Я притворился, что пью, дав нескольким каплям стечь по моей бороде, и вспомнил слова Вульфера о том, что, когда придут датчане, всем нам придется искать способ выжить. Но чтобы Вульфер, двоюродный брат Альфреда и олдермен Вилтунскира, перешел на сторону врага? Интересно, сколько танов последовали его примеру и теперь служили датчанам?

— А кто это там такой? — спросила Брида.

Она пристально смотрела на Альфреда. Тот устроился в тени, но было нечто странное и загадочное в том, что он сидел на корточках в одиночестве и молчал.

— Мой слуга, — ответил я.

— Он может подойти к огню.

— Не может, — резко ответил я. — Я его наказал.

— Эй, что ты натворил? — окликнула его Брида по-английски.

Альфред чуть приподнял голову и посмотрел на женщину, но лицо его все еще затенял капюшон.

— Только попробуй подать голос, ублюдок, и я стану бить тебя кнутом до тех пор, пока не покажутся кости! — заявил я.

В тени капюшона я мог видеть только его глаза.

— Он дерзнул непочтительно говорить со своим хозяином, — теперь я снова перешел на датский, — и я наказал наглеца, заставив молчать. За каждое оброненное слово он получает десять ударов кнутом.

Это объяснение вполне их удовлетворило.

Забыв про странного слугу в капюшоне, Рагнар рассказал, как уговорил Вульфера послать гонца к Гутруму с обещанием пощадить заложников и как Гутрум предупредил Вульфера, когда начнется атака, чтобы олдермен успел забрать заложников и уберечь их от мести Альфреда.

«Так вот почему Вульфер ускакал рано утром в тот день, когда напали враги, — подумал я. — Он знал, что идут датчане».

— Ты назвал его союзником, — сказал я. — Означает ли это, что Вульфер просто друг датчан? Или он будет сражаться за Гутрума?

— Вообще-то он поклялся, что будет сражаться за Гутрума. Или, по крайне мере, за короля саксов.

— За короля саксов? — удивленно переспросил я. — За Альфреда?

— Нет, не за Альфреда. За настоящего короля. За того другого, мальчишку, законного наследника.

Рагнар имел в виду Этельвольда, сына покойного короля Этельреда, доводившегося Альфреду родным братом. Конечно, датчане захотят сделать королем Этельвольда. Всякий раз, когда они захватывали саксонское королевство, то назначали правителем сакса, дабы создать видимость законности, хотя король-сакс никогда не правил долго. Гутрум, уже провозгласивший себя королем Восточной Англии, хотел быть и королем Уэссекса, но, возведя на трон Этельвольда, мог привлечь на свою сторону восточных саксов, которые убедили бы себя, что сражаются за истинного наследника. А как только борьба закончится и утвердится датское правление, Этельвольда потихоньку убьют.

— Но Вульфер будет сражаться за вас? — спросил я настойчиво.

— Конечно будет! Если захочет сохранить свои земли, — ответил Рагнар и поморщился. — Но когда же дело наконец дойдет до битвы? Мы просто сидим тут, как овцы, и ничего не предпринимаем.

— Так на дворе зима.

— Лучшее время для драки! Все равно больше нечем заняться.

Он хотел знать, где я был, начиная с Йоля, и я сказал, что в глуши Дефнаскира. Рагнар решил, что я хотел позаботиться о безопасности своей семьи, а теперь пришел в Сиппанхамм, чтобы присоединиться к нему.

— Надеюсь, ты не принес клятву верности Альфреду? — спросил он.

— Кто знает, где сейчас Альфред? — уклончиво ответил я.

— Похоже, ты все-таки ему присягнул. — В голосе моего друга звучало неодобрение.

— Я и вправду дал клятву, — признался я, — но не навеки, а всего только на год, и год этот давно прошел.

Это не было ложью, но я и не сказал Рагнару всей правды.

— Стало быть, ты можешь ко мне присоединиться? — спросил он горячо. — Ты присягнешь мне?

Я ответил легкомысленным тоном, хотя, по правде говоря, вопрос меня обеспокоил:

— Ты хочешь, чтобы я поклялся тебе в верности? Но зачем? Затем только, чтобы потом сидеть тут, как овца, и ничего не делать?

