Подрумяненная с одного бока змеиная сосиска замаячила у самого лица Блинкова-младшего. Тушуауа хотел сам положить ему в рот это изысканное угощение. Он улыбался с видом Деда Мороза, только борода у него не росла. Сосиска ткнулась в плотно сжатые губы Блинкова-младшего. Индейцы затаили дыхание. Стало слышно, как давится Ирка. Она сообразила, что последний лакомый кусочек оставлен для нее.

Тушуауа еще раз ткнул куском змеи в губы Блинкова-младшего. Он уже не улыбался. Зато самый высокий воин, который все время держался у вождя за спиной, прямо засиял.

– Шавара! – произнес он таким тоном, как будто выносил судебный приговор.

Блинков-младший понял, что если он сейчас не съест шавару, то индейцы решат, что он сам шавара. Ведь они едят все подряд, кроме тех зверей, которых считают своими родственниками. Попробуй им объясни, что ты не ешь змею просто потому, что не хочется, а не потому, что ты сам злой и коварный, как змея!

Зажмурившись, Блинков-младший как пылесос втянул в себя змеиную сосиску.

Индейцы все разом вздохнули. Тушуауа презрительно сказал что-то самому высокому воину, и тот опустил голову.

– Ирка, – тихо сказал Блинков-младший, заедая змею бананом, – хоть умри, а съешь! А то ведь они подумают…

– Не дура, поняла, – перебила его Ирка. – Но лучше я умру, а глотать эту мерзость не стану.

А тушуауа потянулся к последнему куску змеи!

У Ирки было такое лицо, как будто она уже лежала в гробу, красивая и юная, и над ней рыдали безутешные одноклассники.

Надо было спасать положение. Блинков-младший проворно цапнул последний кусок и затолкал его в рот не ожидавшему ничего подобного тушуауа.

Он был готов к любому наказанию. Убить его не убьют, раз уже доказано, что он с шаварой не имеет ничего общего. Может, поколотят, но это пустяки. Главное, шавары больше нет, и никто теперь не попытается накормить ею Ирку.

Но тушуауа не стал колотить Блинкова-младшего. Совсем наоборот! Сначала он, конечно, растерялся и посмотрел на Блинкова-младшего с опаской, дескать, это что за новости? Потом он посмотрел на лист, где только что лежал кусок змеи, но, разумеется, куска уже не увидел. Тогда тушуауа запустил пальцы в рот, вытащил кусок и посмотрел на него. У Блинкова-младшего мелькнуло опасение, что сейчас тушуауа таки скормит его Ирке. Но Тушуауа отправил кусок в рот и стал медленно жевать, закатывая глаза и причмокивая от удовольствия. При этом он похлопывал Блинкова-младшего по плечу. А когда рот у тушуауа освободился, он произнес речь. Блинков-младший был готов поклясться, что понял ее пусть не дословно, но совершенно правильно. Если бы тушуауа был пенсионером в костюме с галстуком, его речь звучала бы примерно так:

– Многие ругают подростков. Говорят, что они нахальные и без уважения относятся к старшим. Все это абсолютно верно. Будь моя воля, я бы для профилактики сажал всех подростков в колонию строгого режима, пока не состарятся. Но ведь есть среди них и счастливые исключения! Взять, к примеру, Дмитрия Блинкова. Это юноша с изысканными манерами, отрада моего престарелого сердца и гордость родителей, с которыми я, к сожалению, не имею чести быть знакомым…

Ну и так далее. Тушуауа говорил долго, а точного перевода у меня все равно нет, поэтому сразу скажу, чем это кончилось. Блинкова-младшего все стали называть шори, а Ирку – нохи. Им подарили по плетеному гамаку и показали место в шабона, куда эти гамаки можно повесить. Шабона – тот самый частокол, за которым все происходило. Он окружает большую утоптанную поляну в сельве. Над частоколом навес из веток и листьев, под ним индейцы все вместе спят в гамаках. А посередине шабона горит костер, и навеса там нет.

– Ты зачем сказала вождю, что меня зовут Блин? – спросил Блинков-младший, когда все улеглись спать и многие уже захрапели.

– Не знаю, Мить, я как-то не нарочно, – вздохнула Ирка. – Ты был такой серьезный… Это у меня, наверное, возрастное. А вообще я невредный человек.

