Поясним все вышесказанное на простом примере. Допустим, берут 10 человек и распихивают по совершенно изолированным камерам, куда воздух подается по трубочкам, освещение — по проводам, а еда — через «кормушку». Плюс — полная информационная изоляция. Каждый из этих десяти человек окажется «вещью в себе», его можно будет изучать с позиции той или иной науки и не более. Теперь, допустим, всех этих людей закрыли в одну камеру. Помимо характеристик каждого элемента системы (отдельного человека), появятся характеристики отношений между каждым из этих людей, возникнет система. Поэтому когда говорят «коммунистическая система», «рабовладельческая система», «система международных отношений», имеют в виду не столько характеристики отдельных людей или государств, сколько характеристики отношений между людьми в обществе или государствами. В неживой природе все эти рассуждения никак не нарушаются. К примеру, описание солнечной системы состоит из набора описаний характеристик небесных тел ее составляющих и характеристик отношений между этими телами, вроде «Земля вращается вокруг Солнца», «Луна вращается вокруг Земли» и т. д. Системы характеризуются множеством параметров, но мы здесь коснемся самых важных.

Можно сказать совсем просто: система — это мы все. Во всяком случае, мы сами первичны, в то же время как связи, хоть и более заметны, но все-таки вторичны. И если система, как думает большинство, способна заниматься только тем, что превращать хорошее в плохое, то причиной столь мрачного расклада являются опять-таки люди и их связи, точнее — те типы людей и те типы связей, что приводят к обозначенным нами отрицательным явлениям. Например, если человек наркоман, то у него неизбежно возникнут связи в среде наркодилеров, т. е. в преступной среде. Алкоголик, не имеющий никаких легальных источников дохода, быстро встанет на криминальный путь и обрастет такими же знакомыми (т. е. связями). Все эти категории (алкоголические и наркоманские подсистемы) будут создавать общественную опасность, в свою очередь, удалив их, автоматически разрушаются их связи, а качество общества повышается. Но это, так сказать, внутричеловеческие разборки. Человек, в свою очередь, является продуктом и составной частью системы куда более сложной, нежели государства, которые довольно часто настолько быстро разрушаются, что даже самые продвинутые аналитические умы не успевают ничего толком сообразить.

Сейчас никто не даст однозначного ответа на вопрос: что сложнее — Вселенная или человек? Даже спорить на этот счет бесполезно, потому что ни про то, ни про другое, мы не имеем сколь либо полной информации. В то же время, выяснение этого вопроса исключительно важно, ответ на него позволит нам обозначить наши важнейшие цели или же отказаться от них как нереальных в принципе. Мы не знаем ответа на три самых главных и самых сложных вопроса: как именно появилась Вселенная, какие именно явления и силы вызвали ее появление, тем более мы не знаем, как появилась жизнь, которой никогда не было и, опять таки, какие силы вызывали ее появление. Не зная ответов на первые два вопроса, вряд ли возможно будет дать ответ на третий — о феномене белого человека, создавшего все и не безуспешно рискнувшего противостоять высшим силам. Одни скажут: «человек — продукт эволюции Вселенной», поэтому он «обязан» быть сложнее, другие, оперируя той же «схемой», заявят, что человек не существует вне Вселенной, он — часть ее ткани и рассматривать его абстрактно нельзя. Два эти довода совершенно одинаково укладываются в контекст самоорганизации нашего мира и согласуются с гипотезой немецкого биолога и психиатра фон Дитфурта о существовании разума, памяти, интуиции, изобретательности и самообучаемости задолго до появления человеческого мозга. Но правильный ответ на этот вопрос невозможен пока не будет доказана предопределенность возникновение биологической формы жизни в принципе. Для Вселенной такая концепция (пусть и не всеохватная) существует. Мы понимаем, почему возникли вещества, галактики, звезды, кластеры, туманности, планеты и спутники планет; понимаем, в рамках существующих физических закономерностей, что именно это и должно было появиться. Их возникновение представляется вполне предопределенным. С фактом биологической жизни, а тем более фактом нашего интеллектуального настоящего полнейшая неясность, ведь сегодня нет ни малейших даже косвенных доказательств существования каких-либо альтернативных форм жизни, как на нашей планете (генетический код у всего живого одинаков, а сама жизнь существует только на углеродной основе), так и вне ее пределов.

Мы, обозначив эти два экстремальных вопроса, не будем выдвигать никаких собственных теорий их решения. Речь пойдет о другом — о шансах нашего интеллекта подчинить своему контролю мироздание и при этом не исчезнуть от возможных неучтенных ошибок, каждая из которых может быть фатальной.

Распад, разложение или деградация какой-либо устойчивой системы всегда начинается с дезорганизации тех звеньев, которые определяют модель ее функционирования. В системологии (т. е. науке о структурах и функционировании систем) доказывается, что система будет терять устойчивость, если потеряет устойчивость любое составляющее ее звено. Степень потери устойчивости будет возрастать в зависимости от иерархии этого звена, но вне зависимости от того, что именно является ее источником.

