Оранжевый неохотно отпустил Зеленого. Тот, изображая бесстрастие, отряхнулся и вошел в магазин. Он украдкой бросил взгляд через плечо, дабы убедиться, что соперник не испортил произведенный эффект. Часть стоявших за Зеленым в магазин, видимо, намереваясь пополнить запасы, остальные сгрудились вокруг Оранжевого, поздравляя того с победой. А над ними никем не видимая, вертящаяся лилово-красная поганка разбивалась на куски. Так очищается обложенное тучами небо перед сильным ветром. Кусочки дробились, истончались и исчезали.

"Улица — это карнавал энергии, — подумал Ральф. — Энергии, выделенной этими парнишками за девяносто секунд поединка, хватило бы для освещения Дерри на целую неделю, а имей возможность люди улавливать энергию, выделяемую толпой — внутреннюю энергию грибообразного облака, ее, возможно, хватило бы на освещение всего Мэна в течение целого месяца.

Представляешь себе зрелище мира аур на Таймс-сквер за две минуты до полуночи в новогоднюю ночь?"

Ральф не представлял, да и не хотел. Он подозревал, что увидел лишь край силы такой мощи, что по сравнению с ней все ядерное оружие, созданное с 1945 года, покажется игрушечными пистолетами, из которых дети стреляют по пустым консервным банкам. Силы, достаточной для уничтожения Вселенной… Или для создания новой.

Ральф поднялся к себе, положил в одну кастрюлю консервированные бобы, а в другую пару сосисок и стал метаться по комнатам, щелкая пальцами, ероша волосы, ожидая, когда же будет готов его холостяцкий ужин. Въевшаяся в члены усталость, невидимым камнем висящая на нем с середины лета, отступила; он чувствовал себя полным неуемной, безудержной энергии, он был набит ею. Наверное, именно поэтому людям так нравятся бензедрин и кокаин, вот только когда действие этой силы закончится, он не будет чувствовать себя выжатым лимоном — скорее использованным, чем пользователем.

Ральф Робертс, не ведающий, что волосы, по которым он проводил пятерней, стали гуще и что впервые за последние пять лет в них появились темные пряди, метался по квартире, сначала мурлыкая, затем напевая старенький рок-н-ролльный мотивчик начала шестидесятых.

Бобы булькали в своей кастрюле, сосиски варились в своей — вот только Ральфу казалось, что они танцуют в такт старой песенке. Напевая, Ральф покрошил сосиски в бобы, залил полпинтой кетчупа, добавил острого соуса, яростно все перемешал и направился к двери с дымящейся кастрюлей в руке.

Совсем как ребенок, опаздывающий на свой первый в жизни урок, Ральф живо сбежал по ступенькам на первый этаж. Из шкафа в прихожей он выудил старый кардиган — тот принадлежал Мак-Говерну, но — какого черта! — и вышел на веранду.

Ауры исчезли, но Ральф не разочаровался; в настоящее время его больше интересовал запах еды. Он не помнил, когда в последний раз испытывал такой голод. Усевшись на верхнюю ступеньку, с выставленными вперед длинными костлявыми ногами, Ральф принялся ужинать. Первый глоток обжег губы и язык.

Но вместо того, чтобы переждать, Ральф принялся есть быстрее, почти не разжевывая.

Уговорив половину бобов, Ральф сделал передышку. Зверь в желудке еще не отправился на покой, но немного утихомирился. Ральф подавил отрыжку, осматривая Гаррис-авеню с чувством такого удовлетворения, какого он не испытывал уже многие годы. В данных обстоятельствах довольствоваться было особенно нечем, однако это ничего не меняло. Когда в последний раз он чувствовал себя вот так же хорошо? Наверное, в то утро, когда он проснулся в сарае, пораженный переплетением лучей — тысячами разнонаправленных нитей, — заливающих светом теплое ароматное место его ночлега.

«Или вообще никогда»

Да, или вообще никогда.

