Она в ответ только сплюнула, а потом с любопытством посмотрела на меня.

— Я слышала, что Леофрик здесь.

— Вот как? — спросил я, подбодренный этой новостью.

— Я сама не видела его, но кто-то сказал, что якобы он тут, по приказу короля. Может быть, его привел Бургвард?

Бургвард был новым командиром флота, тем самым, что хотел, чтобы корабли уходили по два, в подражание апостолам Христа.

— Лучше бы Леофрика тут не было, — закончила Энфлэд.

— Это еще почему?

— Да потому что он даже не зашел меня повидать! — негодующе воскликнула она. — Вот почему!

Она была лет на пять-шесть старше меня, широкоскулая, с высоким лбом и вьющимися волосами. Энфлэд имела успех, и поэтому ей многое позволялось в заведении, которое получало больше прибыли благодаря ее талантам, нежели элю. Я знал, что Энфлэд дружна с Леофриком, но по ее тону заподозрил, что ей хочется стать чем-то большим, нежели просто его другом.

— Кто она такая? — спросила шлюха, мотнув головой в сторону Исеулт.

— Королева, — ответил я.

— Ах вот, значит, как это теперь называется. А где же твоя жена?

— Она осталась в Дефнаскире.

— Ты такой же, как все остальные мужчины, верно? — Она вздрогнула. — Если замерзнешь нынче ночью, приведи обратно гончих, чтобы они согрели тебя. Ну а мне пора.

Мы и вправду замерзли, но я неплохо выспался, а на следующее утро, на двенадцатый день Рождества, оставив шестерых своих людей в «Коростеле», отправился в сопровождении Исеулт и Хэстена в сторону королевского двора и других примыкающих к нему зданий. Они были окружены отдельным палисадом и находились к югу от Сиппанхамма, где городские стены огибала река.

Было само собой разумеющимся, что человек явился на заседание витенагемота со слугами и вассалами, однако нечасто кто-то приводил с собой датчанина и бриттку, но Исеулт мечтала увидеть Альфреда, а мне хотелось доставить ей удовольствие. Кроме того, вечером должен был состояться грандиозный пир, и хотя я предупредил ее, что пиры Альфреда выглядят довольно жалко, Исеулт все же хотелось там побывать. Хэстена, в кольчуге и с мечом, я захватил, чтобы Исеулт было кому защитить, потому что ей могли не разрешить войти в большой зал во время витенагемота, и тогда моей спутнице пришлось бы ждать до вечера, чтобы хоть мельком увидеть Альфреда.

Привратник потребовал, чтобы мы сдали оружие, и я нехотя подчинился. Никто, кроме личных охранников короля, не мог оставаться вооруженным в его присутствии.

Сегодняшняя болтовня уже началась, как сказал нам привратник, поэтому мы быстро прошли мимо конюшен и большой новой часовни с двумя башенками. Несколько священников сбились в кучку у главных дверей большого зала, и я узнал среди них Беокку, в прошлом — духовника моего отца. Я приветливо ему улыбнулся, но, когда он пошел к нам, лицо его было бледным и осунувшимся.

— Ты опоздал, — резко сказал Беокка.

— Ты не рад меня видеть? — саркастически спросил я.

Он поднял на меня глаза. Несмотря на то что он был косоглазым, рыжеволосым, а одна рука у него с детства не действовала и висела как плеть, Беокка превратился в весьма значительную фигуру. Теперь он был королевским капелланом, исповедником и наперсником короля, и эта ответственность проложила глубокие морщины на его лице.

— Я молился, чтобы этот день никогда не наступил, — сказал он и перекрестился. Потом уставился на Исеулт: — Кто это?

— Королева бриттов.

— Кто-кто?

— Королева бриттов. Она со мной. Хочет увидеть Альфреда.

Не знаю, поверил ли мне Беокка, но, казалось, Исеулт его не очень заинтересовала. Он был рассеян и встревожен, так как жил в странном мире королевских привилегий, и я решил, что всему виной какой-нибудь жаркий богословский диспут. В пору моего детства Беокка был простым священником в Беббанбурге, а после смерти моего отца бежал из Нортумберленда, потому что не мог вынести жизнь среди язычников-датчан. Он нашел убежище при дворе Альфреда, и теперь король высоко ценил его. Беокка был также и моим другом, именно он сохранил пергаменты, доказывающие мои права на Беббанбург. Однако сегодня, в двенадцатый день Йоля, Беокка почему-то вовсе не рад был меня видеть.

