Лебединая дева явилась в час ухта, в те эфемерные предрассветные минуты на границе дня и ночи, когда мир особенно шаток и случаются самые странные вещи. Сперва до путников донесся шум крыльев, свист воздуха. А потом из росистых сумерек возникла женская фигура — как будто соткалась из небес, облаков и света последней гаснущей звезды. На лбу у нее сверкала поразительно яркая алая лента — как венок только что сорванных роз. Черный плащ из перьев спадал с хрупких плеч до босых перепончатых ножек. Точеные лодыжки были обвиты красными коралловыми браслетами под цвет красным, как лепестки мака, ногтям. Витбью предстала глазам путников прекрасной девушкой, но в красоте ее было что-то дикое, нелюдское, странное. При взгляде на нее сразу вспоминались болотистые лесные озерца, поблескивающее сквозь поднимающийся туман. Она остановилась чуть поодаль — безмолвная, отчужденная.

Тахгил уже проснулась. Чтобы остаться неузнанной, она вымазала лицо грязью и надела перчатки.

— Я звала тебя, — сказала она. — Мне нужна твоя помощь.

Дева-лебедь испустила протяжное шипение. Лошади забеспокоились, тихонько заржали, переступая с ноги на ногу.

Уриск рысцой подбежал к Витбью. Они о чем-то вполголоса поговорили, а потом он вернулся к Тахгил.

— Я сказал ей, что вам нужно, — напевно сообщил он. — Она поможет вам в пути через Лаллиллир. Проследит, чтобы вы были в безопасности — насколько это возможно — до Черного моста, не дальше. Она бы и на это не согласилась, когда бы не обет пера.

— Понятно, — промолвила Тахгил.

Холодный взгляд лебединой девы пронзал ее точно заостренная сосулька — или скорее как чаячье перо, выписывающее в застывшем воздухе слово «отвращение».

— Скажи ей, она должна помочь нам перебраться через реку к Циннарину — это самое, самое меньшее.

Два духа вновь посовещались.

— У тебя ее перо. Она должна повиноваться, — передал уриск. — Но лебеди не очень-то жалуют смертных — считают, вы все воры и охотники.

— И, сдается мне, не так уж они далеки от истины, — заметила Тахгил.

— Солнце уже вот-вот встанет, — продолжал уриск. — Я побегу вперед, а лебедь должна лететь. Будет охранять вас сверху. Если увидит опасность — спустится и предупредит. Покажет вам, каким путем лучше всего идти. И помните, она не любит принимать женское обличье при солнечном свете — у ее народа это не в обычае. Конечно, если совсем уж придется, превратится, чтобы поговорить с вами, но надолго в таком виде не останется.

Лебединая дева уже отворачивалась. Бледное лицо скрылось за водопадом иссиня-черных волос. Гибкая фигурка скользнула за выступ скалы — и в небо, раскинув могучие крылья, вытянув узкую змеиную шейку и поджав красные лапки, взмыл грациозный лебедь. Крылья хлопали, точно парус под ветром. Вскоре недавняя гостья превратилась в крохотное пятнышко высоко над головой.

Над Зубчатым кряжем показался краешек солнца.

В лучах рассвета оказалось, что в лагере нет ровным счетом ни одного уриска. Вивиана с Кейтри мирно спали, обнявшись, в пещерке меж корней. Сонные личики были тихи и невинны, как два нежных персика. Тахгил сидела у потухшего костра, обхватив руками колени. Погрузившись в скорбное забытье, она невидящим взором глядела на угли и золу. Чарующие цветы паслена уже закрылись, склонили головки, прячась от света дня. Только Эрроусмит стоял под изогнутым деревом, что простирало ветви над скалами и умытыми росой папоротниками.

Молодой человек снова глядел на запад. По напудренному лиловому горизонту гулял розовато-сиреневый ветер, принося с собой резкий свист, тарахтение и треск — то верещали сороки. Эрроусмит повернул серебристо-седую голову и устремил на Тахгил невыносимо пронизывающий, горящий взгляд.

Но только и всего.

В то утро путники, ведя коней в поводу, поднялись на Маллорстангов обрыв. С вершины их взору открылась широкая и ошеломляющая перспектива.