– Он невредный, – сказал Блинков-младший. – Я так и знал, что ты не нарочно.

– А за мной один ухаживал, – пожаловалась Ирка. – Хотел меня накормить муравьями.

– Термитами, – поправил Блинков-младший. – А я не заметил… Кто?

– Да есть тут… Самый высокий.

– Вредный тип, – заметил Блинков-младший. – Шаварой меня обозвал.

– Он думает, что ты мой муж.

– Скажешь тоже… Откуда тебе знать, что он думает?

– А вот знаю. Он сам говорил, а я поняла, – сказала Ирка. – Мить, пускай он так и думает. Не отказывайся от меня. А то он хочет на мне жениться!

Представь себе, что все вокруг исчезло. Я к тебе обращаюсь, вдумчивый читатель, а невдумчивые и нетерпеливые могут пропустить это место. Может быть, сейчас ты сидишь с ногами в кресле, или читаешь мою повесть, валяясь на диване, или раскрыл ее под партой на уроке. (Спрячь немедленно! Нам ли с тобой не знать учителей?! Отберут, и тогда ты не скоро узнаешь, чем закончилась эта история.)

Так вот, оторвись на минутку и внимательно посмотри вокруг. А потом представь себе, что ничего этого нет. Ни книжек, ни дивана, ни даже плохонькой табуретки, ни окон, ни дверей, ни самого дома с полом, потолком, водопроводом, электричеством и телевизором, ни улицы за окном, ни магазинов, ни автомобилей, ни метро. Школы тоже нет. Некоторых это обрадует.

Представил? Добавь к этому или, вернее, убавь сникерсы, пельмени, конфеты, борщ, газировку, картошку, жевательную резинку, мороженое, колбасу и все остальное, к чему ты привык.

Индейцы в сельве живут без всего этого.

Ты понимаешь, что их жизнь для нас просто невыносима?!

Мало того, их жизнь смертельно опасна. В ней полно таких безобразий, которые нам только снятся в кошмарных снах, если насмотреться на ночь ужастиков. Хищные звери, ядовитые змеи, мохнатые тарантулы, пираньи, крокодилы и неизвестные медицине болезни.

Но индейцы привыкли к такой жизни. Другой они не знают. Если бы они изобрели алфавит и научились писать и читать, какой-нибудь индейский сочинитель обязательно написал бы про нашу невыносимую и смертельно опасную жизнь. Представь себе, написал бы он, душные каменные шабона, в которых нельзя разводить костер. Там в стенах есть дырочки, похожие на пятачок свиньи. В них прячутся злые духи, убивающие каждого, кто сунет в дырочки пальцы. Представь рычащих зверей с огненными глазами. Они так ужасны, что люди не пикнув сами лезут к ним в брюхо. Об их панцирь ломаются даже копья с наконечником из клыка старой обезьяны, а ведь известно, что на свете нет ничего крепче. Так что, может быть, они вовсе и не звери, а тоже злые духи, написал бы этот индейский сочинитель, скромно умалчивая о том, что он сам на пробу тыкал панцирного зверя копьем с наконечником из клыка старой обезьяны. А главное, написал бы он, там совершенно не на кого охотиться. Там нет вкусных тарантулов, пираний, змей и крокодилов. Некоторые белые люди, правда, разводят тараканов, но сами же и травят их ядами вместо того, чтобы ловить и жарить на закуску. Кошек и собак есть запрещается. Панцирного зверя, даже мертвого, не прожуешь. Бедные, бедные белые люди!

Самое интересное, что этот индейский сочинитель был бы по-своему прав! Случалось, что белые люди брали с собой в город заболевших индейцев, чтобы спасти им жизнь. Индейцы выздоравливали и сразу же начинали проситься домой. В городе они всего боялись, попадали в неприятности и от этого начинали бояться еще сильнее. К тому же, честно говоря, они вели себя безобразно. Я не буду перечислять всего, что они вытворяли, чтобы не оскорблять этих ни в чем не виноватых людей. Они вели себя, как привыкли в сельве. А в сельве все по-другому, и наше поведение, очень правильное для города, тоже может показаться индейцам из сельвы безобразным. Это нужно все время помнить не только индейцам, но и вдумчивым читателям, которые, может быть, еще попадут когда-нибудь в сельву. Вот так.