— Счастливое число — семь, — заметил Цицерон со свойственным ему остроумием.

— Но не для нее, — сказал Помпей, не заметив иронии. — Никто не может понять этого, однако после рождения шести здоровых детей, по словам Луция Юлия, боги становятся ревнивы.

— А он не думает, что его новый закон умиротворит недовольство богов?

— Не знаю, — пожал плечами Помпей. — И никто не знает. Все, что мне известно, — это то, что мой отец в чести, а значит, и я в чести. Мой отец собирается предоставить полное гражданство всем колониям в Италийской Галлии, имеющим латинские права.

— А Марк Плавтий Сильваний вскоре объявит о распространении гражданства на каждого, чье имя занесено в италийский муниципальный список, если тот явится лично к претору в течение шестидесяти дней со дня утверждения закона, — сказал Цицерон.

— Да, Сильваний. Но вместе со своим другом Гаем Папирием Карбоном, — поправил Помпей.

— Вот это уже больше похоже на дело! — оживился и просиял Цицерон. — Законы и законотворчество — как я это люблю!

— Я радуюсь делам, — сказал Помпей. — По мне законы — только досадная помеха. Они всегда низводят до общего уровня выдающихся людей, особенно отличившихся в раннем возрасте.

— Но люди не могут жить без системы законов!

— Выдающиеся люди — могут.

Помпей Страбон не сделал попытки покинуть Рим, хотя продолжал говорить людям, что им придется расстаться с ним или с Луцием Катоном, потому что городской претор Авл Семпроний Азелион — весьма способный человек. Однако вскоре стало ясно, что реальной причиной его задержки было его желание понаблюдать за потоком законов, которые последовали за lex Julia. Луций Порций Катон Лициниан, младший консул, оставил Помпея Страбона за этим занятием; это была пара консулов, не поддерживавшая дружеских отношений. Луций Катон отправился в Кампанию, но тут же переменил свои планы и в конце концов разместился на центральном театре войны. Помпей Страбон не делал секрета из своего намерения продолжать войну в Пицене. На осаду Аскула он направил Секста Юлия Цезаря, несмотря на его больную грудь и на то, что зима выдалась такой холодной, какой не могли припомнить и старожилы. Вскоре после отъезда Секста Цезаря пришли вести, что он убил восемь тысяч восставших пиценов, которых застал при переходе из загаженного лагеря в новый возле Камерина. Помпей Страбон почувствовал себя оскорбленным, но остался в Риме.

Его lex Pompeia прошел через комицию беспрепятственно. Этот закон признавал полное римское гражданство для каждого города, обладавшего латинскими правами и находящегося к югу от реки Пад в Италийской Галлии, и предоставлял латинские права городам Аквилее, Патавии и Медиолану. Их большие и процветающие общины должны будут пополнить число его клиентуры — вот причина, по которой Помпей начал именно с этого закона. Не будучи в действительности борцом за гражданские права, Помпей Страбон впоследствии позволил Пизону Фругию уравнять преимущества, полученные в результате трех законов о предоставлении гражданства. Сначала Пизон Фругий провел закон о создании двух новых триб, в которые должны быть зачислены все новые граждане, где бы они ни жили. Прежние тридцать пять триб сохранялись исключительно для старых римлян. Но когда Этрурия и Умбрия начали роптать на то, что их собираются рассматривать как римских вольноотпущенников, Пизон Фругий изменил свой закон, и теперь все новые граждане должны были войти в восемь старых триб плюс в две вновь созданные.

После чего старший консул провел выборы цензоров. Ими стали Луций Юлий Цезарь и Публий Лициний Красс. Перед тем как сложить с себя священнические обязанности, Луций Цезарь объявил, что в честь своего предка Энея он отменит все налоги, которыми облагается город Троя, возлюбленная его родина Илион. Поскольку Троя была теперь всего лишь маленькой деревушкой, ему без возражений позволили поступить, как он пожелает. Принцепс Сената Скавр — вот кто мог бы выступить против! — был отвлечен двумя беглыми царями, Никомедом Вифинийским и Ариобарзаном Каппадокийским. Эти два низложенных монарха вопили и предлагали взятки с одинаковым рвением. Им было совершенно непонятно, почему Рим сосредоточен на своей войне с италиками и не замечает надвигающейся войны с Митридатом.