Над головой в небе безраздельно царили тучи. Сердцевины их, таящие грозы, отливали лиловым, по краям же солнце подсвечивало эти грозные крепости ослепительной золотистой белизной изящного кружева. В лохматых просветах синела бездонная лазурь.

Понизу тянулась вдаль, скрываясь в дымке, глубокая долина реки Чернушки, утопающая в прекрасных диких лесах, над которыми развивались вуали испарений. Сама река петляла по центру долины, но за деревьями ее было практически не видно — лишь кое-где средь листвы блестела вода. Леса, такие густые по берегам, постепенно редели, поднимаясь в обе стороны по склонам долины, так что к самому верху на склонах росла разве что лишь трава. Там начиналось царство серых камней и воздушных пустот, где привольно носился резкий сильный ветер, способный в один миг сдуть неосторожного путника с обрыва. Вершины холмов, спящие непробудным сном исполины, насупившись, глядели на горизонт. Но под лысыми макушками спадали вниз блестящие пряди волос, локон за локоном, завиток за завитком. Эти пряди — глубокие расщелины и овражки, поросшие лесом, кувыркались к самому дну долины. Порой они пропадали из виду, уходили под землю и там блуждали в потайных пещерах, пока, наткнувшись на скальный пласт, не проступали снова родниками и фонтанчиками на склонах холмов. Самые большие речушки текли в своих отдельных ложбинках, пробираясь сквозь пелену испарений каскадами ярких водопадов.

За западной стеной Черной долины смутно вырисовывалась зубчатая гряда Блеклого кряжа. С востока тянулась к небесам высокая Дорога Нежити — но саму ее видно не было за густым туманом.

Стараясь держаться повыше, всадники поскакали направо. Под копытами коней простирались заросли пушицы и вереска — зеленые, коричневатые, розовые просторы. Бекасы и кроншнепы перепархивали меж кустов можжевельника, предостерегающе приговаривая: «Повер-рните! Повер-рните!»

К полудню путешественники достигли южной оконечности Пустынного кряжа. Этот внушительный горный хребет, разделявший две речные долины, увенчивался плоской вершиной, узкой и извилистой, как присборенная лента. Кое-где ширина его не превышала двух футов. Через несколько шагов тропа расширялась до семи — десяти футов, но лишь для того, чтобы, не пробежав и фарлонга, сузиться снова. Местами этот опасный путь ограждали торчащие вверх выступы скал, однако по большей части с обеих сторон уходили вниз отвесные обрывы. Тому, кто решался избрать сей поднебесный, подвластный всем ветрам путь, открывался вид на обе долины сразу — и Черную, и Воронью. Реки, что дали название этим долинам, рождались на свет прямо под ногами путников. Слева от себя внимательный путник мог разглядеть тоненький ручеек, позже превращавшийся в полноводную реку Чернушку, справа же били ключи, которые потом, слившись в единый поток, образовывали Воронью реку.

Поскольку тропа эта шла поверху, не пересекая ни одного из клокочущих ниже ручейков, она служила излюбленным маршрутом всевозможным колдовским тварям, нежити. Сейчас, в ясный полдень, тропа казалась вполне мирной и заманчивой, однако ближе к вечеру картина менялась.

— Надо бы нам свернуть вниз, к склонам Чернушки, — сказала Тахгил, — чтобы к ночи быть подальше отсюда. Вон, глядите, слева довольно пологая ложбинка, наверное, мы сумеем найти там дорогу. И, кстати, пора бы нам и распрощаться.

— Нет-нет, не покидайте нас, мастер Эрроусмит! — вскричала Вивиана, не дав тому и слова молвить в ответ. — Не слушайте вы глупости уриска! Я уверена, вам эти ручейки перешагнуть ничего не стоит — да они же все с палец шириной, сущий пустяк по сравнению с Карраханом!

— Но их слишком много, — возразила Тахгил. — А потом, очень может быть, нам потребуется для безопасности искать дорогу еще ниже, где реки не уже Каррахана, да к тому же куда как многочисленны. Никто не подвергает сомнению вашу отвагу, сэр. Но текущая вода для вас, верно, сущий яд.

— Да, она как на куски рвет, — признался Гэлан. — Дергает и тянет колдовские нити, что вплетены в ткани половины моего существа. Но только половины — и вторая вполне может справиться с первой.