Кроме того, очень своеобразными предметами, вывезенными Николаем Карловичем с Востока, оказались несколько телохранителей-парсов, ни слова не знающих ни по-русски, ни по-французски, а потому совершенно неподкупных, а также трое персидских докторов. Последнее меня особенно удивило, и на торжественном ужине, посвящённом героем этой компании я первым делом спросил его:

— Неужели, Николай Карлович, вы полагаете этих безграмотных знахарей лучше европейских или русских лекарей?

Видя мой скептицизм, Бонапарт нахмурился.

— Я понимаю ваши сомнения, но часто это действительно так. Я наблюдал неоднократно положительный результат их лечения. Там, где наши врачи торопятся отсечь раненую руку или ногу, персы проводят долгое, тщательное лечение, и обычно спасают конечность!

— Вот как? Неужели их медицина лучше европейской?

— Не совсем. Беда наших врачевателей в том, что на них приходится много — иногда сотни — раненных или больных. А у персов всё по-другому: их врач не берет себе более трёх пациентов и не отходит от них ни днём, ни ночью. Конечно, такое внимание врачей доступно в Персии лишь очень богатым людям, а простые сарбазы остаются вовсе без лечения. Но всё же ведомству господина Самойловича* есть чему у них поучиться!

— Что скажете вы о Персии и персиянах?

— Персия — страна безусловно богатая и отличается прекрасным, здоровым климатом. Базары в Тегеране и Реште многочисленны и снабжены хорошими товарами, а сами города стоят в окружении садов, больших и малых деревень. Везде можно видеть чрезвычайно живописные прелестное долины, орошенные быстрым ручейком, около которого растут, как в прекрасной садовой аллее, высокие тополи. Садов чрезвычайно много, и фрукты в них отменно хороши; виноград, персики, абрикосы, черешня, арбузы и дыни растут в изобилии, раззолоченные великолепным восточным солнцем. Впрочем, Персия велика, и населённые местности перемежаются в ней скалистыми горами, солончаковыми пустынями и болотистыми низинами, где лихорадка не ограничивается сотрясением бренных людских тел, а поселяется даже в собак, кур и кошек.

Персидское вино, приготовляемое в основном армянами, не отлично, однако же, не может назваться и дурным: оно что называется по-французски «potable»**. Я уверен, что если бы в Персии были сведущие виноделы, то прекрасный разнородный виноград производил бы отличные вина! Сами персы любят сладкое Ширазское вино, и много есть среди них больших до него охотников!

— Персы? Пьют вино? Неужели? Они же все мусульмане? — удивилась Наташа, оторвавшись от накормления Александра Александровича.

— О да, моя императрица! Жители больших городов вообще не очень строго держатся законов Пророка. Что касается до вина, то, несмотря ни на запреты Корана, ни на усердие мулл, иногда довольно строгих блюстителей чистоты веры и нравов, эта контрабандная жидкость в большом употреблении в высшем сословии и у богатых людей. Конечно, ни один правоверный открыто не осмелится осквернить уст своих прикосновением к чаше с вином, но зато тайком, запершись в отдаленные комнаты своих гаремов, персияне напиваются пьяны хуже всякого кафира. Скажем, казвинский беглербег, Менелик-ага, человек пожилой и слабый, до того пристрастился к вину и притупил им вкус, что, как говорят, уже никакой напиток не приводит его в опьянение!

«Ну надо же!» — подумалось мне. «Таинственный Восток, мать его… сколь многого мы не знаем об окружающем мире!»

— Генерал-поручик, у меня будет к вам важное поручение, — произнёс я, решив перевести разговор в практическую плоскость. — Вам следует написать официальный отчёт об этой компании, обобщив в нём весь накопленный боевой опыт. Для сколь можно подробного описания боёв привлеките своих отличившихся в компанию офицеров. Мы потом разошлём этого войска, дабы там не забывали о способах войны с восточными народами и в следующий раз не изобретали заново велосипед… И в будущем всегда поступать также: ни грана боевого опыта не должно пропасть втуне!

