Один из русских советников, подписавшийся «Владимиром Алексеевичем», спустя годы вспоминал на страницах питерского журнала «Командор» (воспроизводим с разрешения его главного редактора):

"…Последние несколько дней нас регулярно бомбили. (Дело происходило у местечка Фаид, в центральном секторе Суэцкого канала. – М.К.) С маниакальным упорством израильские самолеты пытались стереть с лица земли радиолокационную станцию, примостившуюся на горе близ местечка Фаид на берегу Большого Горького озера. Не знаю, как другие роты, при которых служили мои друзья-переводчики, но наша, контролирующая своими радарами значительную часть Синайского полуострова и дающая целеуказания зенитно-ракетным дивизионам, была как бельмо на глазу израильтян.

Снизу, со стороны дороги, на гору смотреть страшно: весь склон, словно черными язвами, испещрен воронками от разорвавшихся НУРСов и 500-фунтовых бомб. И если от «фантомов» нас до сих пор спасали складки местности, то перед нападением десанта мы практически беззащитны. Находясь на стыке 2-й и 3-й полевых армий, рота практически не имела прикрытия. …Было душно. Ноги нещадно грызли блохи. Над ухом надоедливо гудел комар. Капитана Асеева в блиндаже не было. Поворочавшись на жесткой армейской койке, я сунул ноги в «шип-шипы» и вылез из блиндажа. Неподалеку с каким-то ошалелым видом бродил товарищ советник.

– Юрий Федорович, сабахуль хейр! Может, на КП пойдем? Позавтракаем с офицерами, а?

– Да рано еще, Володя, спят там все. Может, и нам еще покемарить?

– Да ведь скоро полетят, ненаглядные…

Юра ошибался: когда мы пришли на КП, там вовсю кипела работа. Я глянул на планшет: елки-палки, десятка два целей уже в воздухе! Правда, пока над Синаем, но пересечь линию фронта для «фантома» – минутное дело.

«Владимир, – с ударением на последнем слоге обращается ко мне лейтенант Адель, – чего это хабир Юра смурной ходит?»

«Голодный, наверное. Да и я тоже». Приказы египетских офицеров, в отличие от наших, выполняются молниеносно. Еще бы – за нерадивость солдат мог запросто схлопотать оплеуху. Поэтому едва Адель сделал жест, как у нас в руках оказались маленькие чашечки с крепким чаем и сандвичи.

Жуя, краем глаза смотрю на планшет. Одна группа целей движется по направлению к нам. Ближе, ближе… Последнюю метку планшетист нанести не успевает. Треск наших 23-миллиметровых зениток пропадает в страшном грохоте близких разрывов. Взрыв, еще взрыв… Арабы скороговоркой бормочут молитву: Аллаху акбар, Аллаху акбар… Еще несколько взрывов, не таких мощных. Ракеты, наверное… И тишина.

Противная дрожь в ногах. Струйки пота стекают по лицу, спине. Только сейчас замечаю, что сжимаю в руках чашку с чаем. Машинально подношу ее к губам и тут же сплевываю: на зубах противно скрипит песок. Смотрю на Юру. В неудобной позе, на корточках, он неподвижно сидит в углу блиндажа. Лица из-под надвинутой каски почти не видно.

Выбираюсь из блиндажа. Совсем неподалеку от КП – внушительных размеров воронка. Кто-то, не могу разобрать, солдат или офицер, неподвижно лежит на песке. Разорванное в клочья хаки, кровь на песке. Наверное, убит. Поднимаю осколок бомбы. Руки обжигает раскаленный металл. Острые, как бритва, края. Подхожу к тому месту, где мы еще полчаса назад с капитаном Асеевым досматривали предутренние сны. Прямого попадания двух ракет блиндаж не выдержал…

4 KM СЕВЕРО-ЗАПАДНЕЕ ФАИДА

…На этот раз начало воздушного налета застало меня врасплох. Я лежал ничком метрах в двадцати пяти от входа на КП роты и с ужасом думал, что ни добежать, ни доползти туда не смогу. Осколки ракет, взрывавшихся неподалеку, низко разлетались в стороны, высекая искры и оставляя глубокие борозды в бетонном покрытии. Совершенно оглушенный взрывами, приподняв голову, я смотрел, как беззвучно, словно в немом кино, парят в клубах дыма и пыли рваные куски металлических ангаров…

Вдруг я почувствовал, что кто-то дергает меня за сапог. Обернувшись, увидел солдатика из обслуги командного пункта (как его зовут – Ахмед? Мухаммед? забыл), который что-то кричал мне – я видел его раскрывающийся рот, двигающиеся губы… Я махнул рукой в сторону КП и, когда самолеты, в очередной раз отбомбившись, сверкая плоскостями, уходили в сторону солнца, надвинул каску на глаза и бросился бежать. За несколько шагов до спасительной дыры почувствовал толчок в спину… Увидев меня, Юра привстал со своего обычного места, глаза его расширились от ужаса.

