— А, вот что… — сказал Мазур. — Не повезло бедняжке. Но она, я слышал потом, осталась жива, добралась до католической миссии…

— И вы вот так спокойно стояли и снимали? — с деланным опять-таки возмущением воскликнула Беатрис.

Мазур вновь пожал плечами:

— Полезь я ее рыцарственно спасать, оторвали бы голову, только и всего. Их там было дюжины две… Что поделать… Такая уж у меня клятая профессия, мисс Беатрис. Ни наследства от дедушки, ни бриллиантов от бабушки. Одна убогонькая папашина ферма. С которой он меня выставил, едва я закончил школу, сунул пару фунтов и заявил, что пора мне самому зарабатывать на жизнь. Вы, конечно, можете бросить в меня камень, но такова уж жизнь на грешной земле. Ну да, честно признаюсь — нет у меня ни высоких идеалов, ни таких уж твердокаменных моральных устоев. Мне бы денег заработать… Либо принимайте меня таким, какой я есть, либо облейте презрением и удалитесь…

— Да ладно, Джонни, — сказал Деймонд. — Не всякому выпадает родиться с серебряной ложкой во рту. В конце концов, не вы сами всем этим занимались, только снимали. Бизнес, что поделать, каждый зарабатывает, как может. Я думаю, Беа вовсе и не собирается обливать вас презрением? Правда, Беа?

— Да все я понимаю, — сказала Беатрис. — Однако зрелище все же мерзкое…

Однако Мазур отметил, что она, пусть и бегло, но все же просмотрела все до единой фотографии из дюжины (Деймонд, сразу видно, предпочел бы, чтобы она перелистывала страницы помедленнее, и Мазур его по-мужски понимал).

Когда до конца альбома осталось совсем немного, Деймонд поднял на него глаза:

— Джонни, мне, в самом деле интересно… Здесь не только фотографии, но и снимки, вырезанные из газет. Они все ваши?

— Ну, конечно, — сказал Мазур.

— Бога ради, простите, если я сунулся в какие-то профессиональные тайны… Но одни фотографии подписаны вашей настоящей фамилией, а другие, коли уж вы говорите, что все они ваши — явными псевдонимами. В чем тут секрет?

Глазастый, черт, не без одобрения отметил Мазур. Вопрос этот для него ничуть не был коварным подводным камнем — после соответствующего инструктажа он знал, что можно ответить чистую правду. И знал правду.

— Никаких секретов, Пит, — сказал он без промедления. — Просто маленькие профессиональные хитрости, они в каждой профессии есть. Понимаете ли, есть снимки, которые ни за что не возьмут иные респектабельные газеты или журналы — чересчур уж для них откровенно. А вот те издания, что принято именовать желтыми и бульварными, наоборот, с руками оторвут. И, между прочим, сплошь и рядом платят больше, чем респектабельные. Вот только приходится заботиться о репутации. Респектабельные издания — словно старая чопорная леди, они неохотно имеют дело с людьми, засветившимися в бульварной прессе. Отсюда и псевдонимы. Все очень просто.

Деймонд усмехнулся:

— Вы прямо, как разведчик, Джонни…

— Вот уж кем не хотел бы быть, так это разведчиком, — сказал Мазур. — Они же государственные служащие, сидят на жалованье. Конечно, жалованье, говорят, высокое, и случаются разные премии, но все равно… Лучше уж рисковать шкурой — и при удаче хоть и не состояние составить, но заработать прилично. Крепко сомневаюсь, что это чисто австралийская философия. По-моему у вас в Штатах куча народу думает точно так же.

— Безусловно, — кивнул Деймонд. — А вы бывали в Штатах?

— Один раз, в Нью-Йорке, — кивнул Мазур. — Видите ли, настоящей работы для меня там нет. Конечно, кое-что я туда продавал через своего агента, платят у вас, надо сказать, неплохо. А ездить к вам из туристского любопытства как-то не тянет. У вас, конечно, найдется масса интересных для фотографа мест — но не для фотографа моего профиля. Три дня пробыл в Нью-Йорке и с превеликой радостью оттуда вырвался: какое-то вавилонское столпотворение, адский муравейник. Я и не запомнил ничего, кроме парочки ресторанчиков, которые вам наверняка ничего не скажут — политики с социологами в такие места не ходят. Простите, если я таким отзывом задеваю вашу национальную гордость…

— Да ничего подобного, — усмехнулся Деймонд. — Я сам из Вирджинии, мегаполисы меня угнетают…

— Аналогично, — сказала Беатрис. — Я из Пенсильвании. Не то чтобы недолюбливала Нью-Йорк, но эта суета, вы правы… Вот в Вашингтоне мне уютно.

