— В свои неполные одиннадцать лет он, конечно, еще мальчик. Но во многих других отношениях, Марк Эмилий, Цезарь-младший не уступит и тебе. Гай Марий явно начинает поправляться. Однако он очень скучает. Паралич затрудняет его движения, а для него быть прикованным к постели невыносимо. — Юлия открыла дверь и сказала: — Тут к тебе пришел Марк Эмилий, муж мой.

Марий был простерт на ложе под окном, выходящим в сад внутри перистиля; его неподвижная левая часть была подперта подушками, а ложе повернуто так, чтобы правой стороной он был обращен к комнате. На скамье у его ног сидел, как догадался Скавр, сын Аврелии, которого он раньше никогда не видел.

«Настоящий Цезарь, — подумал Скавр, только что беседовавший с тремя из них. — Высокий, светлый, статный». Когда мальчик поднялся, стало заметно, что он похож также на Аврелию.

— Принцепс Сената, это Гай Юлий, — представила Юлия.

— Сядь, мальчик. — Скавр наклонился, чтобы пожать правую руку Мария. — Ну, как идут дела, Гай Марий?

— Медленно, — ответил Марий, все еще плохо выговаривая слова. — Как видишь, женщины приставили ко мне сторожевого пса. Моего личного Цербера.

— Лучше сказать, сторожевого щенка. — Скавр уселся в кресло.

Цезарь-младший остановился перед ним.

— И в чем состоят твои обязанности, молодой человек? — осведомился принцепс Сената.

— Пока не знаю, — ответил Цезарь-младший без тени стеснительности. — Моя мать привела меня только сегодня.

— Женщины считают, будто я нуждаюсь в ком-то, кто мог бы читать мне, — предположил Марий. — Что ты думаешь об этом, Цезарь-младший?

— Я лучше стал бы говорить с дядей Марием, чем читать ему, — сказал, нисколько не смутившись, Цезарь-младший. — Дядя Марий не пишет книг, но мне всегда хотелось, чтобы он это делал. Я хочу узнать все о германцах.

— Он задает умные вопросы, — сказал Марий и начал барахтаться, стараясь повернуться.

Мальчик сразу же просунул свою руку под правую руку Мария и подтолкнул его достаточно сильно, чтобы тот смог переменить позу. Это было проделано без шума и волнения и показывало большую для столь нежного возраста силу.

— Вот так лучше! — пропыхтел Марий, которому стало удобнее смотреть на лицо Скавра. — С таким сторожевым щенком я начинаю выздоравливать.

Скавр оставался с ними еще час. Его куда больше заинтересовал Цезарь-младший, нежели болезнь Мария. Мальчик не совался вперед, отвечал на поставленные ему вопросы со взрослым достоинством и охотно слушал, когда Марий и Скавр обсуждали вторжение Митридата в Вифинию и Каппадокию.

— Ты хорошо начитан для десятилетнего, Цезарь-младший, — сказал Скавр, вставая, чтобы попрощаться. — Ты случайно не знаешь юношу по имени Марк Туллий Цицерон?

— Только по слухам, принцепс Сената. Говорят, со временем он станет самым лучшим адвокатом, который когда-либо рождался в Риме.

— Может, да, а может быть, и нет, — заметил Скавр, направляясь к двери. — В настоящий момент Марка Цицерона забирают на военную службу. Я зайду к тебе через два-три дня, Гай Марий. Поскольку ты не можешь прийти в Сенат, чтобы послушать мою речь, я опробую ее здесь — на тебе и на Цезаре-младшем.

Скавр направился к себе домой на Палатин, чувствуя себя очень уставшим. Состояние Гая Мария огорчало его куда больше, чем он сам себе признавался. В ближайшие шесть месяцев великий человек не сможет выбраться дальше ложа в своем таблинии.

Может быть, общение с мальчиком — хорошая идея! — подтолкнет его к выздоровлению. Но Скавр сомневался, что его старинный друг-враг когда-нибудь поправится настолько, что сможет посещать собрания в Сенате.

Длинный подъем по лестнице Весталок почти совершенно исчерпал его силы, и Скавр был вынужден остановиться на крутом кливусе Победы и передохнуть перед тем, как пройти последние несколько шагов до дома. Мысли его были полностью заняты теми трудностями, с которыми он столкнется, пытаясь втолковать отцам Сената, сколь неотложны малоазийские дела. Он постучал в дверь, ведущую в дом с улицы, и был встречен не привратником, а своей женой.

