лорд Эдмонд, склонившись, поднес к губам ее руку.

– Не боялась, а надеялась, милорд. – Мэри сама ужаснулась отсутствию у нее хороших манер.

– Вот как. – Он не только не выпустил руку Мэри, но еще и накрыл ее другой рукой. – Иногда в человеке просыпается побуждение взглянуть, как живет другая половина общества. Твои литературные вечера славятся по всему Лондону.

– Благодарю. Могу я проводить вас к подносу с напитками?

– Полагаешь, что я жить не могу без бокала в руке? Возможно, тебе следует дать указание, чтобы поднос с напитками предоставили в мое полное распоряжение. Но тебе не нужно меня провожать, я и невооруженным глазом вижу три подноса и даже слуг, которые их держат. К какому из трех мне проводить тебя?