Копать землянку и переносить больных послали тех рабов, которых было меньше жалко. Узнав о том, что ее единственная дочь сама побывала на корабле и прикасалась к заболевшим, фру Альви пришла в отчаяние и со слезами умоляла Ингвиль больше не приближаться к «Тюленю».

– Но им нужно помочь! – убеждала ее Ингвиль. – Нельзя все бросить на одних рабов! Никто из наших женщин не умеет лечить так, как меня научила бабушка!

– От «гнилой смерти» нет никакого лечения! От нее избавляет только могила!

– Нет, бабушка рассказывала, что помочь можно! Я помню все ее руны, травы и заклятья. А если мы бросим гостей умирать без помощи, то будем опозорены на весь Морской Путь!

– Но зачем тебе самой туда ходить! Научи этим заклятьям Уну или Гудрун, если так уж нужно! Они умеют ходить за больными! Или пусть идет Хёрдис! Ей ничего не сделается – зараза к заразе не пристает!

– Я? – взвизгнула Хёрдис, как будто ее укусили. – Почему это я должна туда идти? Не пойду! Мне еще не надоело жить! Кто они мне, родичи или друзья, что я должна с ними возиться? Я не хочу отправляться к Хель заодно с какими-то фьяллями!

Хёрдис не так уж боялась заразиться, но у нее были свои причины прятаться от нежданных и невольных гостей Фрейвида хёвдинга. Услышав описание фьялленландского корабля с тюленьей мордой на штевне и его хозяина с золотой пряжкой на животе, Хёрдис быстро сообразила, что это, должно быть, те самые люди, с которыми она побранилась возле Тюленьего камня месяц назад. И вот они плывут обратно с «гнилой смертью» на борту! При мысли об этом в душе Хёрдис вспыхивали то ужас, то тайная тревожная радость. Ее проклятья сбылись! Ей хотелось верить в силу своего слова, однако она побаивалась: если кто-нибудь из фьяллей увидит и узнает ее, ей несдобровать. Впрочем, ничего, в усадьбе они не бывают, она сама к ним не пойдет, а о той давней встрече она ни единым словом никому не обмолвилась. И на молчание Серого вполне можно положиться.

– Хёрдис там нечего делать! – сказала Ингвиль. – Она не сможет им помочь. Нужно посмотреть, как они устроились. Этот человек, Моди ярл, приходится родичем конунгу фьяллей. Не годится оставлять без помощи такого знатного человека.

– Но и гостеприимству должны быть границы! Не зря говорят: все знает тот, кто знает меру!

– Не держи ее, хозяйка! – вмешался один из хирдманов, Одд по прозванию Наследство. Сын бывшего воспитателя Фрейвида был среди домочадцев на особом счету и единственный из всех имел право расходиться во мнениях с самим хозяином. – Твоя дочь уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, где ее место и в чем ее долг.

Тем временем вернулся Фрейвид. Два работника тащили за ним по большой охапке веток можжевельника. Хозяин велел сложить из них два костра на расстоянии двух локтей один от другого. Из мешочка на поясе он достал огниво – полоску железа, изогнутую так, чтобы удобно было держать в руке. Уже несколько веков это огниво передавалось в роду Фрейвида из поколения в поколение, и считалось, что оно приносит удачу и охраняет дом. С его помощью разжигали жертвенный огонь в святилище Стоячие Камни, и Фрейвид ценил его едва ли не больше всех своих сокровищ.

Выбив огонь, Фрейвид зажег обе охапки можжевельника и велел Ингвиль трижды пройти через дым. Она шла медленно, стараясь не кашлять, чтобы дым успел пропитать ее одежду и волосы.

– Вот и хорошо! – сказала Альви, наблюдавшая за происходящим от дверей дома. – Теперь она, слава Одину и Фригг, не заболеет. Хёвдинг, прикажи ей больше не ходить туда! Ты ведь не хочешь лишиться своей единственной законной дочери!

– Со мной ничего не будет. – Ингвиль посмотрела на отца. – Я не боюсь. Вспомни, как сам Один пришел в гости к конунгу Гейррёду. Не хотела бы я, чтобы мой отец прославился таким же плохим гостеприимством.

– Что-то ни один из них не похож на бога, – проворчал Фрейвид. Но он не был боязлив, и смелость дочери, ужасавшая жену, ему самому казалась вполне естественной. Как говорится, всякий по-своему хочет прославиться! – Ну иди, если тебе так хочется. Только возьми с собой огниво. Оно защитит тебя.

