— Откуда ты звонишь, любимый? — спросила она.

— Из дома Марьон Дэйвис. Я здесь у отца и мамы. Поужинаю у них, а потом поеду к себе и буду по телевизору наблюдать за ходом голосования.

На экране телевизора Сэм Рэйберн просил поддержать кандидатуру Линдона Джонсона под скандирование и одобрительные возгласы техасских делегатов в белых ковбойских шляпах. Ей показалось, что они и сами-то не очень верят в победу Джонсона.

— Можно, я приду к тебе сегодня? — спросила она.

— В той квартире больше встречаться нельзя, — осторожно ответил Джек. — Когда я уходил, мне пришлось спускаться по пожарной лестнице во двор, а затем лезть через забор. Здание окружено журналистами и телерепортерами, а вечером будет еще хуже. И потом, мне вряд ли удастся добраться до постели раньше двух часов ночи…

— Любимый, — прошептала она, — только одно твое слово, и я приду, чтобы отметить победу вместе с тобой. Даже если ты освободишься в четыре часа утра. Для меня это не имеет никакого значения.

Она почувствовала, что он колеблется.

— Я пришлю за тобой машину, — быстро проговорил он. — А здесь тебя будут ждать. Я выделю кого-нибудь, чтобы тебе помогли перелезть через забор и забраться по пожарной лестнице. Это будет где-нибудь в половине второго или в два. Пока не могу сказать точно, так что будь у телефона.

Она послала в трубку нежный поцелуй.

— Я буду ждать. Сколько угодно. Я подарю тебе поцелуй, который дарят президентам , любимый мой. Обещаю.

В комнате на другом конце провода раздались чьи-то голоса. Она узнала голос Джо Кеннеди.

— Меня зовут, — стал прощаться Джек. — Мы садимся ужинать.

— Я не возьму в рот ни крошки до нашей встречи, дорогой. Я приберегу свой аппетит для тебя. — Она засмеялась.

— Спасибо за твою… э… поддержку, — сказал он. Она поняла, что в комнату вошли родители Джека. — Я… э… не забуду твое обещание.

— Покажи им, тигренок! — напутствовала она его. В трубке раздались гудки.

Она положила трубку на рычаг, набрала номер ресторана и заказала бутылку шампанского “Дом Периньон” и гамбургер. Затем взяла записную книжку и занялась очень нудным делом — стала искать, где раздобыть лекарства, ведь все таблетки, какие у нее были, она выбросила. “Дэйвида убить за это мало”, — думала она.

Добывание таблеток занимало у нее много времени. Она брала рецепты у своего терапевта в Нью-Йорке, у доктора Крис, у гинеколога, который пользовал ее в Нью-Йорке, но этого не хватало. Кроме того, ее врачи часто общались друг с другом и согласовывали рецепты, чтобы не выписать Мэрилин слишком много лекарств или не те лекарства, какие нужно. К счастью, у нее и в Лос-Анджелесе были свои гинеколог и терапевт, которые выписывали ей рецепты, но этого тоже было недостаточно. Поэтому, хотя Мэрилин и не страдала ипохондрией, она ходила от врача к врачу, жалуясь на всевозможные недомогания, начиная от болей в спине и кончая аллергией, и каждый свой визит сводила к тому, что ее мучает бессонница, или она чувствует вялость, или ей нужно соблюдать диету, чтобы похудеть для съемок в очередном фильме. Мало кто из врачей отказывался выписать ей рецепт, и, если удача была на ее стороне, иногда ей удавалось заполучить рецепт многоразового пользования. В настоящий момент уже никто из ее врачей, даже доктор Крис, представления не имел, в каких количествах она принимает барбитураты.

Она посмотрела на экран телевизора: Юджин Маккарти выдвигал кандидатуру Стивенсона. Делегаты плакали, слушая, как он выкрикивает: “Не отвергайте этого человека, ведь именно благодаря ему мы все гордимся, что состоим в демократической партии! Пророк не должен быть отвергнут своей родной партией!”

Она и сама плакала, откусывая гамбургер, — ей нравился Юджин Маккарти (раза два она встречалась с ним в Нью-Йорке), а Стивенсон вызывал у нее почти такое же восхищение, как Кларк Гейбл.

