Пожалуй, Барбара любила его. Но его любили многие женщины. И любили лишь потому, что он хорошо понимал их, умело играл на их чувствах, искусно, с беспредельным терпением ухаживал за ними. Рано или поздно они…

Но где же он ошибся?

В стальной двери щелкнул замок. Сиберт вскочил, тело его напряглось. Дверь открылась.

— Лиз!

Не перешагивая порога, она смотрела на Сиберта, как на редкое и опасное животное. Он быстро подошел к ней.

— Лиз, девочка моя, — извиняющимся тоном начал он. — А я уже думал, что ты…

Она молча протянула ему руку, в которой оказался пистолет. Сиберт взял оружие и попытался благодарно пожать ее пальцы. Девушка вздрогнула, словно от отвращения, и отшатнулась.

— Лиз… — прошептал он. — Я не знаю, как тебя…

— Заткнись! — оборвала она. — Ты подлец и убийца. Ты использовал меня как последнюю дуру. Но я не хочу, чтобы они убили тебя. Теперь все зависит от тебя самого.

И, ради бога, исчезни! Если я еще раз увижу тебя, пристрелю не задумываясь.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Погоди, Лиз, — прошептал он. — Где та девушка?

Не задерживаясь, она ткнула пальцем вверх.

Сиберт осторожно последовал за ней. В полумраке коридора он добрался до лестничной площадки. Шаги Лиз к этому моменту стихли. Этажом выше коридор оказался совершенно пуст. Звенящая тишина настораживала.

На бетонном полу, скорчившись, лежал человек. Он тяжело, с хрипом дышал. Сиберт склонился над ним, но следов насилия не заметил.

Внезапный грохот разорвал тишину.

Сиберт побежал. Он едва не споткнулся еще об одного человека на полу. Останавливаться он не стал.

Свернув в боковой проход, он с ходу врезался в толпу охранников. Его мгновенно скрутили, обезоружили и повели к Локке.

Происходившее в кабинете можно было назвать бурей. На экране калейдоскопом мелькали комнаты, полные хаоса и ужасных воплей. Выкрикивая приказания, Локке метался между ним и столом. В кресле в углу скорчился престарелый Тейт, прикрыв ввалившиеся глаза пергаментными веками.

Локке раздраженно хлопнул рукой по подлокотнику кресла. Экран на стене потух.

В наступившей тишине он почти зарычал:

— Исчезла! Черт ее…

— Исчезла? — эхом повторил Сиберт.

— Куда ты ее дел?! — рявкнул Локке. — Как?!.

— О чем ты? И при чем тут я?

— Как ты умудрился сбежать из своей камеры да еще вырубил при этом пятерых охранников? И куда ты подевал девчонку? А сам какого черта остался?

Сиберт покачал головой.

— Надо же: трудно найти курицу, несущую золотые яйца, но удержать ее, похоже, еще труднее.

— На допрос его! — заорал Локке.

Но тут ожило существо в углу, выкатилось в своем кресле на середину комнаты и что-то едва слышно пробулькало.

— Стоять! — закричал Локке. Охранники замерли. — Мистер Тейт прав. Ты до омерзения упрям, Сиберт, но ты наша единственная ниточка. Ладно, попробуем с тобой договориться. Может быть, даже заплатим. Но учти, шанса сбежать у тебя нет и не будет! За тобой будут наблюдать днем и ночью. Кто помогал тебе?

— Кто-то еще пропал? — невозмутимо спросил Сиберт.

— Сандерс! — зарычал Локке. — Но этого не может быть: он двадцать лет с нами проработал.

— Чего только не бывает, — небрежно пожал плечами Сиберт. Он нарочно умолчал про Лиз. Вдруг она еще пригодится, кто знает?

Что ж, Барбару он потерял, но зато его не убьют сразу. И пока не кончится терпение людей, которые медленно умирают, он может быть спокоен за себя. А там видно будет.

Барбару им поймать слабо. Она уже доказала свою ловкость, вытащив его, беспомощного, тяжелораненого, из-под носа у профессионалов Локке. А поймали ее лишь потому, что ее подставил человек, которому она доверяла и которого любила.

Надо думать, что теперь она научилась не доверять никому. Это прибавит ей ума и хитрости. И этот урок бессмертным придется усвоить как можно скорее.

