Интересное наблюдение. Когда двигатель заглох, я не испугался. Было ясно, что придется садиться, — ничего другого не осталось. Идем на посадку. Точка. Ни сомнений, ни страха.

Зато теперь пришло время почувствовать себя неспокойно. Пилота беспокоит не сама вынужденная посадка, а неопределенность момента, когда ее придется совершать. Я в любую минуту могу ожидать остановки двигателя, и ничего в этом не будет удивительного. Я, пожалуй, чуть ли не обрадовался бы, если бы двигатель не заработал снова, — тогда у меня не было бы другого выбора, кроме посадки, и жизнь была бы немного проще. Теперь нам нужно набрать высоту, оставаясь все время над этой полоской пустынной земли. Затем я возьму курс на Фабенс, все время держась от ровных гладких площадок на таком расстоянии, чтобы в случае чего на них спланировать. Дураки те, кто летает под дождем.

План из мыслей превращается в действие, биплан медленно начинает битву за высоту над пустынной землей, двигатель пять секунд рычит, затем на полсекунды пауза, затем рычит еще шесть секунд… Начинаются самые трудные сорок миль моего путешествия. Есть определенные правила поведения для пилота в случае, если у него заглох двигатель, — следуй им — и бояться нечего. Ну а если он не совсем заглох, что тогда? Надо будет над этим поразмыслить сегодня вечером за миской супа и кружкой ледяной воды.

Несмотря на полный газ, биплан летит медленнее, чем обычно. Сбрось газ — и двигатель заглохнет. Переключи магнето — и он опять-таки заглохнет. Лишь при соблюдении весьма специфических условий двигатель едва-едва не глохнет. Что ж, попытаемся. Если двигатель перестанет работать, ко мне снова вернется уверенность и бесстрашие. И не важно, пусть даже мне придется превратить самолет в кучу щепок, я знаю, что останусь цел и невредим. И еще ряд прочих успокоительных формул.

Обойдя справа грозовой фронт, на этот раз уже не обращая на него никакого внимания, я веду маленький биплан по небу. Каждый раз, когда мне хочется себя напугать, нужно всего лишь переключиться с правого магнето на левое и послушать тишину. Искатель приключений все еще не уснул, он подначивает меня преодолеть страх переключения. В угоду ему, чтобы доказать себе, что мне не страшно вслушиваться в тишину над сплошной бескрайней пустыней, я переключаю магнето. Но ничего не выходит. Мне становится страшно. Однако, если бы двигатель заглох сам по себе и не заработал бы снова, — я уверен, у меня не было бы ни малейшего страха. Интересно. На этом участке полета мы движемся от одного этапа мысленной эстафеты к другому, то и дело щелкают воображаемые переключатели — от этой площадки к следующей, потом к той, потом к следующей. Двигатель то работает ровно, то опять на мгновение замолкает. Я мысленно представляю себе магнето — вот они, оба, под капотом двигателя. Там темно, там клубится масляный туман, но я отчетливо вижу, как через щели в местах крепления магнето пробирается влага и время от времени очередной раз каплей падает на них.

Снова отыскав по ту сторону грозы дорогу, я немного успокаиваюсь. По крайней мере теперь я смогу сесть на дорогу поблизости от проезжающих мимо представителей человечества. Интересно, догадываются ли автомобилисты, сколь многим им обязаны авиаторы? Они — источник ликования, когда мы вместе с попутным ветром стремительно их обгоняем. Источник ликования и тогда, когда на дороге интенсивное движение и пилот несется мимо них со скоростью десять автомобилей в секунду. Источник уверенности в пустынных краях, когда они, как символ жизни, появляются в поле зрения. И последняя надежда на подмогу, когда ликованию давно пришел конец и пилоту приходится приземлиться на шоссе и просить о помощи.

Прямо по курсу биплана, справа от дороги, — появляется цель нашего путешествия. Поначалу далеко впереди, затем ближе, но еще вне пределов досягаемости безмоторного биплана-планера, и вот наконец Фабенс попадается в мою сеть и теперь мне не важно, заглохнет двигатель или нет. Я вздыхаю с огромным облегчением. Ветер дует точно вдоль грунтовой посадочной полосы — удача за удачей! Сбросить газ — и крутой вираж вниз, чтобы сбросить высоту. Вообразите себе! Мне нужно сбросить лишнюю высоту! Я чувствую себя словно миллионер, зажигающий стодолларовыми купюрами праздничный фейерверк. Выровняться над полосой, чуть прибрать ручку управления — и вот мы снова внизу, вот уже неподвижно стоим. Ура! Подо мной снова твердая ровная земля, и бензоколонка! и автомат с «кока-колой»!