После выступления Маккарти разразилась настоящая манифестация в поддержку Стивенсона, которая, казалось, не кончится никогда, и, если бы Джек заранее не предупредил ее, что именно так все и будет, она решила бы, что у Джека не так уж много шансов на победу. “У Эдлая есть все, кроме голосов делегатов”, — презрительно сказал ей Джек.

Телевизионную камеру повернули в сторону трибун. Там возникло какое-то волнение, и на экране крупным планом появилась фигура миссис Кеннеди, матери Джека, усаживающейся на свое место. Она знала, что отец Джека смотрит съезд по телевизору из дома Марьон Дэйвис. На семейном совещании, которое прошло в напряженной обстановке, было решено, что он не должен появляться в спорткомплексе; это могло отпугнуть часть делегатов, поддерживающих Джека. Мэрилин позабавила мысль, что она и Джо Кеннеди в какой-то степени товарищи по несчастью, — им обоим приходилось прятаться, чтобы не навредить Джеку!

Председательствующий постучал молоточком и объявил, что голосует делегация штата Алабама. Члены этой делегации отдали двадцать голосов за Джонсона, а за Джека — всего лишь три с половиной. Мэрилин проклинала этих чертовых южан, которые, по ее мнению, все как один были расистами и фанатиками, и этого верзилу Линдона Джонсона с хитро бегающими глазками и важной походкой техасца.

Мэрилин много раз приходилось сидеть на церемониях вручения наград Академии кинематографических искусств и наук, но ни разу в жизни не испытывала она такого напряжения, как сейчас, сидя перед телевизором и записывая в длинную колонку голоса делегатов, отданные за Джека. Чтобы победить, ему нужно было набрать семьсот шестьдесят один голос.

Мэрилин не помнила, сколько времени сидит вот так и записывает. Уже голосовала последняя делегация от штата Вайоминг, а Джеку все еще не хватало одиннадцати голосов. Вдруг она увидела на экране среди делегатов от штата Вайоминг брата Джека Тедди — он был очень похож на Джека, но полнее и с более грубыми чертами лица, — увидела, как он широко улыбается, сверкая крупными зубами, и поняла, что Джек победил. Председательствующий объявил, что делегация от штата Вайоминг отдает все пятнадцать голосов за Кеннеди…

Машина приехала за ней без четверти два. Она устроилась на заднем сиденье за широкой спиной Бум-Бума Риэрдона, который вел машину. Бум-Бум с сомнением посмотрел на нее.

— Мне кажется, в этом платье вы через забор не перелезете, — как всегда ворчливо заметил он, но она уже привыкла не обращать внимания на его недовольный тон.

— При чем тут забор? Я думала, мне придется взбираться по пожарной лестнице. С этим я справлюсь! — Она выбрала свой наряд, чтобы доставить удовольствие Джеку, а не преодолевать препятствия. — Правда, замечательно, что Джек победил?

— Конечно. Но я никогда не сомневался, что он победит.

“Да, — подумала она, — похоже, никому из окружения Джека даже и в голову никогда не приходило, что он вдруг может не получить то, что хочет, будь то Мэрилин Монро или пост президента”.

— Как у него настроение? — спросила она.

— Нормальное. Мы организовали в его честь небольшую вечеринку, прямо в квартире. Сенатор пил пиво, а мы пели “Когда ирландец улыбается”.

— Как здорово. — Жаль, что ее там не было. Ей так хотелось, чтобы ее окружали такие же преданные и верные люди, как друзья и помощники Джека. — Я так понимаю, вы и в Белом доме будете рядом с ним, если он победит на выборах.

— Он победит. — Она совсем забыла, что никто из окружавших Джека людей ни разу не сказал “если он победит”.

Она пригнулась, сидя на заднем сиденье, когда они проезжали мимо целой армии журналистов и телерепортеров, которые столпились перед домом. Такого количества работников прессы ей не приходилось видеть, даже когда она сама появлялась на публике. Машина свернула в темную аллею и почти сразу остановилась. Там ее уже ждали двое полицейских и еще двое каких-то мужчин в темных костюмах. Один из полицейских посветил фонарем, и она увидела забор. Ее охватил ужас — она не представляла, как сможет перелезть через забор в своем узком платье.