— Мистер Ротшильд, я очень благодарен вам за предложение юридической помощи. В моём положении это более чем необходимо! Но скажите, что же мне делать потом, когда меня обанкротят? Ведь после этого я не смогу заниматься бизнесом, а всё имущество моё будет распродано с торгов. Куда же мне обратиться? В работный дом?
— Отнюдь. В Лондоне открывается новая, как теперь говорят, «многопрофильная» торговая компания «Русский Дом». Вас непременно примут в неё на достойную должность. Конечно, вы будете много беднее, чем раньше, но от голоду не умрёте, а карьерные возможности, предоставляемые этой структурой, поистине безграничны! Вам будет предоставлен шанс попробовать себя в этом деле. Мы знаем, что вы опытный бизнесмен, а ваша последняя неудача, ставшая столь фатальной для бизнеса, ни в коей мере не бросает тень на ваши способности! Что-то ещё, мистер Кавилл?
Посетитель понял, что таким образом его вежливо выпроваживают вон, и взялся за свою круглую шляпу. Поднявшись, бирмингемец последний раз взглянул Мейеру в глаза.
— Прошу вас, герр Ротшильд, ответьте мне ещё на один, последний, вопрос. Как вы можете заниматься этим? Ведь вы уничтожаете целые торговые дома, существовавшие столетиями! Это просто чудовищно! И всё это — для властолюбивого русского императора, решившего, видимо, подмять под себя всю Европу, как во времена гуннов это сделал Атилла!
Ротшильд внутренне усмехнулся. Да что ты говоришь! Не нравится, как работает свободный рынок? Ну извини, дружок! Эта страна — главный апологет рыночной системы, и жители её пользуются всеми ее преимуществами, но при этом ощущают в полной мере и её недостатки. А в жизни вообще не стоит на месте: в это же самое время в Индии войска английской Ост-Индской компании разрушают целые империи, и никто не испытывает по этому поводу никаких моральных терзаний!
Но Мейер понимал, что мистеру Кавиллу глубоко плевать на бенгальских обезьян, так что это пример приводить бесполезно. Поэтому вслух он ответил совсем другое:
— Мы не нарушаем никаких правил, мистер! Наш дом на совершенно законных основаниях приобрел чай в Китае; затем мы привезли его сюда и установили ту цену, какую считаем нужной. Это законно. До свидания, мистер Кавилл!
Вот так вот. Англичане любят «честную игру». Стоит им указать, что всё происходит «по правилам», как им не остается ничего другого, как просто заткнуться и отправиться восвояси, в свой Бирмингем.
Посетитель ушёл. Мейер, подойдя к своему гигантскому окну и проводил его взглядом. Кавилл сел в кэб и отправился в свой Бирмингем, чтобы через несколько лет стать управляющим местного филиала компании «Русский дом».
«Удивительные существа эти гои, — думал Ротшильд, отходя от покрытого серебристою паутиной мелких капель окна. Они готовы копаться в навозе, доить коров, плыть куда-то за тридевять морей к неведомым землям, для того чтобы заработать себе немного денег на жизнь. А ведь чтобы у тебя были деньги, нужно лишь одно — делать деньги! Неужели это так сложно понять? Ведь это же так очевидно? Отчего же в этом мире полно крестьян и горняков, и то время так мало финансистов и банкиров? Да все, абсолютно все должны были бы бросится в ту сферу, где так много денег! Но нет; слишком многие люди, как говорят в Гессене, за деревьями не видят леса…» И этого Мейер решительно не мог понять.
Даже такой потрясающе умный, (да что там умный — гениальный!) человек, как император Александр, при всей своей прагматичности и умении широко смотреть на дело, возвысившись над обывательскими представлениями и мелкими расчётами, (тут надо отдать ему должное — чего стоит одно только «Чайное дело») тоже иногда заносится в какие-то заоблачные дали. Помнится, он рассказывал про какой-то проект «Единого Государства», и про невиданное процветание, что сулит его установление. Ну что за ерунда? Никто и никогда не согласится на такое — слишком разные люди живут даже в Европе, не говоря уже про иные континенты….
Впрочем, мир, несомненно, меняется. И таким как Мейер Амшель Ротшильд, становится в нём всё комфортнее. Ведь ещё триста лет назад в Англии не было ни одного еврея — их просто не пускали в страну! А вот поди ж ты, как всё переменилось…'
Его размышления вдруг прервал почти бесшумный звук открывающейся двери. Это был Натан. Он весь день работал в конторе внизу, а теперь, как всегда, поднялся к отцу.
— Неужели уже 5 часов? Как быстро летит время! А ты очень кстати: не желаете ли чая, мистер Натаниэль Ротшильд?
