— Любишь его? — едва слышно выдавил он, заглядывая в ее глаза.

Кэрол лишь стиснула челюсти, не отводя глаз и вызывающе выдерживая его взгляд. Тогда он стиснул ее горло.

— Отвечай! Или убью!

— Ну, убей, — почти равнодушно отозвалась она, даже не пытаясь защититься. Его пальцы ослабили хватку.

— Надо же, как быстро ты меня забыла! — с болью, которую не сумел скрыть, бросил он, отстраняясь. Кэрол села и отвернулась, ничего на это не ответив. Он молчал, смотря на нее.

— Ты меня больше не любишь? — прошептал он. — Хоть на это вопрос ты можешь мне ответить?

— Нет, Джек, не люблю, — твердо сказала Кэрол.

— Посмотри на меня.

Собрав в себе всю обиду и ненависть к нему, она обернулась, стараясь, чтобы только они и отразились в ее глазах. А он вдруг обнял ее и привлек к себе.

— А я люблю, — шепнул он и погладил ее по щеке, ласково, с нежностью. Потом наклонился и поцеловал, мягко, с чувством, как когда-то, когда между ними все было хорошо. И сердце Кэрол заныло от нестерпимой боли, а глаза защипали от слез. Оторвавшись от ее губ, он снова заглянул ей в глаза. И вдруг грубо оттолкнул.

— Ты врешь! Дура, с каких это пор ты себе возомнила, что можешь меня провести? Я тебе не этот сопляк, которому ты лапши на уши навешала! Он был уверен, что у вас любовь? Поверил, что ты меня больше не любишь? Вот идиот! А ты, не стыдно обманывать мальчика? Он и не понимает, что ты его просто пожалела, подобрала, никому не нужного, жизнью и женщинами обиженного уродца! Лучше бы морду ему исправила за те деньги, которые выложила за операцию этой девчонке! Не стыдно с таким встречаться? Привыкла уже к тому, что пальцем в тебя тычут?

Кэрол побледнела от ярости.

— Заткнись! Не трогай Тимми, слышишь! На себя посмотри, это ты урод, пусть не снаружи, но зато внутри! А с Тимми все в порядке, он нравится женщинам, нравится мне! И мне нравятся его шрамы, понял?

— Да ну? Что-то не верится. Когда трахалась с ним, глаза закрывала? Или ему морду прикрывала, чтобы не видно было красоту его? Кому из вас приходилось надевать мешок на голову, как Кейт тогда мне в подвале надела? Или вы по очереди его надевали?

Он рассмеялся. Бледное лицо Кэрол начало медленно наливаться кровью, глаза горели, с ненавистью испепеляя его взглядом.

— Ага, злишься! Значит, угадал! — он ткнул в нее пальцем и расхохотался.

Кэрол с силой ударила его в грудь руками, толкнув.

— А что, нормального любовника слабо было найти? Или никто не захотел? Потому и спуталась с тем, кто сам никому не нужен? И слепили себе из говна любовь! А что, если подумать, вполне подходящая парочка! Шлюшка из дешевого борделя и подзаборник с обезображенной мордой.

Кэрол застыла, смотря на него неподвижным взглядом.

— Теперь до меня дошло, почему меня постоянно спрашивают, как я мог на тебе жениться. И вправду — как я мог? На тебе?! На мрази, вылезшей из грязного притона, на которую люди плевали с отвращением, отворачивались, как от мусора, потому что даже от одного взгляда на нее уже появлялось ощущение, что запачкался. Мать и вправду умывала тебя в унитазе? Фу! — Джек с омерзением передернул плечами. — Если бы узнал об этом до того, как прикоснулся к тебе в первый раз, никогда бы этого не сделал! А ведь тот шофер, которого ты обслужила, был не единственный, признавайся! Были и другие, правда? Ты успела побывать настоящей проституткой, прежде чем Рэй тебя забрал! Что ты со мной сделала, дрянь? Где были мои глаза, моя голова? Я же знал, что ты все равно станешь такой же, как твоя мать! Шлюха, маньячка чертова, психопатка, убийца! Нет, чтобы быть благодарной, что я тебя взял, из говна вытащил, так нет же, свинья она и есть свинья, все равно обратно в грязь полезет. И все, что рядом выпачкает!

