— Ну что ты говоришь, Оля! — начал Иван Сергеевич, и Блинков-младший подумал, что полковник сейчас за него вступится. А полковник взял да и вкатил ему в разинутый рот пилюлю еще горше: — Потолки ножиком не скоблят, для этого имеется шпатель. Пусть Митька потом зайдет, я дам. А главное-то, если скоблить только там, где протекло, побелка ляжет неровно. Скоблить надо все. Весь потолок.

— Спасибо, Иван Сергеевич, — сказал Блинков-младший с понятными каждому вдумчивому читателю чувствами. — До Нового года как-нибудь управлюсь, а там и следующие каникулы.

— Бесплатных пирожных не бывает, — ответил полковник. — И бесплатных кроликов тоже.

В ходиках на стене зашебаршилось, и оттуда высунулась пластмассовая кукушка на пружинке.

— Ку-ку, — сказала она Блинкову-младшему. — Ку-ку, ку-ку, ку-ку.

И зазвонил телефон. Блинков-младший снял трубку, потому что оказался к нему ближе всех.

— Митек, — торопливо сказал старший Блинков, — отвечай мне только «да» или «нет». Мама еще не ушла?

— Да, — послушно сказал Блинков-младший, не понимая, что за секреты у папы.

— «Да, не ушла» или «да, ушла»?

Блинков-младший промолчал, потому что на такой вопрос невозможно ответить «да» или «нет». Было ясно, что папа нервничает.

— Ладно, не говори ничего, — сказал старший Блинков. — Раз молчишь, значит, она рядом. Слушай внимательно. Я в институте Склифосовского. Это на метро «Колхозная». Когда мама уйдет, привези мне какую-нибудь одежду и дедушкину палочку, она в кладовке. Все понял?

Блинков-младший понял: папа собирался бежать из больницы. Одно было неясно. Ведь Иван Сергеевич дал ему охрану, и, это, конечно, надежная охрана. В налоговой полиции слабаков не держат. Спрашивается, как же с охраной-то разделаться?!

Станции метро «Колхозная» в Москве нет. Вдумчивый читатель может сообщить об этом своим родителям. Уверяю тебя, в ответ они скажут: «Как же нет?! Я тебе сейчас на плане покажу!». И ведь покажут, хотя на плане «Колхозной» тоже нет! В метро Блинков-младший спросил одну пожилую пассажирку лет тридцати, где находится «Колхозная». Она сразу же ткнула пальцем в план, да еще и поинтересовалась: «Ты что, мальчик, читать не умеешь?». Там, куда она показывала, было черным по белому написано: «Сухаревская».

Таковы взрослые. Блинков-младший давно подметил: если родители, скажем, посылают тебя за учебником в магазин «Педагогическая книга» на Пушкинскую, смело езжай на Большую Дмитровку, и там-то как раз окажется эта самая «Педагогическая книга». «Как интересно, выходит, улицу переименовали», — скажут родители, когда ты сообщишь им об этом географическом открытии. Но в следующий раз опять назовут Большую Дмитровку Пушкинской.

Институт Склифосовского не успели переименовать, и Блинков-младший нашел его вообще без проблем. В руках у него был пакет с папиными джинсами и рубашкой и еще палочка, которая имела свою историю.

В молодости мамин папа был летчиком-испытателем. Однажды на французской авиационной выставке в Ле Бурже он показывал новый транспортный самолет. Дедушка был в ударе, даже ухитрился сделать «мертвую петлю» на этом тяжелом самолете. Когда он приземлился, его встречали толпы восторженных зрителей. Дедушка задрал нос, не заметил под ногами банановую кожуру, поскользнулся и вывихнул ногу. Пока дожидались «скорой помощи», один зритель подарил ему эту палочку с литым набалдашником в форме кукиша. Зритель был из Бразилии, а у них там считается, будто бы кукиш отпугивает нечистую силу. Блинков-младший подозревал, что этот бразильский дон и бросил банановую кожуру, а потом решил загладить свою вину подарком.

Было приятно идти с этой палочкой, как банкир из кино про дореволюционную жизнь. Тяжеленький кукиш удобно ложился в ладонь, а сама тросточка была тонкая и легкая. Так и подмывало покрутить ею в воздухе.