А через четверть часа, медленно, крохотными глотками принимая ароматную бежевую жидкость, Мейер произнёс то, о чём раздумывал уже давно.
— Знаешь, Натан… Похоже, наступает наше время!
Глава 4
Когда в 1796 году начиналась Персидская война, я не питал на её счёт никакого энтузиазма. Мне казалось, что эта затея — просто очередная бестолковая трата денег, затеянная императрицей с подачи Зубовых. Но со временем я переменил своё мнение.
Действительно, когда в известной мне истории император Павел прервал этот поход, это обессмыслило все ранее достигнутые успехи. Что стоит дело, брошенное на половине? А ведь если довести его до конца, результат мог бы быть совсем неплох. После долгих колебаний я не стал прерывать его, и теперь мог гордиться правильным геополитическим решением! Мир с персами, заключённый Бонапартом, был исключительно выгоден: в течение ближайших семи лет к нам поступит персидских товаров на сорок семь миллионов риалов, Апшеронский полуостров с его нефтяными колодцами переходит в полное наше владение, грузины признаются независимыми от Тегерана, а наш пятнадцатитысячный корпус остаётся в Персии до полной выплаты контрибуции на содержании местных властей. Ну а самое главное — в Тегеране теперь сидит наш шахиншах, подписавший с нами союзный договор. Последний пункт особенно ценен — при установлении тесных взаимоотношений мы можем здорово пощипать владения Оттоманской Порты. Персы давно уже мечтают о междуречье Тигра и Евфрата, ну а мы можем подсуетиться с другой стороны… мечты, мечты. Однако теперь передо мною вставали новые задачи: ведь раз Персия теперь — союзник, надо думать над укреплением, а не разрушением её государственности!
Прошло полтора месяца, и Николай Карлович Бонапарт прибыл в Петербург. Александрин была счастлива. Она уже несколько раз порывалась уехать к любимому в Персию, и лишь мои заверения, что война не продлится долго (ну и усиленная охрана, разумеется) могли сдержать её дома. Воссоединившиеся супруги поселились в Шепелевском доме, (это здание на углу Зимней канавки, всегда использовавшееся для размещения там важных гостей императорской фамилии). Разумеется, Николай Карлович был щедро вознагражден: Георгиевский крест второй степени, золотое георгиевское оружие и чин генерал-поручика достойно оттенили его успехи.
От каких-либо значимых денежных пожалований я воздержался, памятуя равнодушие свояка к материальным вознаграждениям. Впрочем они особенно и не требовались: он и так уже взял своё «шпагой». Из Персии Бонапарт притащил целый ворох восточных тканей, и теперь Наташа и Александрин каждый божий день щеголяли в новых персидских шалях; ещё с ним приехала огромная коллекция драгоценностей, прекрасно украшенного восточного оружия, старинных доспехов, ваз, и даже персидских картин домусульманской эпохи. Бонапарт, надо признать, всегда ценил и понимал искусство, и пусть в этом мире ему не удалось разграбить Венецию, но уж в Тегеране, Ширазе и Тебризе он оторвался по полной. Количество привезённого им в собственном багаже было просто огромным; а с армией должен был прийти обоз, где ценностей было ещё больше. Мне пришлось даже вызвать Александра Сергеевича Строганова, Президента Академии Художеств, и обсудить с ним создание специального Персидского зала в Эрмитаже.
Ещё одной, менее галантной вещью, привезённой Бонапартом из Тегерана, была огромная банка с заспиртованными головами ханов Гянжи, Эривани, и трёх персидских сардаров. Эти люди, устроившие в 1795 году разгром Тифлиса, конечно, считали себя вправе покарать грузин за их «измену». Но, если подумать, ведь каждый из них прекрасно понимал, что отдавать город на разграбление диким курдам и туркменам — дело скверное. Жители Тифлиса решительно никак не могли повлиять на политику царя Ираклия II и, в отличие от него, ничем не провинились перед Шахиншахом. Так что, в данном случае мы продемонстрировали адресное возмездие, уничтожив командующих персидской армии, участвовавших в том походе, и большую часть их войск. Впрочем, эти черепа мне были совершенно не нужны, и я приказал переправить их в Тифлис, в утешение грузинам. Забегая вперёд, скажу, что престарелый царь Ираклий, получив столь сомнительный презент, приказал захоронить бренные останки персидских вельмож по христианскому обычаю. Явилось ли это актом милосердия, или, наоборот, своеобразным религиозным троллингом (хоронить головы мусульман на христианском кладбище — неоднозначное деяние), так и осталось для меня неизвестным.
