— Мы уверены, — ответил я.

— Что ж, очень хорошо. Но не говорите, что я вас не предупреждал.

— Только одна загвоздка, у нас нет трех золотых монет, — сообщила Эмма.

— Это правда? — Шэрон сложил свои длинные пальцы домиком и испустил глубокий вздох, который обдал нас запахом открытой могилы. — Обычно я настаиваю на плате вперед, но сегодня утром я чувствую прилив великодушия. Я нахожу ваш смелый оптимизм очаровательным. Будете мне должны.

А затем он рассмеялся так, будто знал, что мы ни за что не выживем, чтобы отплатить ему, и, отступив в сторону, взмахнул облаченной в плащ рукой в направлении своей лодки:

— Добро пожаловать на борт, дети.

До того как мы поднялись на борт, Шэрон устроил целое представление, отлавливая по лодке шесть извивающихся крыс, словно свободное от паразитов путешествие было роскошью, позволенной только Очень Важным Странным Персонам. Затем он подал Эмме руку и помог ей перешагнуть с пристани в лодку. Мы все трое уселись рядом на простой деревянной скамье. Пока Шэрон отвязывал лодку от причала, я гадал, — доверять ему было просто неразумным поступком или это уже пересекало границу, за которой начиналось безрассудство, как если бы лечь спать посреди дороги.

Проблема с границей между «просто неразумно» и «полнейшая глупость» состоит в том, что ты зачастую не знаешь, на какой ты стороне, пока не становится слишком поздно. К тому моменту, когда все устроится, и у тебя появится время, чтобы соображать, все кнопки уже нажаты, самолет покинул ангар, или, в нашем случае — лодка отчалила от пристани. И когда я смотрел, как Шэрон отталкивается от причала ногой, голой ногой, которая, как я заметил, была не совсем человеческой: с длинными, как сосиски, пальцами и толстыми желтыми ногтями, которые загибались как когти; я осознал с гнетущей уверенностью, с какой стороны были мы, и что сделать что-либо было уже слишком поздно.

Шэрон дернул пусковой шнур на маленьком подвесном моторе, и тот кашлянул и затарахтел, выпустив облачко синего дыма. Поджав свои примечательные ноги, он опустился в созданное его плащом озеро черной ткани. Он прибавил газу и вывел нас из-под пристани, через лес из призрачно маячивших в полумраке деревянных опор, в теплый дневной свет. Затем мы вошли в канал, искусственный приток Темзы, с возвышающимися по обеим сторонам стеклянными зданиями и качающимися на волнах судами, которых было больше, чем игрушек в ванне малыша: здесь были и карамельно-красные буксиры, и широкие плоские баржи, и туристические лодки, чьи верхние палубы кишели экскурсантами, вышедшими подышать свежим воздухом. Странно, но ни один из них не направил фотоаппарат, да и вообще не заметил тарахтящего мимо них необычного судна, с ангелом смерти у руля, двумя забрызганными кровью детьми на сиденье и собакой в очках, свесившей морду за борт. Что было, пожалуй, и к лучшему. Зачаровал ли Шэрон свою лодку, так что только странные люди могли ее видеть? Я решил поверить, что это именно так, потому что спрятаться на ней, случись такая нужда, все равно было негде.

Разглядывая ее при ярком дневном свете, я заметил, что лодка была очень простой, за исключением искусно вырезанной фигуры, возвышающейся на носу. По форме она напоминала толстую, покрытую чешуей змею, мягко изогнутую в виде английской буквы «S», только там, где должна была быть голова, располагался уставившийся вперед глаз, лишенный век и огромный как арбуз.

— Что это? — спросил я, проводя рукой по отполированной поверхности.

— Тис, — крикнул Шэрон через шум мотора.

— Что?

— Это то, из чего это сделано.

— Нет, для чего это нужно?

— Чтобы видеть, — ответил он раздраженно.

Шэрон прибавил оборотов, возможно чтобы просто отделаться от моих вопросов, и когда мы набрали скорость, нос лодки легонько приподнялся над водой. Я глубоко вздохнул, наслаждаясь солнцем и ветром, бьющим мне в лицо, а Эддисон оперся на борт передними лапами и вывалил наружу язык, выглядя счастливее, чем я когда-либо его видел.

Просто чудесный день, чтобы отправиться в ад.