— Мы иногда отправляемся в набеги, — возразил Рагнар, — и наши люди охраняют болото. Альфред, кстати, сейчас как раз там — на болоте. Но Свейн достанет его оттуда.

Я выяснил, что Гутрум и его люди уже слышали, что флот Свейна обратился в пепел на морском берегу.

— Так почему же вы сидите здесь сложа руки? — спросил я.

— Потому что Гутрум не хочет делить свою армию, — ответил Рагнар.

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как еще дедушка Рагнара посоветовал Гутруму впредь никогда не делить свое войско. Гутрум поступил так у холма Эска — и там восточные саксы впервые победили датчан. Он сделал это снова, когда бросил Верхам, чтобы атаковать Эксанкестер, и часть его армии, отправившаяся морем, была в буквальном смысле слова уничтожена штормом.

— Я говорил ему, что мы должны разделить армию на двенадцать частей и взять еще дюжину городов, а затем разместить там гарнизоны, — продолжал Рагнар. — Все эти города находятся в Южном Уэссексе — мы могли бы их завоевать! Но он меня не послушал.

— Гутрум удерживает север и восток, — сказал я, словно бы в его защиту.

— А нам полагалось бы владеть и всем остальным! Но вместо этого мы ждем весны в надежде, что к нам присоединятся новые люди. Да, подкрепление и вправду прибудет — там есть земли, хорошие земли.

Рагнар, казалось, на время забыл о моей клятве. Вместо этого он рассказывал о том, что случилось в Нортумбрии, о том, как наши враги, Кьяртан и его сын Свен, ограбили Дунхолм и о том, что теперь эти двое не осмеливаются покидать крепость, опасаясь мести Рагнара. Они взяли в плен его сестру и, насколько мой друг слышал, все еще держали ее у себя. Мы с Рагнаром когда-то поклялись их убить. Он не знал ничего о Беббанбурге, кроме того, что мой дядя-предатель до сих пор жив и все еще владеет этой крепостью.

— Когда покончим с Уэссексом, то отправимся на север, — пообещал мне Рагнар. — Вместе — ты и я. Мы явимся с мечами в Дунхолм.

— Да будет так: мы явимся с мечами в Дунхолм, — повторил я, поднимая свой кувшин с элем.

Я выпил не так уж много и совершенно не захмелел. И вот, сидя там, я думал, что одной-единственной фразой мог бы покончить с Альфредом навсегда. Мог бы предать его, мог бы притащить короля к Гутруму и стать свидетелем его смерти. Гутрум простил бы мне даже оскорбления в адрес своей покойной матери, если бы я отдал ему Альфреда — и таким образом с Уэссексом было бы покончено, ибо после Альфреда не нашлось бы человека, ради которого собрался бы фирд. Я мог бы остаться с Рагнаром, мог бы заработать еще больше браслетов, мог бы прославиться, и обо мне рассказывали бы везде, куда вели свои длинные суда северяне, — и достичь всего этого было так просто: достаточно было произнести одну-единственную фразу.

Признаться, той ночью в придворной церкви Сиппанхамма я испытал огромное искушение.

Хаос может принести огромное веселье. Спрячь все мировое зло за дверь и скажи людям, что они никогда, ни за что на свете не должны ее открывать, — и дверь обязательно будет открыта, потому что в разрушении кроется истинная радость.

В один из моментов, когда Рагнар разразился смехом и так хлопнул меня по плечу, что оно заныло, я почувствовал, что роковые слова готовы сорваться с моего языка.

«Это Альфред», — произнес бы я, указав на него, — и весь мой мир изменился бы, и не стало бы Англии. Однако в самый последний миг я передумал и сдержался.

Брида спокойно наблюдала за мной, и, поймав ее проницательный взгляд, я подумал об Исеулт.

«Через год или два, — подумал я, — Исеулт станет похожа на Бриду».

Они были красивы одинаковой дикой красотой, обе были темноволосыми, и в их душах тлел один и тот же огонь.

«Если я сейчас заговорю, — подумал я, — то Исеулт погибнет, и этого я не переживу».

И еще я подумал об Этельфлэд, златокудрой дочери Альфреда. Я знал, что малышку возьмут в рабство, и понимал, что отныне, где бы ни собрались в изгнании возле своих очагов уцелевшие беглецы-саксы, они станут проклинать мое имя. Я навеки стану Утредом Нечестивым, человеком, уничтожившим целый народ.