Главным оппонентом закона о признании гражданских прав Луция Цезаря был Квинт Варий, опасавшийся, что сам станет первой жертвой нового закона. Новые народные трибуны во главе с Марком Плавтием Сильванием напали на него, как волки. Они быстро приняли lex Plautia — и комиссия Вария, до сих пор преследовавшая тех, кто поддерживал идею гражданства для италиков, превратилась в комиссию Плавтия, преследующую тех, кто пытался остановить признание гражданства для италиков. Младшему брату Луция Цезаря, косоглазому Цезарю Страбону, выпал счастливый жребий подготовить первое дело для комиссии Плавтия — по обвинению Квинта Вария Севера Гибрида Сукрона.

Техника Цезаря Страбона была, как всегда, блестящей. Приговор был предрешен задолго до последнего дня суда над Квинтом Варием, особенно потому, что lex Plautia отобрал комиссию у всадников и отдал ее гражданам разных классов из всех тридцати пяти триб. Квинт Варий не стал дожидаться приговора. К великому огорчению своих близких друзей, Луция Марция Филиппа и молодого Гая Флавия Фимбрии, Квинт Варий принял яд. Увы, он выбрал неудачное средство и, прежде чем скончаться, провел в агонии несколько тяжелых дней. Только немногие его друзья пришли на похороны, во время которых Фимбрия поклялся, что отомстит Цезарю Страбону.

— Думаете, я испугался? — вопросил Цезарь Страбон своих братьев, Квинта Лутация Катула Цезаря и Луция Юлия Цезаря, которые не участвовали в похоронной церемонии, но вместе со Скавром задержались на ступенях Сената, чтобы посмотреть на происходящее.

— Попробуй отважиться и принять вызов Геркулеса или Гадеса, — насмешливо глядя на него, заметил Скавр.

— Я скажу вам, на что я отважусь: я выдвину свою кандидатуру в консулы, не побывав сначала квестором, — быстро ответил Цезарь Страбон.

— Но почему тебе захотелось сделать это? — удивился Скавр.

— Чтобы проверить пункт закона.

— Ох уж мне эти адвокаты! — воскликнул Катул Цезарь. — Все вы одинаковы. Вы стали бы проверять и пункт закона, который устанавливает девственность для весталок. Клянусь, вы сделали бы это!

— Полагаю, мы его уже проверили! — рассмеялся Цезарь Страбон.

— Хорошо, — сказал Скавр. — Пойду посмотрю, как там Гай Марий, а потом отправлюсь домой — работать над моей речью. — Он перевел взгляд на Катула Цезаря. — Когда ты отбываешь в Капую?

— Завтра.

— Не делай этого, прошу тебя, Квинт Лутаций! Останься до конца ярмарочного перерыва и послушай мою речь! Возможно, она будет самой важной во всей моей карьере.

— Это уже само по себе о чем-то говорит, — молвил Катул Цезарь, который прибыл из Капуи, чтобы стать свидетелем того, как его брат Луций Цезарь снимает налоги с Трои. — А можно спросить о содержании речи?

— О, разумеется. О нашей подготовке к войне с царем Митридатом Понтийским, — любезно ответил Скавр.

Все Цезари дружно уставились на принцепса Сената.

— Вижу, никто из вас не верит, что она начнется. А она начнется, уверяю вас, друзья мои, — и Скавр направился в дом Гая Мария.

Там он застал Юлию вместе с ее невесткой Аврелией. Обе женщины были так истинно по-римски привлекательны, что он приблизился и поцеловал у них руки — почесть со стороны Скавра необычная.

— Ты плохо себя чувствуешь, Марк Эмилий? — Юлия улыбнулась и бросила взгляд на Аврелию.

— Я очень устал, Юлия, но не настолько, чтобы не воспринимать красоту. — Скавр кивнул в сторону кабинета: — А как себя чувствует сегодня великий человек?

— Гораздо бодрее, благодаря Аврелии, — ответила жена великого человека.

— Да?

— Ему привели компаньона.

— Кто же это?

— Мой сын, Цезарь-младший, — отозвалась Аврелия.

— Твой мальчик?

Юлия рассмеялась, направляясь к дверям кабинета.