— Знаешь, я думала о том, как ты попал сюда, — подала голос Эмма. — Как ты вернулся в настоящее.

— Хорошо, — откликнулся я. — И что ты думаешь?

— Есть только одно объяснение, которое имеет хоть какой-то смысл, хотя и чертовски слабый. Когда мы были в туннелях со всеми этими тварями, и мы перешли в настоящее, причина, по которой ты перешел с нами, а не продолжил идти в тысяча-восемьсот-каком-то году в одиночестве, это то, что мисс Сапсан была где-то рядом и помогла тебе перейти, и так, что никто не заметил этого.

— Я не знаю, Эмма, это кажется…, — я колебался, не желая прозвучать грубо. — Ты думаешь, она пряталась в туннеле?

— Я просто говорю, что это возможно. Мы понятия не имеем, где она.

— Твари захватили ее. Каул признался в этом.

— С каких это пор ты веришь всему, что говорят твари?

— Я им и не верю, — отозвался я. — Но раз уж Каул так хвастался ее поимкой, думаю, он, вероятно, говорил правду.

— Возможно… или он сказал так, чтобы сломить наш дух и заставить выбросить белый флаг. Он пытался убедить нас сдаться своим солдатам, помнишь?

— Верно, — я нахмурился. Мой мозг уже начало клинить от всех возможных вариантов. — Хорошо, допустим, что мисс С была с нами в туннеле. Но зачем ей надо было так трудиться отправлять меня в настоящее в качестве пленника тварей. Мы ведь были уже на полпути к извлечению второй души. Я бы лучше застрял в той петле.

Какое то мгновение Эмма выглядела по-настоящему озадаченной. Затем ее лицо просветлело, и она произнесла:

— Если только мы с тобой не должны спасти всех остальных. Может быть это все — часть ее плана.

— Но откуда она могла знать, что мы сбежим от тварей?

Эмма покосилась на Эддисона.

— Может у нее были помощники, — прошептала она.

— Эм, эта гипотетическая цепочка событий становится все более маловероятной, — я перевел дыхание, аккуратно подыскивая нужные слова. — Я знаю, ты хочешь верить, что мисс Сапсан где-то там, на свободе, наблюдает за нами. Я тоже хочу…

— Я хочу этого до боли, — призналась она.

— Но если бы она была на свободе, разве она не связалась бы как-нибудь с нами? И если он в этом замешан, — сказал я тихо, кивком указав на Эддисона, — разве он не упомянул бы об этом?

— Нет, если он поклялся хранить тайну. Возможно, это слишком опасно, рассказывать кому-либо, даже нам. Если бы мы знали о местонахождении мисс Сапсан, и кто-то знал, что мы знаем, мы могли бы выдать его под пытками…

— А он не мог бы? — произнес я чуть громче, чем следовало бы, и пес поднял голову и взглянул на нас, его брылы надувались, а высунутый язык смешно хлопал на ветру.

— Эй, вы там! — крикнул он. — Я уже насчитал пятьдесят шесть рыб, хотя одна или две могли быть утонувшим мусором. А о чем вы шепчетесь?

— О, ни о чем, — отозвалась Эмма.

— Почему-то я в этом сомневаюсь, — пробормотал он, но его инстинкты быстро возобладали над его подозрительностью, и секундой позже он взвизгнул: «Рыба!», и его внимание снова переключилось на воду.

«Рыба… рыба… мусор… рыба…»

Эмма невесело улыбнулась:

— Это совершенно безумная идея, я знаю. Но мой мозг — это генератор обнадеживающих мыслей.

— Я так рад, — произнес я. — Мой — генератор самых мрачных сценариев.

— Что ж, мы нужны друг другу.

— Да. Но, я думал, мы уже и так это знаем.

Мерное покачивание лодки толкало нас то друг к другу, то в стороны, то снова друг к другу.

— Уверены, что не хотите отправиться в романтический круиз? — подал голос Шэрон. — Еще не поздно передумать.

— Совершенно уверены, — отозвался я. — Мы на задании.

— Тогда предлагаю вам открыть ящик, на котором вы сидите. Вам понадобится то, что внутри, когда мы будем совершать переход.

Мы откинули верх скамьи и увидели большой кусок брезента.

— Для чего это? — спросил я.