Ингвиль взяла у него огниво и повесила на цепочку под застежкой платья. В его тяжести был залог безопасности, и Ингвиль сразу почувствовала себя увереннее и даже взрослее, как двенадцатилетний мальчик, впервые ощутивший у пояса тяжесть настоящего меча.

– Я прикажу разложить можжевеловый костер возле их землянки, – пообещала она. – И пусть все, кто ухаживает за больными, каждый день проходят через дым!

– Верно! – одобрил Фрейвид. – Я вижу, бабка Сигне успела кое-чему тебя научить. Правду говорят, что в женщинах нашего рода есть особая сила. Вот только наследуют ее порой не те, кому надо…

Он покосился на Хёрдис, которая стояла возле угла дома, прижавшись к бревенчатой стене, как будто хотела стать незаметной. Ее темно-карие глаза сердито сузились, острый взгляд не отрывался от огнива на груди Ингвиль.

Это огниво давно не давало ей покоя. Про него говорили, будто оно обладает волшебной силой и в умелых руках способно свернуть горы! Из рода Фрейвида вышло немало выдающихся женщин, славившихся мудростью, даром врачевания и прорицания, и всем им помогало это самое огниво, неприметное, черное, похожее на тысячи других. Но его берегли, как не берегут и золотые кубки, и только самой достойной из внучек его перед смертью передавали бабушки.

Ей, Хёрдис, ни разу в жизни не удалось даже подержать его в руках. Разве Фрейвид когда-нибудь признает самой достойной дочь рабыни! А ей так хотелось попробовать свои силы! Особенно сейчас, когда несколько ее слов, брошенных почти случайно, оказали такое сильное и страшное действие. Если она с пустыми руками умудрилась сделать так много, то что же она сумеет с огнивом? Эта мысль не давала Колдунье покоя. Сам Сигурд Убийца Дракона не так стремился к золоту Фафнира, как она к этому кусочку черного железа. А по силе упрямства со старшей дочерью Фрейвида не смог бы тягаться не только Сигурд, но и сам дракон.

Фру Альви хотела кое-что сказать мужу, но передумала и лишь сердито вздохнула. Не надо было заводить побочных детей, тогда все наследство, и зримое, и незримое, досталось бы детям законным! Фру Альви обладала спокойным и доброжелательным нравом, поэтому много лет мирилась с тем, что под одной крышей с ней живут трое детей Фрейвида, рожденные от рабынь. Она не обижала их, но и радости ей это обстоятельство не приносило. От Йорейды, матери Хёрдис, к счастью, удалось избавиться много лет назад: один проезжий торговец с восточного побережья влюбился в нее и принес Фрейвиду двенадцать эйриров – выкуп, который хозяин удачливой рабыни в этом случае по закону обязан принять. Фрейвид легко отпустил Йорейду: странная темноволосая женщина, высокая и крепкая, родом с какого-то далекого острова западных морей, она была довольно красива, но молчалива, неприветлива и подавляла людей одним своим присутствием. Она всегда была покорна, старательно выполняла даже самую грязную и тяжелую работу, но каким-то образом ухитрялась сохранять достоинство и даже величие в осанке, повороте головы, взгляде больших темных глаз… Конечно, Фрейвид не мог обойти своим вниманием такую красивую и необычную женщину, но по-настоящему не любил ее и даже в глубине души опасался. Все же прочие в усадьбе всегда считали, что у Йорейды дурной глаз. Прожив в усадьбе около десяти лет, она так и не научилась толком языку сэвейгов и лишь изредка произносила несколько самых необходимых слов своим хрипловатым, тоже странным, но таинственным и чарующим голосом, и каждое слово звучало у нее как чудодейственное заклинание. Поэтому никто не удивился тому, что богатый торговец с Белого мыса онемел, завидев ее среди служанок, и до самого отъезда не смотрел ни на кого другого.

Короче, Йорейда вышла замуж и уехала. Хёрдис тогда было всего восемь лет. Новый муж Йорейды отказался взять ее с собой: Хёрдис и в детстве была невыносима, как репей в башмаке. Ее мать не настаивала: наверное, ей не слишком хотелось брать в новую жизнь дочь, рожденную в рабстве и напоминавшую о прошлом.