В регистратуре Блинков-младший узнал, куда положили папу. Его палата была на втором этаже. У двери сидел на стуле налоговый полицейский в черном бронежилете и с длинной стальной коробочкой на поясе. Блинков-младший знал, что на самом деле эта коробочка — складной автомат.

— Я к папе, — сказал он полицейскому. Тот ничего не ответил, и Блинков-младший вошел в палату.

Там стояло четыре койки, но больных было всего двое: старший Блинков с толсто загипсованной ногой и еще один человек, похожий на египетскую мумию. Ноги, руки и даже пальцы человека-мумии были запакованы в гипс и растянуты во все стороны самыми разнообразными железками. Одни железки как сушилка для тарелок, другие как сильно уменьшенные строительные краны, третьи как когти Фредди Крюгера, а на подбородке — блестящее сетчатое корытце. Блинкову-младшему показалось, что корытце прибито гвоздями прямо к зубам.

Когда Блинков-младший вошел, человек-мумия как раз говорил:

— Ы ы ы-ы-ы.

— Ферзь на же восемь? — перевел старший Блинков.

— У-у, — подтвердил человек-мумия, и старший Блинков переставил ферзя на шахматной доске.

— Привет, Митек, — весело поздоровался старший Блинков и стал знакомить единственного сына с человеком-мумией.

Его звали Э-эй Э-о-и.

— Сергей Петрович, — перевел старший Блинков и с уважением добавил: — Очень мужественный человек.

Блинков-младший подумал, что у мужественного человека, неверное, не раскрылся парашют или он штурмовал Джомолунгму, и его погребло под снежной лавиной. А оказалось, он переходил улицу в неположенном месте. Но все равно, сказал старший Блинков, Сергей Петрович мужественный человек. Он стойко перенес уже четыре операции, но не просил сильных обезболивающих лекарств, после которых можно стать наркоманом.

Рассказывая о мужественном нарушителе правил уличного движения, папа быстро переоделся в принесенные Блинковым-младшим джинсы и рубашку. Одну джинсину пришлось распороть внизу бритвой, потому что в нее не пролезала загипсованная нога. Блинков-младший помог примотать к ней бинтом больничную тапку, и нога стала как белый валенок с галошей. Старший Блинков встал, опираясь на палочку бразильского дона, и попробовал ходить по палате. Лицо у него покраснело, как будто он что-то надувал, и только по этому можно было догадаться, что папе очень больно.

— Ну, Петрович, давай прощаться. Извини, в шахматы потом доиграем, когда выпишешься, — сказал старший Блинков человеку-мумии. Тот подал для рукопожатия единственный не загипсованный палец. Блинков-младший подумал, что доиграть в шахматы ему придется очень нескоро.

Старший Блинков уложил в пакет книжку, бритву и прочие мелочи. Он вел себя так, как будто у двери не сидел налоговый полицейский.

— Охранник тебя не выпустит, — предупредил его Блинков-младший. — Иван Сергеевич сказал: «Пусть Олег как следует отлежится». Они с мамой боятся за твою жизнь.

— А иначе говоря, не хотят, чтобы я путался под ногами, — отрезал старший Блинков. — Нет, Митек, я должен быть в Ботаническом саду. Я уверен, что именно сейчас там творятся какие-то гадости. А то бы зачем понадобилось меня устранять?

Человек-мумия одобрительно ыкнул. Видимо, старший Блинков успел обо всем ему рассказать.

— Эа о-у эу-иу о-о?

— Можешь, Петрович, — понял его старший Блинков. — Можешь помочь. Лежи и разговаривай, как будто мы с тобой в шахматы играем. А ты, Митек, помоги мне спуститься.

Оказывается, у него все было рассчитано. Человек-мумия добросовестно экал, ыкал и акал. Старший Блинков ему отвечал, а сам тем временем привязывал к батарее свернутую в жгут простыню. Конец простыни он вывесил в открытое окно, влез на подоконник и начал потихоньку сползать.

Под окном был карниз, не широкий и не очень узкий, а в самый раз, чтобы поставить ногу. А сбоку от окна, в каком-нибудь шаге, проходила новенькая, блестящая и надежная водосточная труба. Съехать по ней со второго этажа было одно удовольствие. Но сначала требовалось сделать один-единственный шаг по карнизу. Так вот, гипсовый валенок был слишком толстый и на карнизе не помещался. Старший Блинков мог стоять только на одной ноге, а загипсованную пришлось свесить.