«Интуиция сама по себе уже является алгоритмом, – утверждал менеджер Google, очень квалифицированный инженер. – Она состоит из миллионов впечатлений, которые мы загрузили в мозг».
Он предположил, что мы реконструируем и симулируем этот процесс. Цель, по его мнению, состоит только в том, чтобы создать наилучшие алгоритмы. Его аргументация была стройной и обезоруживающий, но я ушел с желанием чего-то большего.
Перемалывающие гигантские объемы данных мастодонты, такие как Google и Amazon, создают огромные хранилища информации своих пользователей, чтобы предлагать наиболее подходящие товары. Движение «Измерение себя» (Quantified Self) подталкивает к созданию ряда новых продуктов и приложений, предназначенных для того, чтобы пользователь оценил свою деятельность, здоровье, физическую нагрузку. Такие собиратели данных обещают сделать нашу жизнь лучше. Замечательно, что теперь мы можем собрать информацию, когда нам лучше всего спится и какие протеиновые батончики способствуют быстрейшему расщеплению жиров в процессе пробежки. Но фиксация всех этих данных навевает тоску и меланхолию. Если алгоритмы проберутся в каждый закоулок нашей жизни и ничего таинственного в ней не останется, то потери будут огромны.
Чем быстрее мы движемся от автоматизированного производства к автоматизированному принятию решений, тем больше рискуем остаться без человеческого фактора. Чем больше мы сводим свой опыт (удручающий, радостный, пугающий) к ряду данных на графике и разработанных машиной указаниям, тем скорее мы изгоняем из него частицу волшебства.
Когда в 2014 году рейс 370 компании Malaysia Airlines таинственным образом пропал с радаров и родные пассажиров, а вместе с ними и весь мир оставались в неведении относительно судьбы самолета, эссеист и сценарист Пико Айер писал в своей колонке, где напомнил нам о причудах знания: «Какой бы ни была сфера нашей компетенции, мы знаем, что зачастую чем больше данных мы получаем, тем меньше, в сущности, знаем. Вселенная – это не фиксированная сумма, где количество известного вычитается из неизвестного»{51}. Айер призывает принять скромные границы нашего знания и оставить место для неизведанного: «Даже если мы узнаем больше о судьбе авиалайнера, вряд ли получим ответы на все наши вопросы. А постоянное напоминание о том, сколько всего мы не знаем (и сколько лет мы не знаем об этом), способно омрачить нам процесс подготовки к следующему внезапному явлению необъяснимого».
В бизнесе для необъяснимого очень мало места. Знание зачастую приравнивается к точному измерению, и всеобщей мантрой является: «Ты можешь управлять только тем, что способен измерить». Большие данные проникли на наши рабочие места, отслеживая не только продуктивность каждого работника, но и его общественные взаимодействия, названные экспертом по «большим данным» Алексом Пентлэндом «социальной физикой»{52}. Он упоминает, в частности, приложение для смартфонов «оценщик встреч», которое показывает, что доминирует в ходе переговоров на деловой встрече. Неудивительно, что некоторые ученые выражают опасения в связи с новыми возможностями слежения за сотрудниками и даже называют это «цифровым тэйлоризмом»{53}.
Достаточно обратиться к ближайшему по времени финансовому кризису, чтобы осознать, как плохо мы управляем тем, что умеем измерять. Неудачные слияния, провалившиеся новые продукты, репутационные потери, пиар-катастрофы в социальных сетях – все эти примеры культурных несовпадений и разрывов между организациями, брендами и их аудиторией показывают нам необходимость улучшения управления тем, что мы не можем измерить.
Мы только начали исследовать альтернативные определения и параметры создания таких ценностей, как счастье, цель и смысл, и теперь разворачиваем наш аналитический инструмент для их исчисления и эксплуатации.
Я не против измерения разного рода ценностей, но только если мы не будем забывать о важности неизмеримого.
Рядом с объясняемым следует оставить место для необъяснимого, посреди выраженного напрямую – место для невысказанного. Самые крупные бизнесмены должны быть в душе бизнес-романтиками. Лучше прочих это выразил Ф. С. Фицджеральд, когда определил острый интеллект как умение «держать в голове две противоположные идеи одновременно и сохранять при этом способность к действию»{54}. Капитанам бизнеса необходима широта мысли для структурирования хаоса бизнес-реальности. Мы должны бороться с искушением свести эту неопределенность к исчисляемым понятиям.