— А что скажете вы про их армию? — тут же спросил у Бонапарта Александр Васильевич, баюкающий на коленке внука и давно уже ёрзавший от нетерпения. Обожая военные действия, Суворов очень сожалел, что так и не попал в Персию. Подозреваю, что этого обстоятельства тесть мне никогда уже не простит…

Надо сказать что Николай Карлович всегда отличался непроницаемым выражением лица, по которому совершенно невозможно было предугадать, о чём он думает. Однако сейчас, лишь взглянув на него, я сразу понял — о персидском войске он очень низкого мнения.

— Армия этой державы очень слаба, причём в любом её компоненте. Персидский солдат, как пехотный, так и кавалерийский и артиллерийский, даже выглядит нелепо, и вовсе не имеет воинственного виду. Их пехотинцы — сарбазы*(регулярного пехотинца) очень не трудно. Красный однобортный мундир с широкими полами сидит на нем мешковато, широкие белые шаровары, и некое подобие сандалий на ногах у европейских воинов вызывают лишь презрительную улыбку. Все это надето и держится криво и косо. С сотворения мира и по ныне, ни один человек, с оружием в руках прогуливающийся по земному шару, не имел такого странного, смешного и вместе жалкого виду! К этому всему стоит добавить самую нелепую причёску: головы у них выбриты, за исключением пуклей на висках, называемых зюлъфиры, и чуба — хохла на маковке; и всё это прикрыто прескверной бараньей шапкой. Комичное, доложу я вам, зрелище! Притом, все они низкорослые, и французские ружья тяжестью своею, кажется, так и давят несчастных к земле…

— Итак, их войско выгладит нелепо; но внешность бывает обманчива! Возможно, оно имеет некие внутренние достоинства? — спросил я. — Ведь трудно предположить, что такая древняя держава могла бы существовать столько лет, не имея исправной военной машины!

Сидевший рядом Аркадий Суворов только усмехнулся.

— Наверное, не нужно говорить вам, Ваше Величество, что любая пехота лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она дисциплинирована и обучена. В Персии мы этого не видели совершенно, несмотря на все усилия иностранных инструкторов привести войска шаха хоть к какому-то приличному виду. Вообще, должно сказать, что из персиян трудно, если не невозможно, сделать хороших воинов: отсутствие европейского понятия о чести и необыкновенная трусость, всеобщая в Персии, есть первые и главные к тому препятствия; а присоединив лень и нерадение, трудно вообразить себе, чтобы при таких условиях можно было устроить какую-нибудь толковую армию.

— Это плохо — ведь теперь, поставив «своего» шахиншаха, мы с персами стали союзники. Вообще в армии шаха есть иностранные офицеры?

— Да, они появились с воцарением Каджаров. Хотя французские офицеры, находившиеся в службе его шахского величества, действительно старались образовать войско, не жалея самых энергических восклицаний при обучении солдат, однако все что-то не ладилось!

Насмешливо улыбавшийся всё это время Аркадий Суворов, утолив к тому времени свой молодой аппетит, тоже решил рассказать о своих персидских впечатлениях. Судя по всему, он полностью разделял мнение своего шефа о персах.

— Как-то раз, приметив впереди себя караул, который занимался вечернею зарею, я поехал к нему, и увидел совершенно курьезные вещи! Несчастный барабанщик и два или три флейщика, нисколько не думая о том, что все они заняты одним и тем же делом, играли военную музыку всякий по-своему, без малейшего уважения к такту и гармонии. В это же время караул, которому они играли, стоял под ружьем, выстроившись в наикривейшую изо всех возможных линию, и представляя собой самое беспорядочное целое, какое только можно вообразить. Иные стояли, сложив под ружьем руки, другие почесывали в голове, и так далее. Наёмный офицер, толстый рыжий англичанин, стоял сбоку и командовал ими по-персидски, перемежая речь свою типическими британскими «годдемами». И было отчего! По пробитии зари, он прокричал им громко: направо! И тут пошла каша неизъяснимая: цельные обороты и полуобороты, обороты на право и на лево, на лево-кругом, все это смешалось вместе; музыка, состоящая из множества флейт и барабанов, больших и маленьких, грянула изо всей мочи, и караул двинулся с места в таком же порядке, в каком стоял на месте. Все русские, при том присутствовавшие, покатывались со смеху, а англичанин, и так уже весь красный от местного солнца, просто-таки побагровел!