Уделом же Сиберта оставалось надеяться и всегда быть готовым к побегу. А пока он будет играть в их игру. Выжидать. Следить. Рано или поздно придет его время. Должно прийти! И лучше бы до того, как они сообразят, что к побегу Барбары он не имеет никакого отношения.

Приятнее жизнь его после этого не станет. Ему придется скрываться от могущественных старцев, подгоняемых страхом смерти. А сам он просуетится всю жизнь в бесплодных попытках найти утраченную принцессу…

Но сейчас об этом не хотелось думать. Надо же, как странно все сошлось.

Однажды он рассказал Барбаре невероятную сказку, но она оказалась явью.

Этот бесцветный Сандерс! Двадцать лет он перебирал пыльные папки и ждал своей минуты, которая могла и не прийти. Двадцать лет! И ведь Картрайт исчез из поля зрения корпорации тоже двадцать лет назад… Случайное совпадение? Для случайного оно было слишком невероятным.

Разбудила его боль. Острое сверлящее ощущение заставило подтянуть колени к груди, желтое пергаментное лицо исказилось гримасой. Потом немного отпустило, но тут же накатил совсем уж свирепый приступ. Он задергался, заскрежетал зубами, на висках выступил холодный пот. Затем боль медленно отхлынула, словно морской отлив, оставляющий после себя клочки измученных нервных окончаний.

— Коук! — закричал он.

Крик отразился от высокого потолка и стен, покрытых деревянными панелями.

— Коук! — так и не дождавшись ответа, уже истерично взвизгнул он. — Коук!

Послышались торопливые шаги, затихшие возле кровати.

— Да, босс? — угодливо спросил Коук. На его сморщенной обезьяньей физиономии воровато бегали маленькие глазки.

Боль снова скрючила его.

— Лекарство!..

С металлического столика Коук взял коричневый пузырек и вытряхнул на трясущуюся ладонь три таблетки. Одна скатилась на пол, Коук быстро поднял ее и протянул таблетки больному, тот поспешно бросил их в рот. Из серебряного кувшина Коук налил воду в стакан. Больной нетерпеливо выхватил его, выпил судорожными глотками и на несколько минут затих. Постепенно больной успокоился, лицо его разгладилось, и он сел, подтянув ноги к груди.

— Я умираю, Коук, — в голосе босса слышался ужас. — Вызови врача. Срочно!

— Невозможно… — пролепетал Коук. — Вы же сами знаете…

Лицо больного искривилось злобной гримасой, он ударил Коука в лицо. Тот отскочил, прикрывая рукой разбитые в кровь губы. Глазки его забегали еще быстрее.

— Подойди ко мне! — рыкнул больной. Но тут новый приступ свалил его. Уронив голову на подушку, он узловатым кулаком замолотил по постели. — Будь ты проклят! — простонал больной.

Коук тихо отошел и присел в углу, опасливо наблюдая за хозяином. Наконец боль, видимо, отпустила, и больной выпрямился, отбросив в сторону тяжелый плед. Он встал, с трудом подошел к окну, отодвинул занавески и заныл:

— Я умираю, умираю… Мне нужен врач.

Он ухватился за толстый бархатный шнур и нервно дернул. Занавеси с треском раздвинулись, пропустив в комнату солнечный свет, и пурпурная пижама так и вспыхнула в его лучах. Изможденное лицо стало желтовато-коричневым, глубокие морщины выступили резче.

— Как это подло! — продолжал больной. — Я умираю и не имею права обратиться к врачу. Эликсир! Только он может спасти меня! Коук! Эта чертова боль сведет меня с ума. Я устал бороться с ней.

Жуликоватые глазки Коука угодливо караулили каждое движение больного.

— Достань мне врача, — потребовал больной. — Где хочешь! Это твои проблемы. Но чтобы он был здесь.

Коук исчез.

Худой человек все смотрел из окна на руины города. Впрочем, отсюда они не бросались в глаза. Город казался совсем таким же, как и пятьдесят лет назад. Лишь очень внимательный взор мог заметить дырявые крыши, развалины фронтонов из фальшивого фаянса, обнаженную кирпичную кладку облупленных стен.

Проезд по Двенадцатой улице запретили много лет назад, но он и без того был невозможен из-за чудовищных куч мусора, баррикадами перекрывавших ее. Время разрушает не так быстро, как человек, но необратимо.