— Из говна меня вытащили Рэй и Куртни, а не ты, — тихо возразила Кэрол. И это было единственное, чему она возразила. На все остальное, что он сказал, она ничего не ответила, только опустила глаза, чтобы он не увидел ничего из того, что в них сейчас могло отразиться. А он внимательно наблюдал за ее реакцией, хорошо понимая, что значат его слова и что они сейчас с ней делают. Но она стойко это выносила, не подавая никакого вида, что его слова причиняют ей какую-либо боль. Притворялась, что ей все равно. Только Джек все равно знал, что это не так. Знал, что чем молчаливее была ее реакция, тем сильнее была ее боль. Все свои силы она собирала на то, чтобы выстоять, выдержать удар и скрыть свою боль, на то, чтобы немедленно дать сдачу сил у нее в такие моменты не оставалось. И, надо отдать ей должное, сносить удары она умела, даже не покачнувшись. Самообладание ее в такие моменты было поразительным. Джека это раздражало. Почему она не кинется на него с кулаками, как любила делать в последнее время, почему не спорит и не кричит, не оскорбляет и не бьет в ответ? Почему не молчала, когда он говорил о Тимми, защищала, не позволяя оскорблять? Почему умолкла, когда он прошелся по ней, не пытается что-то сказать в ответ, защититься? На самом деле Джек никогда так не думал, как сказал, он просто не смог преодолеть желание сделать ей больно, унизить, оскорбить. Ему хотелось ее растоптать, размазать, уничтожить, он не мог справиться со страшной ревностью, которая его одолевала, испытывал непреодолимую потребность выплеснуть все это из себя. Ему хотелось ее убить. Его приводило в ярость то, как остро он на это реагирует, бесила собственная боль и то, что не может ее преодолеть. Не может наплевать на эту сучку, перешагнуть через нее и ее предательство, пойти и найти себе другую женщину и забыть о неверной жене в ее объятиях. А ее вышвырнуть вон из своего дома, из своей жизни. Он злился, что, несмотря ни на что, продолжает ее любить, и собственные страдания были ему противны, отвратительны… и сам он себе был отвратителен из-за того, что был таким слабаком. Он всегда считал отца жалким из-за того, что тот так и не забыл мать и не смог построить отношения с другой женщиной. А теперь досадовал на то, что и сам оказался таким же. Да, ему могли нравиться другие женщины, но ни одну из них он не хотел видеть рядом с собой постоянно, впустить в свой дом, сделать частью своей жизни. Всегда он держал женщин на расстоянии, на уровне постели, не пуская дальше, так было до встречи с Кэрол и после. Она стала исключением, почему именно она, Джек не знал. И он не мог вырвать эту любовь из своего сердца, как бы не старался, ни до женитьбы, ни после того, как она якобы погибла. И даже сейчас. Но сейчас в нем смешались два чувства, любовь и ненависть к ней, и эти чувства сводили его с ума, сжигая всего изнутри, и он метался между ними, пытаясь подавить любовь и отдавая предпочтение ненависти, надеясь с ее помощью избавиться от этой проклятой любви. Но у него не получалось. Интересно, после смерти матери отец освободился от своей привязанности к ней? Если умрет Кэрол, станет ли ему легче, избавится ли он от этой любви, сможет ли жить нормально? Если умрет по-настоящему, конечно, так, чтобы он был в этом уверен. Джек задавался этим вопросом, размышляя над тем, как избавиться от этой зависимости. От этой женщины, будь она проклята. Он знал, что будет больно, если она умрет, но может потом он успокоится и освободится? Но какие-либо решения он пока откладывал на потом, потому что сейчас не был к этому готов. Проблема была в том, что ему вовсе не хотелось от нее избавляться. Он боялся тех чувств, которые испытывал, когда ее не было рядом — тоски, одиночества и пустоты внутри, которую ничем не мог заполнить. И никем. С ее возвращением его жизнь снова стала полной, словно вернулась ее неотъемлемая часть. Его переполняли эмоции и чувства, все в нем бурлило и кипело, и какими бы ни были эти чувства, это было лучше, чем пустота. Что, если с ее смертью снова появится эта пустота, что, если она в нем так и останется навсегда? Он одиночка и однолюб, папаша наградил его этими качествами, и ничего с ними нельзя было поделать. Отец не смог, вряд ли сможет он. Отец не был слабым. А если просто жениться, даже без любви? Нет. Терпеть подле себя постоянно женщину, на которую ему будет наплевать и которая скорее всего его будет раздражать — он не выдержит, все равно от нее избавится. Да и зачем тогда жениться, зачем жить с женщиной, если этого не хочется? Была только одна женщина, в которой он нуждался. И подавить свое влечение к ней, и физическое, и душевное, он не мог. Когда он подумал, что она его разлюбила, для него это было страшным ударом. Даже страшнее, чем когда ему сообщили, что она погибла. Единственное, что было сильнее — это весть о гибели сына. Он был в замешательстве и не мог в это поверить. И по ней он понять не мог, так ли это на самом деле. Она научилась скрывать свои чувства. Но теперь понял, что ничего она не разлюбила. Да, ей нравился этот мальчишка, он это видел, но ее любовь никуда не делась. Она всего лишь отказывалась ее признавать и пыталась скрыть. Когда он это понял, ему сразу полегчало. Мир вокруг него посветлел. Она не может избавиться от своей любви, как и он. Не хочет его любить, но не может избавиться от своих чувств. А раз она его любит, значит, и власть свою над ней он не потерял. А раз так, то он может ее сломить, снова подчинить, подавив ее упрямство. А все ее равнодушие, неприязнь, нежелание быть с ним, все ее сопротивления, в том числе и в постели — все фальшь, представление, которое она перед ним разыгрывает. А раз она продолжала его любить, значит, он мог заставить ее и страдать. Он не знал, есть ли свете такие страдания, которые могли бы в его глазах искупить ее вину в измене, и сможет ли он сам через это переступить и жить с ней дальше. Сейчас он хотел одного — наказать и подавить. А дальше видно будет, что с ней делать. С ними и их жизнью.