Немного позже глаза начали слезиться. Думая, что в них что-то попало, он начал их изо всех сил тереть. Еще одна ошибка! Слезы потекли сильнее из раздраженных глаз. Он все моргал и моргал, радуясь тому, что никто не видит его в этот момент.

Он все продолжал идти, стараясь ладонью защитить глаза от неумолимого света. Несмотря на все усилия, Патрик видел все хуже, все сливалось перед глазами в мутные пятна, он даже не мог разглядеть циферблата своих часов. Зная, что ранчо не может находиться дальше чем в двух милях, он считал, что у него есть надежда благополучно добраться домой.

Это было величайшей ошибкой и непростительной самонадеянностью. К тому же времени, когда он признал, что оказался в беде, он был уже почти слеп и совершенно потерял направление.

Но даже теперь, с закрытыми глазами, он чувствовал страшное жжение. Он давно уже выплакал все слезы и не мог облегчить ими боль. Он набрал в обе ладони снегу и прижал их к лицу. Жжение ослабло. Может быть, ему удастся умереть без особых мучений? Но прежде всего он должен заставить себя унять дрожь. Вдруг он вспомнил, что читал о том, как эскимосы строят хижины из снега, и начал, вытянув руки, подгребать снег к собственному телу. Если он ляжет, ему удастся полностью зарыться в снег. Только ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь нашел его в этой позе. И если считать это за очередной пример обуявшей его гордости, то, видно, так было суждено.

Во всяком случае, все равно скоро он примет горизонтальное положение и окажется лежащим на спине. Он уснет своим последним долгим сном рядом с Илке. Эта мысль успокоила его… и вдруг он почувствовал, что Илке рядом. Это утешило его еще больше. Она была в струящемся длинном белом одеянии, а плечи ее украшала пара прелестных крылышек.

Патрик всегда считал, что люди преувеличивают, когда рассказывают захватывающую историю. Теперь он знал, что люди говорили правду. При виде Илке у него перехватило дыхание.

– Я знал, что из тебя получится самый прекрасный ангел, какого когда-либо видел Господь! – воскликнул он, встречая ее улыбкой.

Но она ему не улыбнулась. Ее крылышки взволнованно затрепетали.

– О, Патрик, ты не должен здесь находиться.

– Но это же смешно! Я хочу быть здесь. Я здесь счастлив. Я хочу быть с тобой.

Крылышки затрепетали еще сильнее.

– Не бранись, – пожурила она его, как и прежде. Ему было не важно, что говорит Илке. Видеть ее уже было счастьем, и Патрику казалось, что сердце его сейчас разорвется от радости.

– Это рай? – спросил он, удивляясь, почему не видит пушистых белых облаков.

– Не совсем.

– Но ведь это не может быть адом – иначе тебя бы здесь не было. – Патрика охватил ужас, когда он увидел, что его окружает безликое пустое пространство. – Значит, чистилище?

– Конечно же, нет! – с чувством воскликнула Илке. В ее глазах появилось нечто воинственное, и Патрик ясно понял, что должен выражаться поделикатнее.

– Тогда почему я не могу остаться с тобой? Я мечтаю о паре таких же крылышек для себя. А ты можешь летать?

Илке смотрела на него так, будто он был капризным и непослушным ребенком, а не взрослым мужчиной.

– Не уходи от разговора. Я сказала, что твое время еще не пришло. Если бы ты сегодня не ушел один, ты не оказался бы в таком ужасном положении. Но со дня моей смерти ты сделал много вещей, каких не должен был делать. Тебе нужен был ангел-хранитель, и я вызвалась им стать.

– Ты сердишься, потому что я попросил Шарлотту остаться на ранчо?

– Не принимай меня за дуру. Вы прекрасно подходите друг другу.

Когда Илке улыбалась, вокруг ее глаз образовывались лучики морщинок. Но ее улыбка быстро угасла.

– Я слышала, что ты сказал Улиссу в тот день, когда я умерла. Как ты мог быть так жесток к нему?

– Я очень раскаиваюсь, любовь моя. Но теперь, когда я мертв, я ничего не могу сделать.

– Ты не мертв, любимый.

Как бы он хотел, чтобы она дотронулась до него, вместо того чтобы парить на расстоянии! Он жаждал прижать к себе эту женщину, которую любил так сильно.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что я не мертв? От холода я задубел как дерево. К тому же заблудился и ослеп.

