Бесс промолчал.

Тогда Брут, всё понимая, безмолвно сжал приятеля в крепких объятиях. Тот не менее крепко похлопал бритона по спине.

— Простимся здесь, — молвил другу Бесс. — Уходите в море. Встретимся на Арке… или в преисподней.

— Еще чего! Заруби ублюдка. И когда будешь убивать, пронзи его пару раз от меня, за Венари, — сказал на прощание Брут, глядя Бессу в глаза, и, повернувшись к пиратам, велел: — Все за мной! На эпактриду — и отчаливаем от этого проклятого берега.

Проводив друзей недолгим взглядом, пират поправил у себя на поясе клинки и ткнул римлянина кулаком в спину:

— А теперь — веди, Луций. И моли богов, чтобы крылатый оказался там, где я буду его искать.

Пленник, кивнув, заковылял в сторону дороги, ведя фракийца к тому месту, о котором рассказал. Бесс неотступно следовал за ним. Выбравшись из мангровых зарослей, они не стали выходить на дорогу — пират велел пленному двигаться скрытно, в тени пальм, что росли по обочине, и римлянин безропотно повиновался.

Оба шли медленно: пленнику мешала раненая нога, пирату — последствия отравления. Голова у Бесса кружилась, словно от похмелья, которого он давно уже не испытывал в обычной жизни. Но страх за судьбу Венари и жажда мести вдыхали в него силы похлеще любого целебного снадобья, заставляя слабость и головокружение на какое-то время отступить. Невероятная ярость закипала у него внутри, когда он задумывался о том, что не уберег девушку от лап чудовища. Однако Бесс старался до поры удерживать эту ярость в узде: не рвать и метать всё, что попадется под руку, не зарубить этого несчастного Луция прямо на месте — а добраться до самого страшилища и обрушить на него весь гнев, что сейчас переполняет душу…

Оба шли молча: Бессу было не до разговоров, а Луций не решался заговорить с заклятым врагом Рима; только время от времени опасливо оборачивался назад, не зная, чего можно ждать от кровожадного пирата. Фракиец отвечал лишь очередным леденящим взглядом, полным абсолютного безразличия, да подгонял своего хромого проводника. Так прошел час, а может больше: рассвет уже вступил в свои права, окрасив небо на востоке в ярко-алый цвет — в цвет крови — когда проводник остановился.

— Готов поклясться, это было здесь, — проговорил наконец Луций, повернувшись лицом к пирату. — Мимо этого самого платана мы проходили с отрядом, когда в небе показался монстр. Жуткая тварь. Такое не опишешь словами; разве что вазописец Деметрий взялся бы изобразить своими красками…

Бесс молчал.

— А полетела тварь вон к тем холмам — видишь? — продолжал Луций. — Ну, чего молчишь? Веришь или нет, я рассказал тебе всё, что знаю. Клянусь Юноной. Если веришь и готов поделиться со мной одним из своих клинков, я бы помог тебе против этого…

Не дав Луцию договорить, Бесс нанес кулаком быстрый удар, который римлянин даже не увидел, и пленник, качнувшись, мягко опустился на сухую траву, моментально потеряв сознание.

— Это — моя битва, — прохрипел фракиец, глянул на холмы, темнеющие вдали, и бегом бросился туда. Проводник ему теперь был без надобности — его вело стойкое внутреннее чувство, которое возникло невесть откуда, но явно не на пустом месте, а таким чувствам Бесс за свою полную злоключений жизнь привык доверять беспрекословно.

Он пробежал через пальмовую рощу, пересек небольшое ячменное поле — и быстро достиг подножия каменистого холма. Утреннее солнце озаряло его путь, когда он, всё так же бегом, поднимался по склону на вершину. Оказавшись наверху, Бесс наконец отдышался и всмотрелся в открывшийся взору пейзаж.

Кругом широко раскинулась плоская страна древних фараонов, которую в этих краях питал жизнью полноводный Нил: зеленели поля, цвели сады, сверкали в лучах рассвета воды Великой Реки и ее рукавов, тут и там стояли низенькие глинобитные хижины, зернохранилища и загоны для скота. Долина просыпалась к жизни: пастухи выводили стада волов и прирученных антилоп, земледельцы готовились взяться за плуг, рыбаки ставили паруса на своих тростниковых лодках, а женщины с кувшинами выходили за водой. Начиналась обыкновенная сельская повседневность.