«Володя, ты что, ранен? – скорее догадался, чем услышал я. – Посмотри, ты весь в крови!» С меня сорвали окровавленное на спине хаки, стали осматривать – ран нигде не было… После налета мы увидели возле входа в луже уже запекшейся крови убитого солдата. Осколком бомбы ему снесло голову. Я отошел в сторону: меня вырвало…" 18 июля грянул страшный, ожесточенный бой. Уничтожив в полдень египетский дивизион, два часа спустя израильтяне 24 «фантомами» атаковали дивизионы майоров Мидсхата Мансурова и Василия Толоконникова, ветерана Великой Отечественной. Нападали настоящие вояки: волны самолетов были хорошо эшелонированы по высоте и в глубину – дабы максимально сбить работу станций наведения и затруднить прицеливание. Ярясь, «фантомы» с шестиконечными звездами Давида на крыльях бросались в один заход за другим. С разных высот и направлений. Дивизионы Мансурова и Толоконникова стояли насмерть. Русские били по врагам ракетами, заходились очередями четырехствольные «шилки», прошивая небо бледными искрами трасс. Мы били по евреям портативными «стрелами» – с плеча.

Борис Жайворонок, который встретил этот бой в подразделении Мансурова, в книге «Гриф „секретно“ снят» так описывал нечеловеческий накал битвы:

"…Самый страшный удар пал на дивизион Толоконникова. Наш – ходил ходуном от взрывов. И вот – поведение солдат. У нас были арабские планшетисты – те, кто наносит движение целей на карту, принимая данные по радио. Представьте себе планшет, в центре его – точка расположения дивизиона. Планшетист принимает данные и знает – чем меньше расстояние до цели, тем ближе она к центру планшета. Тем ближе он, смертоносный самолет.

И вот расстояние все уменьшается. «Фантом» выходит на нас, и…

Здесь планшетисты не выдержали, сняли наушники, побросали каски – в кабине жара, все сидят в касках, трусах и с противогазами и нервно смеются, глядя друг на друга, – и бегом из кабины. Наш хватает араба за трусы, каской бьет по голове и, сопровождая все это трехэтажным матом, орет чтото вроде: «Ах ты, гад! Мы сюда пришли вашу землю защищать. И вот ты бежишь – а нам оставаться?» Этот случай был при мне. Но чтобы кто-то из наших струсил – никогда!.. Напряжение велико. Мансуров ведет цель, дает указания. Уже оператор взял ее на автоматическое сопровождение. оператор ручного сопровождения подслеживает, и у офицера наведения нога выбивает дробь на металлическом полу кабины. На станции – только команды, шум вентиляторов, доклады о принятии команд. Никаких посторонних разговоров: все понимают – или мы его сейчас, или он – нас. Вмешиваться в чьи-то действия бесполезно, каждый маневр так оттренирован, что человек работает в режиме некоего «осмысленного автоматизма». Каждый выполняет свою задачу, и если я, не дай Бог, повышу на кого-нибудь голос – может произойти непоправимый промах. …Сбили головной самолет. Остальные тут же отвернули… Весь экран усеян точками целей, каждая из которых несет смерть, и кажется, будто все они идут на тебя. Но каждый в этом аду выполняет свои обязанности…

Люди привыкли, что сражения – это как в кино: выстрелы, дым, крики «ура»… В войсках ПВО все иначе. Бой для нас – это тишина. Только шуршит вентилятор в кабине и светится экран. А на нем – несколько белых всплесков: самолеты противника. Слова команд сжаты до предела. Ты сам – весь в этом экране, каждым нервом чувствуешь, как они приближаются, в какую секунду должны уйти в цель ракеты. Страшное напряжение. Эмоции исключены. Звуков боя почти не слышно – слишком велико расстояние. И только если ты или твой сосед сплоховали, ухают разрывы, вздрагивает пустыня, и «фантомы», «разгрузившись» где-то рядом, поворачивают назад".