«Как она чудесна!» — подумал Скавр, с чистым наслаждением глядя на ее лицо. Все старые неприятности давно угасли, она была истинной женщиной его сердца. «Спасибо тебе за этот подарок, Квинт Цецилий», — подумал он, с любовью вспомнив своего умершего друга Метелла Нумидийского. Ведь именно Метелл Нумидийский отдал ему Цецилию Метеллу Далматику.

Скавр протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица, затем наклонил голову и коснулся щекой гладкой молодой кожи. Глаза его закрылись. Он вздохнул.

— Марк Эмилий! — позвала Далматика. Неожиданно приняв на себя всю тяжесть его тела, она чуть пошатнувшись. — Марк Эмилий!

Она обняла его, закричала — и не умолкала, пока не прибежали слуги и не забрали у нее обмякшее тело.

— Что это? Что это? — продолжала спрашивать она.

Наконец слуга ответил ей, поднимаясь с колен от ложа, где лежал Марк Эмилий Скавр, принцепс Сената:

— Он умер, госпожа. Марк Эмилий скончался.

Почти в тот самый момент, когда весть о кончине Скавра обежала весь город, пришло известие о том, что Секст Юлий Цезарь умер от грудного воспаления во время осады Аскула. Переварив содержание письма, подписанного Гаем Бебием, легатом Секста Цезаря, Помпей Страбон принял решение. Как только пройдут государственные похороны Скавра, он лично отправится в Аскул.

Исключительно редко приходилось Сенату голосовать по поводу выделения государственных средств на похороны, но даже во времена более тяжелые, чем теперь, нельзя было себе представить, чтобы Скавра не удостоили государственных похорон. Весь Рим обожал Марка Эмилия Скавра, и весь Рим собрался отдать ему последние почести. Ничто уже не будет здесь по-прежнему без Марка Эмилия, без его лысины, отражавшей солнце, как зеркало, без его прекрасных зеленых глаз, которых он не спускал с высокородных негодяев, без его остроумия и храбрости. Долго еще римским гражданам будет не хватать этого человека.

Для Марка Туллия Цицерона то обстоятельство, что принцепс Сената Скавр покидал Рим, увитый ветками кипариса, было предзнаменованием: так и он сам, Марк Туллий, умер для всего, что было для него дорого, — для Форума и книг, закона и риторики. Его мать была занята поисками съемщиков для римского дома, ее сундуки были уже уложены — она торопилась вернуться в Арпин. Поэтому, когда наступила пора отъезда, ее уже не было в Риме. Мать не собирала вещей Цицерона, и ему не с кем было проститься. Марк Туллий выскользнул на улицу и позволил подсадить себя в седло лошади, которую отец прислал для него из деревни, поскольку семья не обладала почетным правом на общественную лошадь. Его пожитки были сложены на мула; все, что не поместилось, пришлось бросить. Помпей Страбон не терпел, чтобы его штаб был перегружен багажом. Цицерон знал это благодаря своему новому другу Помпею, с которым часом позже встретился за городом на Латинской дороге.

Погода стояла холодная, ветреная. Сосульки, свисавшие с балконов и веток деревьев, не таяли, когда маленький штаб Помпея Страбона начал свое путешествие на север, как бы погружаясь в самую пасть зимы. Часть армии размещалась на Марсовом поле после участия в триумфе и теперь находилась уже в пути, опередив штаб. Оставшаяся часть шести легионов Помпея Страбона ожидала своего полководца возле города Вейи, неподалеку от Рима. Здесь они остановились на ночь, и Цицерон оказался в одной палатке с другими юношами, прикомандированными к штабу полководца. Это были восемь молодых людей в возрасте от шестнадцати (столько лет было младшему из них, Помпею-младшему) до двадцати трех лет (столько было старшему, Луцию Волумнию). Во время дневного перехода не было ни времени, ни возможности познакомиться с другими контуберналами, и с этим испытанием Цицерону пришлось столкнуться, когда они разбивали лагерь. Юный Марк Туллий не имел никакого понятия ни о том, как ставить палатку, ни о том, что вообще от него требуется.

С несчастным видом он толкался позади, пока Помпей не сунул ему в руки конец веревки и не приказал держать ее, не двигаясь с места.