Фабенс, штат Техас, я тебя никогда не забуду.

На окраине городка Фабенс стоит ресторан. Он — составная часть мотеля, расположившегося у шоссе номер 80. Как и любой другой ресторан или кафе в каком угодно уголке страны, в предрассветный час это очень невыгодное место для преступников. В Рейвилле в таком заведении завтракал шериф, в Фабенсе — дорожный патруль. Две патрульные машины с мигалками стоят снаружи, на усыпанной гравием площадке, а четверо вооруженных шестизарядными револьверами полицейских в черной униформе пьют за прилавком кофе, разговаривая об убийце, которого за день до этого поймали в Эль-Пасо.

Слушая их разговор, я начинаю чувствовать себя неуютно, — хорошо, что убийц они больше не ищут. Я выгляжу весьма подозрительным типом, который сидит у дальнего конца стойки бара и украдкой поглощает пончик. Мой летный комбинезон перепачкан густой смазкой и сдобрен вкраплениями мидленд-одесского песка. Ботинки мои покрыты белой пылью с посадочных полос, и я внезапно понимаю, что аварийный нож, прикрепленный к голенищу моего правого ботинка, может послужить губительной уликой — незаконное ношение оружия. Я прикрываю правый ботинок левым, все больше и больше ощущая себя затаившимся беглецом.

— Подбросить в аэропорт, мистер?

Надеюсь, испуганный стук моей чашки с горячим шоколадом не выдает во мне убийцу?

— Ты — тот парень с бипланом, так ведь?

— Откуда вы знаете?

— Видел, как ты прилетел вчера вечером. Я сам тут немного летаю — на Сессне 150.

Я, позабыв о своем незаконном оружии, соглашаюсь, и по дороге разговор переключается с преступников на старые добрые дни авиации.

К рассвету магнето полностью подсохли. Во время утреннего прогрева двигателя перед взлетом цилиндры не пропускают ни одного такта. Я был во всем виноват сам. Другого объяснения быть не может. Магнето намокли. Так что, пока я буду держать их сухими, у меня не будет проблем с двигателем.

Итак, еще прежде чем полностью встало из-за горизонта солнце, биплан отрывается от земли в городе Фабенс, штат Техас и, сделав разворот, ложится на курс вдоль дороги, идущей на запад. На то, чтобы удобно устроиться на своем месте, оказывается, нужно некоторое время. В этой самой кабине я встречал перипетии вчерашнего дня, поэтому, чтобы снова вернулась привычная уверенность, потребуется минута-другая. Я перевожу переключатель магнето из положения Правое в положение Левое и не слышу ни малейшей разницы в звуке двигателя. Лучшей системы зажигания нельзя и вообразить. Однако никогда не мешает держать в поле зрения удобное для посадки место.

В первых лучах солнца перед нами предстает Эль-Пасо, рядом с которым высится его собственная гора. Я уже видел прежде, как солнце освещает эту гору, однако сейчас я не задерживаюсь на воспоминаниях, не пытаюсь отыскать в них смысл. Я просто знаю, что был здесь прежде, но сейчас я спешу оставить Эль-Пасо позади, он для меня — лишь контрольная точка, крестик, исчезающий вдали.

Дорога тоже исчезла, и следующие восемьдесят миль нам предстоит пользоваться традиционным видом навигации — по железнодорожным путям. Вот это пустыня! Видимость вокруг не меньше сотни миль. А земля выглядит так, словно смотришь в микроскоп на пятно серой газетной краски — повсюду на песочных холмиках растут кусты шалфея, каждый куст точно на расстоянии восемь футов от ближайших соседей со всех сторон. Любой из них можно принять за центр пустыни, тогда остальные совершенно ровными рядами протянутся от него до самого края земли. Даже карта в этом месте сдается и беспомощно вздыхает. Черная линия железной дороги дюйм за дюймом пробирается меж крошечных безликих точек, которые означают, что на этом месте вообще ничего нет.