Историю можно изучать по-разному. Можно изучать в виде простого набора фактов, а можно как историю эволюции той или иной системы, например религиозной или общественно-политической. Идеолог коммунизма Карл Маркс разделял исторические периоды в зависимости от формы эксплуатации, а идеолог нацизма Альфред Розенберг трактовал ее как сплошной расовый конфликт. Этнограф Лев Гумилев брал в расчет исключительно период жизни этносов, разделенный им же на несколько этапов, а суперфилософ Гегель рассматривал весь исторический процесс как подготовку к созданию Пруссии — т. е. сверхгосударства. В принципе, все они правы, в рамках тех вопросов, которые исследовали. Они решали частные задачи для своих моделей. И все решили в общем случае неправильно, их решение было нестационарно. Марксовский коммунизм везде «прогорел», споткнувшись об очевидные мелочи проигнорированные бородатым книжником. Розенберг, создавая свой «миф крови», был ближе к истине, все-таки биология сильнее экономики, но и он, правильно обозначив цель, был совершенно неразборчив в средствах, вот почему ожидаемое им и теми кто опирался на его взгляды, торжество арийского человечества, закончилось триумфом неарийского недочеловечества, разворачивающегося сейчас во всем своем «блеске». Гегель был куда проницательнее, он предвосхитил мировой процесс, но ошибся с его «центральной точкой», а ей стала, конечно же, не маленькая нищая Пруссия, а государство, которое в своих трудах он, кажется, ни разу не упоминал. Гумилев не учел в расчетах такие вещи как мировой научный прогресс и расовую гигиену, одними из аспектов которых, является возможность управления пассионариями и регулирования их числа. Более того, он не обозначил причины появления пассионариев или закономерности передачи «пассионарности», это очевидная недоработка, ведь он был знаком и с дарвинизмом и с ламаркизмом.

Обратим внимание, что люди начинали заниматься «переоценкой ценностей» и теоретическим планированием общества будущего в моменты упадка, либо в моменты, когда этот упадок предчувствовался интеллектуальными кругами. Психиатрам известна такая форма старческого маразма как «впадение в детство», когда пожилой индивид начинает подражать детям не только на уровне разговоров и интересов, но и в действиях характеризующих совсем маленьких детей, вроде засовывания в рот мелких предметов. Но впадение в детство еще никого не сделало молодым, наоборот эта фаза всегда предшествует смерти. Как говорится, с детства начали, детством и закончим. Государство, как система состоящая из множества микроскопических структурных звеньев (индивидов) в моменты начала упадка также переживает подобные формы маразма, правда они выражаются по-другому, власть предержащие начинают верещать о возврате к старым и забытым «традиционным ценностям» и «духовным корням», т. е. стремятся принудительно вернуть «детскую фазу», наивно полагая, что она даст старт новой молодости. Увы, увы… Вспомним, как цари умирающей Спарты пытались возродить законы Ликурга в более-менее чистом виде. Вспомним, как Август, когда Рим превратился в большой лупанарий, где крутились все виды секса (включая мужеложство), вдруг заговорил о «возрождении отеческих нравов». Вспомним, как идеолог «перестройки» навсегда отставшего советского общества Майкл Горбачев, предложил «вернуться к ленинским нормам руководства» и «перечитать всё заново». Таких примеров — огромное множество. В психиатрии подобная реакция носит название «фрустрационной регрессии». Индивид, переживая кризисный момент, пытается перейти или переходит на более примитивную форму организации существования, как крайняя форма — начинает злоупотреблять алкоголем, перестает следить за собой, становится грубым, т. е. в той или иной степени делает шаг назад к первобытному состоянию. То же касается и общества, но общество — совокупность индивидов и для того чтоб оно понизило свой статус нужно искусственными мерами понизить статус большого числа индивидов его населяющих. Причем далеко не всегда имеется в виду материально-финансовый статус, речь скорее нужно вести о внутренней самооценке и самодостаточности отдельного индивида. Не секрет ведь, что по опросам проводимым независимыми службами, наибольший процент людей считающих себя несчастливыми, проживает в вырождающихся развитых странах. Они же и лидируют по самоубийствам. Вот почему прямые призывы к «возврату к истокам» никогда и нигде не достигали успеха. Последние спартанские цари передохли в роскоши и разврате; августовский Рим устойчиво двигался к бесславному концу; в перестроечном СССР никто и не думал читать, тем более «перечитывать» Ленина, а по прошествии нескольких лет сотни тысяч тонн «научно-коммунистической литературы», не пригодной даже для гигиенических целей, были организованно сданы в макулатуру, как не имеющие ни малейшей научной, литературной, исторической или еще какой-либо ценности.