Но идиллическая картина не обманывала Бесса: где-то рядом затаилось зло, и он сосредоточился, пытаясь напасть на его след. Он прислушался к самому себе, к чувству, которое привело его сюда — и вдруг с полной ясностью осознал то, о чем уже и так догадывался, идя попятам за летучей тварью. Он понял, что знает того, за кем охотится. Кровожадный и крылатый, связанный незримой нитью с миром теней, это был знакомый ему старый враг: темный бог древнего погибшего царства — Бхагал. Когда-то, давным-давно, на острове Баал-Гор, теперь уже погруженном в морскую пучину, молодой фракиец победил потустороннего монстра. Но, похоже, сраженный демон вновь восстал, чтобы отомстить своему врагу. Недаром последователи называли его Тот-Кто-Всегда-Возвращается…

Когда ненавистное имя выплыло из глубин памяти, Бесс вдруг понял, как можно обнаружить неуловимое чудовище. Сев на вершине холма, он прикрыл глаза и погрузился всем своим существом в собственный разум. Не прошло и доли мгновения, как он услышал голос. Бесс его сразу же узнал, хотя в последний раз слышал почти десять лет тому назад.

— Я ждал тебя, святотатец, — вещал невидимый ему демон. — Ждал все эти годы. Но что такое годы для бессмертного бога? Всего лишь мгновения бесконечно долгого сна… Тогда, на Баал-Горе, ты лишил меня всего, чем я дорожил, всего, что поддерживало во мне жизнь: моего царства, храма, слуг, жрецов, жертвенной крови, даже самого моего тела… Но я выжил. Выжил, как много раз прежде, когда гибли империи и обращались в пепел города. Ведь я — Тот-Кто-Всегда-Возвращается. Я вернулся из тьмы и пустоты в этот мир, и ждал своего часа, чтобы воздать тебе по заслугам за всё, что ты у меня отнял, посмев обратить свой меч против меня. Так иди же ко мне, святотатец, я желаю получить свою расплату!

Стиснув зубы в дикой ярости, Бесс открыл глаза. Словно по волшебству, луч восходящего солнца прополз от того места, где он сидел, к большому плоскому камню, лежащему на склоне холма, и осветил тонкую черную щель за ним, до того сокрытую от постороннего взгляда в тени. Сомнений не оставалось: глыба скрывала за собой потайной ход. Бесс поднялся на ноги, подбежал к плите и, приложив все силы, отодвинул её в сторону, открыв проем, ведущий в недра холма. Не раздумывая ни секунды, Бесс протиснулся в этот лаз.

Внутри его встретила кромешная тьма. Но так было только первые мгновения: адаптировав свое зрение после солнечного света к темноте, Бесс различил очертания вполне просторного коридора в слабых отсветах факела, горевшего где-то рядом, за ближайшим поворотом. Фракийцу припомнились рассказы о гробницах и храмах Египта, внутри которых были скрыты целые лабиринты из коридоров и камер со всевозможными ловушками, защищавшими покой богов и мертвых владык, и их сокровища от разграбления. Однако Гиза и Мемфис — города, где находились самые знаменитые храмы и усыпальницы, — располагались далеко к югу отсюда, и Бесс решил не гадать попусту, чем на самом деле был этот полый холм, внутри которого он оказался. Зайдя за поворот, фракиец снял со стены тускло горевший факел, в другую руку взял обнаженную махайру — вторая осталась в ножнах у него на поясе — и пошел вдоль коридора, навострив зрение и слух.

Коридор петлял в недрах холма словно бесконечно длинная змея, спускаясь всё ниже и ниже. Тяжелый затхлый воздух свидетельствовал о том, что путь на поверхность оставался далеко позади. Факелы на стенах попадались нечасто, и каждый новый факел воин брал с собой, заменяя им предыдущий. Ни единый звук не нарушал могильной тишины подземелья, ни малейшего движения не улавливал настороженный взгляд фракийца — только полутьма коридора и кромешный мрак боковых ходов. Однако воин твердо знал, что избрал верное направление. Он ясно чувствовал это, и шел, не сворачивая в многочисленные ответвления.