Он заметил миссис Перрин, скорее всего возвращавшуюся из «Надежного места» — гибрида бесплатной харчевни и ночлежки для бездомных. Ральф снова удивился ее странной, скользящей походке. Она шла прямо, будто проглотив палку, и даже не покачивала бедрами. Ее волосы, все еще темные, сдерживала — а скорее всего, покоряла — сетка для волос, которую она носила, словно рыцарь доспехи. Плотные чулки цвета лакричных леденцов вырастали из безупречно белых туфель… Сегодня вечером миссис Перрин надела мужское шерстяное пальто, полы которого скрывали ноги до самых щиколоток, так что взору Ральфа, было доступно не так уж много. Казалось, при ходьбе старуха полагалась лишь на верхнюю часть ног — Ральф подумал, что это, вероятнее всего, результат болей в позвоночнике, — и сей способ передвижения вкупе с длинным пальто придавал облику Эстер Перрин, что-то сюрреалистическое.

Она напоминала фигурку черной королевы на шахматной доске, либо передвигаемой чьей-то невидимой рукой, либо движущейся по собственной воле.

Когда старуха приблизилась к месту, где сидел Ральф — одетый в ту же порванную рубашку и поглощающий ужин прямо из кастрюли, — ауры снова стали просачиваться в видимый мир. Зажглись фонари, и теперь Ральф видел нежно-сиреневые арки, висящие над каждым из них. Над некоторыми крышами вздымалось красное марево, другие крыши источали желтый туман, кое-где мелькали светло-вишневые проблески. На востоке, где уже собиралась ночь, горизонт пестрел неясными зелеными вспышками.

Ральф наблюдал, как вокруг миссис Перрин собиралась аура — серо-стальная, цвета формы курсантов Вест-Пойнта. Более темные пятна, наподобие фантомных пуговиц, мерцали над ягодицами старухи (Ральф считал, что спрятанная где-то под одеждами, все же имелась и такая часть тела).

Ральф не был уверен, но подумал, что эти пятна вполне могут быть признаком развивающейся болезни.

— Добрый вечер, миссис Перрин, — вежливо приветствовал ее он, наблюдая, как слова принимают форму снежинок.

Женщина окинула Ральфа презрительным взглядом, одновременно делая выводы и ставя на нем крест.

— Вижу, что ты все в той же рубашке, Робертс, — отрезала она.

Она не произнесла, но Ральф был уверен, что подумала:

«Я вижу также, как ты, сидя на веранде, уплетаешь бобы прямо из кастрюли, словно оборванец, которого никогда не учили хорошим манерам… А я всегда запоминаю то, что вижу, Робертс».

— Да, — кивнул Ральф. — Кажется, я забыл переодеться.

— Хм-м-м, — протянула миссис Перрин, и теперь Ральфу показалось, что женщина мысленно оценивает состояние его нижнего белья. «Когда же в последний раз ты менял его? Страшно даже подумать, Робертс».

— Великолепный вечер, миссис Перрин.

Еще один быстрый, какой-то птичий взгляд, только теперь в сторону неба. И затем снова на Ральфа.

— Похолодает.

— Вы так считаете?

— Да — бабье лето кончилось. Теперь по моей спине можно предсказывать погоду, но с этим заданием она справляется великолепно. —Старуха помолчала. — Кажется, это кофта Билла Мак-Говерна?

— Так и есть, — согласился Ральф, размышляя, последует ли вопрос насчет того, известно ли об этом Биллу. Но миссис Перрин только приказала ему застегнуться.

— Ты ведь не хочешь стать кандидатом в туберкулезники? — строго вопросила она, а поджатые губы добавили:

«Как и в сумасшедшие».

— Абсолютно, — заверил ее Ральф. Он отставил кастрюлю в сторону, потянулся к пуговицам кардигана, затем остановился. На левой руке была рукавица-ухватка, но он не замечал ее до последнего момента.

— Лучше снять рукавицу, — заметила миссис Перрин, сверкнув глазами.

— Согласен, — покорно произнес Ральф. Он сбросил рукавицу и застегнул кардиган Мак-Говерна.

— Мое предложение остается в силе, Робертс.

— Простите?

— Насчет починки рубашки. Если только ты сможешь расстаться с ней на пару дней. — Старуха помолчала. — Надеюсь, у тебя есть другая, чтобы носить, пока я починю эту?

— Конечно, — ответил Ральф. — И даже несколько.

— Рубашки следует менять каждый день. Робертс, у тебя на подбородке соус. — После этой тирады миссис Перрин отправилась дальше.

То, что последовало затем, Ральф сделал не понимая и не размышляя, повинуясь инстинкту, как и в случае с отсекающим жестом, когда он пытался отпугнуть доктора N3. Он поднял левую руку и свернул ладонь трубочкой вокруг рта. Затем резко, с присвистом, вдохнул.