– У меня родная бабуля преет в Москве, в деревню просится, – начал загибать пальцы Николай. – У меня любимая девушка гуляет со студентом финансового техникума и поет ему песню «Бухгалтер, милый мой бухгалтер». У меня по службе два устных выговора, а третий с занесением будет. И все потому, что я целое лето без роздыху пахал на фальшивую бабулю. А у нее циферки не сходятся!

– Я так и не понял, какие циферки, – признался Блинков-младший.

– Тебе же было сказано: даты! Сегодня вечером катер отплыл, а завтра утром должны вынырнуть фальшивые доллары, – пояснил Николай. – Несколько таких совпадений, и станет ясно, кто из пяти подозреваемых самый перспективный. Тогда можно начинать серьезную разработку: установить плотное наблюдение с инфракрасной оптикой и микрофонами, телефоны послушать, покопаться в мусоре. Выброшенная тряпка со следами типографской краски может стать неопровержимой уликой. Но все это требует людей и денег. А ба-булины бдения на чердаке – от бедности.

– А нельзя сделать обыск?

– У пяти подозреваемых сразу? – вопросом на вопрос ответил полицейский. – Тогда почему не у всех граждан России? Нет, Митек, для обыска сначала нужно собрать улики, хотя бы и косвенные. И потом, обыск дает результат только если он сделан в нужном месте и в нужное время. Фальшивомонетчик печатает деньги часа два в неделю. А остальное время станок скорее всего лежит на дне озера в непромокаемом мешке. Ты его не найдешь, а если найдешь, то не докажешь, что его спрятал твой подозреваемый.

Николай зашвырнул в огород огрызок морковки и встал.

– Ладно, я поеду. Может, еще девушку застану дома, пока «милый мой бухгалтер» на танцы ее не увел.

Блинков-младший как привязанный пошел за полицейским. Ему нужно было выяснить все до конца.

– Почему только два часа в неделю?

Николай отвечал механически. Наверное, уже мысленно разбирался с «милым бухгалтером».

– Потому что у фальшивомонетчика главная проблема – сбыт. Он может напечатать хоть миллион, хоть сто, но обменять сто миллионов фальшивых долларов невозможно. Ему приходится выпускать фальшивки тонким ручейком, чтобы не привлекать к себе внимания: в один обменный пункт сдал пятьсот «зеленых», в другой – тысячу. Поэтому только дурак станет печатать сразу сто миллионов. За несколько фальшивых купюр могут и не посадить: «Нашел, не знал, что поддельные» – и весь разговор. А если найдут сто миллионов, дадут пятнадцать лет!

Они подошли к рыжему «Москвичу», и Николай стал ковыряться ключом в замке дверцы. Что-то там заклинило или сорвалось. Николай впустую крутил ключ и ругал себя за то, что вообще запер машину – здесь ее никто не угнал бы.

У Блинкова-младшего на душе было препакостно. Раньше он хоть думал, что будет «докладывать о действиях объекта», а иначе говоря, стучать на Дэнни, чтобы обезвредить преступника, затаившегося в особняке под медной крышей. А теперь, как справедливо заметила майор Снеж-ко, начинается очковтирательство. Все уверены, что преступника в особняке нет. Но докладывать о действиях объекта все равно придется, потому что та же Снежко нажаловалась на полковника, и нужно загладить это дело.

– Ты чего грустный такой? – заметил его кислое лицо Николай. – Хочешь, байку расскажу? Один инженер решил стать фальшивомонетчиком. Десять лет он учился мастерству гравера, по крохам собирал в библиотеках сведения о том, как делать специальную бумагу, и портил настоящие деньги, чтобы определить химический состав красок. Наконец он выгравировал клише, сделал бумагу и подобрал краски. Всю ночь он печатал деньги. Набил ими чемоданы, шкафы, обувные коробки и пустые банки от варенья. А наутро, чувствуя себя богачом, вышел купить сигарет, и его тут же задержали. Десятка, которой он заплатил киоскерше, была сделана безупречно. Только банковский специалист смог бы раскрыть подделку. Но эта десятка еще не просохла и пачкалась краской.

– Зеленой, – механически добавил Блинков-младший. На краешке сознания брезжила какая-то догадка, увертливая и скользкая, как головастик.