Хотя это не совсем точно. Он ведь мог видеть Илке – и от этого сладостного видения его глазам становилось легче, он даже забыл про боль. Отчаянно желая прикоснуться к ней, Патрик вытянул вперед дрожащую руку.

Илке так сильно забила крыльями, когда попыталась отлететь подальше от него, что Патрик почувствовал дуновение ветра. Когда Илке вновь заговорила, то Патрику показалось, что голос ее идет откуда-то издалека.

– Патрик, любимый, у тебя появилась возможность начать жизнь заново. На этот раз, я знаю, ты не повторишь ошибок. Я буду следить за тобой, мой дорогой. – Она бросила на него последний любящий взгляд и исчезла в пустоте.

– Илке! – звал он, насколько хватало сил. – Илке, вернись!

У Улисса и его людей ушло полчаса на то, чтобы составить план поисков, собрать лампы, седла и построиться попарно. Он оказался в одной паре с Люком Тигом, прыщавым молодым ковбоем, который громко сморкался за ужином.

– Я уверен, что именно мы найдем мистера Прайда, – сказал Люк, отчаянно чихая. – Будет о чем порассказать моим ребятишкам.

– Я не знал, что у тебя есть дети. – Улисс до сего дня ничего не знал о работниках ранчо.

– У меня их пока нет, сэр. Мне всего девятнадцать. Я еще не женат, но у меня есть девушка в Керрвилле.

– Она тебя любит?

– Да.

– А как ты можешь знать наверное? – Улисс чувствовал себя идиотом, задавая девятнадцатилетнему парню такие вопросы, но не знал, о чем с ним говорить.

– Ну, она разрешила мне поцеловать себя разок-другой.

Улиссу трудно было представить существо женского пола, которому бы доставляли удовольствие поцелуи Люка. И это только укрепило его веру в то, что понять женщину невозможно.

– Она порядочная девушка, сэр, – продолжал Люк, – из семьи, в которой чтут Божьи заповеди. Она не позволит целовать себя кому попало.

«Порядочная девушка из семьи, в которой чтут Божьи заповеди». Эти слова эхом отозвались в сознании Улисса. Как бы он хотел сказать то же самое о Райне и ее матери! Но с таким же успехом он мог бы пожелать, чтобы земля изменила ось вращения и зима превратилась в лето.

Он повернулся к своему спутнику:

– Сделай мне одолжение, Люк.

– Если смогу, сэр.

– Зови меня Улиссом.

– Очень хорошо, сэр, – сказал юноша и замолчал. Думал ли он о своей девушке и желал ли ее так, как Улисс желал Райну? Лицо Улисса исказила гримаса. Ни одному мужчине не пожелал бы он такой участи!

Тем временем взошла луна и засияла так ярко, что лампы не понадобились. В такую ночь Патрик мог бы отлично разглядеть дорогу и найти путь домой. Где же он, черт возьми, и что с ним случилось?

Улисс позвал отца по имени в тщетной надежде, что Патрик где-нибудь поблизости, но в ответ услышал лишь перекличку других поисковых отрядов – эти звуки сливались в жуткую гармонию со свистом ветра. Теперь он и Люк звали Патрика по очереди.

Чем дольше они ехали, тем чаще Люк чихал. К полуночи его чиханье сменилось сухим жестким кашлем, и молодой ковбой теперь уже сидел в седле сгорбившись. Ясно, что в этой ситуации он не смог бы оказать серьезной помощи. Если ему будет хуже, то он только помешает.

– Остановимся на минуту, – сказал Улисс, придерживая Старфайера. Он вытащил из кармана коробок спичек и зажег керосиновую лампу.

– Зачем это, Улисс, сэр? – прохрипел Люк. – Я и без нее прекрасно вижу.

– Я хочу хорошенько посмотреть на тебя. – Улисс подкрутил фитиль лампы и поднял ее повыше.

Как он и опасался, лицо Люка было белым, если не считать красных прыщей. По щеке сползала струйка пота. Улисс снял с руки перчатку, наклонился к Люку и коснулся его лба.

Оскорбленное чувство мужского достоинства заставило Люка сесть прямее:

– О, сэр, вам не следует этого делать. Я прекрасно себя чувствую.