Именно способность противостоять неуверенности каждодневного существования позволяет нам сохранять продуктивные рабочие взаимоотношения. Как романтики мы рассматриваем ошибку человека в качестве инструмента для самопознания и ценим превратности «не-измеряемого себя». Мы следим за нюансами; ценим намерение так же высоко (а может быть, даже выше), как результат; мы почитаем неизбежность непредсказуемости и провалов. Все эти постулаты веры сопротивляются алгоритмическим формулам, и тем не менее они создают фундамент для самых творческих менеджерских решений. Мы умеем управлять тем, что не можем измерить, и делаем это каждый день.
Одна моя знакомая, литератор, недавно участвовала в аспирантском круизе у берегов Панамы. Ее вместе с группой ученых и творческих работников в рамках недели культурного обмена пригласила на свою яхту австрийская дама, коллекционирующая предметы искусства. Цель состояла в том, чтобы проложить мостик общего языка и понимания между гуманитариями и естественниками, или тем, что британский ученый и литератор Чарльз Сноу однажды охарактеризовал как «две культуры»{55}. Моя подруга оказалась вместе с группой студентов-инженеров из Массачусетского технологического института. Их стремление «решить проблему» в любом разговоре, даже об этике, идентичности и культуре, она описала следующим образом: «У них есть ответы еще до того, как другие участники сформулируют вопросы. Неудача? Столб на пути к конечному успеху. Мораль? Вопрос контекста и лучшего принятия решения на основе данных. Любовь? Алгоритм, если получается, сентиментальное развлечение, если не получается». Моя знакомая была обескуражена чеканной риторикой студентов, путающих аналитические навыки с интеллектом. Этот опыт вызвал в ее памяти слова испанского философа Хосе Ортеги-и-Гассета:
«Дай бог, инженеры поймут, что для того, чтобы быть инженером, недостаточно быть инженером».
На мой взгляд, плохая «химия» между двумя группами, беседовавшими на этой яхте, говорит о более глубоком противостоянии в обществе: люди, занимающиеся технологиями, не в курсе, что они чего-то не знают, пока не узнают это. В противовес им, люди искусства и романтики по природе своего труда живут в постоянно напряженном состоянии двойственности, конфликта, сомнений и колебаний. Гуманитарные науки становятся нашими естественными защитными укреплениями в борьбе против чисто утилитарного инженерного сознания. Они помогают человеку поддерживать священный статус того, о чем он не знает. Они направляют нас в самом возвышенном из поисков: кто мы перед лицом природных сил? Кто мы перед лицом диктаторских политических режимов? Кто мы перед голосом нашего призвания? Какой смысл имеет работа в нашей жизни?
В начале торжественной церемонии в Университете Брандейс, литературный редактор New Republic Леон Визельтир обратился к выпуску 2012 года «коллеги-гуманисты»{56}. Он обозначил знакомство с великими произведениями искусства (текстами, картинами, скульптурами) как «бастион, защищающий от твиттерного ускорения американского сознания». «Культура, – с вызовом подчеркнул он, – стала новой контркультурой». Когда мы наблюдаем постепенную сдачу позиций гуманитарными науками, духовные поиски смещаются. Гарвардский университет недавно сообщил о сокращении доли научных степеней, полученных в гуманитарных науках. В целом по стране с 1996 по 2010 год сокращение составило семь процентных пунктов, с 14 до 7 %{57}. Эти цифры никто не оспорил{58}, а последовавшие дебаты только подчеркнули очевидную проблему – кризис доверия к гуманитарным наукам. Сегодня многих из нас тянет к экспертам, облаченным в лабораторные халаты; мы жаждем научных сертификатов; нас привлекают корреляции, а не причины. Фиксация на научности облагородила наши прежние, более романтичные понятия о мрачном, неистовом духе; загадки темперамента и настроения сменились спецификой клеток, нейронов и синапсов. В эпоху квантификации гуманитарные науки стали считаться почетными, но незначительными. Они могут уловить что-то в прошлом, но им нечему научить вас относительно будущего.