– Красной, – поправил его полицейский, снова принимаясь крутить ключ в дверце машины. – Тогда десятки были красные, с Лениным.

Блинков-младший просиял.

– Ага, Ленин, десятый том. Первопечатник Гутенберг!

– Дарвин, «Происхождение видов», космонавт Гагарин, – передразнил его Николай. – Агент Блинков, у вас крыша поехала?

– Младший лейтенант Столетов, – кротким голосом ответил агент Блинков, – а что, если я сейчас принесу вам тряпку, испачканную типографской краской?

– А где ты ее взял? На дне Псковского озера, рядом с телом майора Снежко? – без удовольствия пошутил Николай. – Хватит, Митек. Это серьезное взрослое дело.

Блинков-младший совершенно не обиделся. Он был уверен, что правота на его стороне.

– У вас есть пять минут? – спросил он, и не подумав оправдываться.

– Боюсь, что у меня есть полчаса, если не больше, – мрачно сказал полицейский и показал Блинкову-младшему головку ключа. Отломанная половинка осталась торчать в замке дверцы.

Случайность может изменить мировую историю, не говоря уже о судьбах отдельно взятых полицейских и восьмиклассников. Случайно упавшее на голову яблоко подсказало Ньютону закон всемирного тяготения, случайно забытый на лабораторном столе бутерброд помог открыть сильное лекарство, а Наполеон из-за случайного насморка проиграл сражение при Ватерлоо. Во всяком случае, так считал сам Наполеон. Иначе ему пришлось бы признать, что он не самый великий в мире полководец.

Случайно застрявший в замке ключ дал Николаю время рассказать байку о фальшивомонетчике, а потом выслушать Блинкова-младшего. Я ничуть не сомневаюсь, что Блинков-младший рано или поздно и без байки догадался бы, какой такой «десятый том Ленина» печатал самозваный Гутенберг. Но в том-то и дело, что могло оказаться слишком поздно.

А так Блинков-младший без лишних слов притащил Николаю Иркины белые джинсы с пятнами краски на том самом месте, которым она уселась на грязные комбинезоны фальшивомонетчиков. Полицейский стал это место разглядывать, скоблить наслюнявленным ногтем и даже обнюхивать, набирая полную грудь воздуха, жмурясь и надолго задерживая дыхание. Окажись рядом посторонний человек, он решил бы, что Николай нуждается в срочной психиатрической помощи.

– Когда и где? – наконец спросил полицейский. – Только умоляю тебя: голые факты и никаких баллад о гибели майора Снежко.

Все-таки он был злопамятный.

– Вчера, в раздевалке у бассейна, – строго на поставленный вопрос ответил Блинков-младший, а потом пересказал болтовню Худышки – «Федорова Вани».

– Первопечатник! Взяли сопляка в дело, а он ходит и мается: «Как же так, я крутой, а сказать про это никому нельзя?!» – объяснил Худышкину неосторожность полицейский. – Погоди, возьму блокнот. Сейчас запишем их словесные портреты.

Он поднял с дороги булыжник, хладнокровно высадил треугольное окошко-ветровичок своего «Москвича» и, запустив руку в машину, отпер дверцу.

– Лучше я принесу диктофон, – сказал Блинков-младший и побежал к сараю.

– Не надо, – крикнул ему в спину полицейский, но Блинков-младший только махнул рукой.

Это был каприз художника. Его компьютерная игра-бродилка завершалась, а у Благородного Монаха осталась неиспользованная вещь. Фонарик ему пригодился и даже бестолковый кролик пришелся кстати. Но диктофон, самое на первый взгляд необходимое снаряжение для разведчика, – еще нет. Пускай пригодится теперь.

Конечно, когда Николай стал ворчать, что диктофон – не бумажка, его к делу не подошьешь, Блинков-младший придумал для полицейского другое объяснение: – Все равно отвезите его в Москву. Получится, как будто у Ирки пропали джинсы, а у меня – диктофон.

– Это ты хорошо придумал, – согласился полицейский. – Ирке лучше пока что ничего не знать. Магнитофон, джинсы – типичная детская кража, вот пускай она на грязюкинских мальчишек и думает. Мы потом ей скажем, если окажется, что это типографская краска, а не та, которой скамейки красят.