Он ухватил меня за руку и потащил к двери.

— Пойдем, и, может быть, Бог в своей милости защитит тебя.

— Защитит? От кого?

— Господь милостив, — сказал Беокка. — Будем уповать на Его милосердие.

В этот миг стражники отворили двери, и мы вошли в большой зал.

Никто не остановил Исеулт, и я увидел в зале еще десяток женщин, которые наблюдали за происходящим из углов. Там было также около ста мужчин, хотя только человек сорок или пятьдесят из них входили в состав витенагемота. Эти таны и высшие церковники сидели полукругом перед помостом, на котором восседал Альфред с двумя священниками и Эльсвит, своей беременной женой. За ними стоял алтарь, задрапированный красной тканью, а на алтаре — толстые свечи и тяжелый серебряный крест. Вдоль всех стен тянулись возвышения, на которых люди обычно спали и ели, чтобы уберечься от свирепых сквозняков. Однако в этот день возвышения были полны танов и других знатных людей и, конечно, священников и монахов, ведь двор Альфреда скорее напоминал монастырь, чем королевский двор. Беокка жестом показал, что Исеулт и Хэстен должны присоединиться к зрителям, после чего потащил меня вперед, к полукругу привилегированных советников.

Никто не заметил моего появления. В зале было темно, потому что через высокие окна проникало очень мало скупого зимнего света. Жаровни не могли согреть такое огромное помещение, зато слой копоти на высоких стропилах стал еще толще. В центре имелся огромный очаг, но огонь загасили, чтобы освободить место для стульев, скамей и кресел членов витенагемота.

Когда я приблизился, какой-то высокий человек в голубом плаще стоя говорил о том, что нужно чинить мосты, а местные таны пренебрегают своими обязанностями. Он предложил королю издать указ осмотреть все дороги королевства. Другой член витенагемота перебил его, заметив, что это нарушило бы привилегии олдерменов графств, на что отозвался хор голосов: кое-кто поддерживал предложение, но большинство высказывалось против, а два священника, сидевшие за маленьким столом рядом с возвышением Альфреда, пытались записывать все сказанное.

Я узнал отчаянно зевавшего Вульфера, олдермена Вилтунскира. Рядом с ним, закутанный в меха, сидел Алевольд, епископ Эксанкестерский. Меня по-прежнему никто не замечал. Беокка удерживал меня в задних рядах, как будто ожидая перерыва в заседании, когда можно будет найти мне место, чтобы сесть. Двое слуг принесли в корзинах растопку для поддержания огня в жаровнях — и тут Эльсвит увидела меня и, наклонившись, зашептала что-то Альфреду на ухо. Король, продолжая внимательно следить за дискуссией, поверх голов советников бросил на меня взгляд.

И вдруг в огромном зале воцарилось молчание.

Когда собравшиеся заметили, что король отвлекся от обсуждения мостов, в зале начался легкий гул, и все повернулись, чтобы посмотреть на меня. Наступйла тишина, которую нарушил чихнувший священник, — и внезапно люди рядом со мной, сидевшие у холодных камней очага, со скрипом отодвинули свои стулья. Они не ушли, но впечатление сложилось такое, словно меня избегали.

Увидев, что Эльсвит улыбается, я понял — быть беде. Моя рука непроизвольно потянулась к мечу, чтобы на удачу прикоснуться к эфесу, но тут я вспомнил, что безоружен.

— Мы обсудим мосты позже, — сказал Альфред и встал.

Корону ему заменял бронзовый обруч, на короле была отороченная мехом роба, гармонирующая с платьем его жены.

— Что происходит? — спросил я Беокку.

— Умолкни! — Это проговорил Одда Младший.

Он был во всем блеске военного облачения, в сияющей кольчуге под черным плащом, в высоких сапогах; на перевязи из красной кожи висело оружие, потому что, как командиру королевской стражи, Одде дозволялось входить в зал вооруженным.

Я посмотрел ему в глаза и прочел в них торжество. Точно такое же торжество читалось на узком личике Эльсвит — и я понял, что меня призвали сюда вовсе не затем, чтобы король выказал мне свое благоволение, но для того, чтобы я встретился лицом к лицу со своими врагами.