И болтовня ни о чем продолжалась.

…Когда они ушли, Мазур налил себе на два пальца, не паскудя благородный напиток ни льдом, ни содовой, и с удовольствием ахнул уже по-русски — да, в общем, и по-местному. Подошел к телефону, снял трубку и набрал короткий внутренний номер, прекрасно зная, что Лаврик сейчас у себя, сидит, как на иголках, изнывает, бедолага, от нетерпения…

Действительно, не прошло и полминуты, как Лаврик нарисовался. Плюхнулся в кресло, налил себе в чистый стакан, употребил, сунул в рот все три оставшиеся на тарелке крохотные бутербродика, поморщился, презрительно озирая стол, где из провизии оставалось лишь полдюжины орешков:

— Хуже нет — пить с западными людьми под видом западного человека, я респектабельных имею в виду… Ну что?

— Пока — полная неизвестность, — сказал Мазур. — С одной стороны — вроде бы наладились некоторые отношения. И к врачу на перевязку она меня через три дня сама вызвалась отвезти, а «социолог» явно собирается продолжать знакомство, туманно намекнул, что, возможно, подскажет, где найти хорошие места и сюжеты для съемок по моему профилю. С другой — полное отсутствие конкретики. Правда, оба дали свои служебные телефоны и взяли мой отельный, это чуточку обнадеживает… Как думаешь, будут они меня проверять?

— Крепко сомневаюсь, — сказал Лаврик. — «Легенда» у тебя железная, теперь можно сказать, что это даже и не «легенда», ты всего-навсего…

— Перенял эстафету у реального человека, — сказал Мазур.

— Догадался? — ухмыльнулся Лаврик.

— Фотография в паспорте, — сказал Мазур. — Чертовски похож, но все же это не я. Ну, и кое-какие другие соображения…

— Я растроган, — ухмыльнулся Лаврик. — Этак ты скоро асом разведки станешь… — и вновь стал серьезным. — Крепко сомневаюсь, что будут проверять. В конце концов, ты не в центр атомных исследований пытаешься проникнуть и даже не на радио «Свобода», вряд ли вокруг штаба Фронта выстроены многочисленные и изощренные «пояса безопасности» — хотя какое-то контрразведывательное обеспечение субъекты вроде твоего Питера поставили, а как иначе? Но настоящей проверки, и я уверен, и кураторы, не будет. А вот как фотограф без идеалов и особых моральных принципов, как австралийский фрилансер, ты им, есть большая вероятность, понадобишься.

— Что-то ты очень уж уверенно…

— Да понимаешь, какая штука… — ухмыльнулся Лаврик. — У них был доверенный фотограф из местных. Конечно, никаких таких особенно серьезных дел — переснимать документы из сейфа командира здешней военно-морской базы его бы не послали… Однако случаются у «нациков» съемочки, которые лучше поручать надежным, доверенным людям. Иногда какая-нибудь мелкая пакость. Буквально пару недель назад в одной вполне респектабельной, но, конечно же, демократической теперь газетке появился снимок из Минска. Стоят себе люди, одеты крайне убого, с мешками-рюкзаками, в этаком напряженном ожидании. И текст тут же поганенький: дескать, довела минчан Советская власть, вон они какие запуганные и чуть ли не оборванные, в тягостных заботах о будущем. Только одну ошибочку допустил тот поганец, что снимал: оставил на заднем плане парочку домов на противоположной стороне улицы. Характерные такие дома… Всякий, кто Минск хорошо знает, моментально сообразит, что к чему: этот козел просто-напросто снял людей, которые стоят у того перрона, откуда по выходным главным образом электрички к дачным поселкам ходят. Само собой, и одеты дачники кое-как, им же в земле копаться, и мешки у них с собой… Подобными фокусами куча сволоты пользуется, в том числе и здешние «нацики». Естественно, для таких дел нужен свой, доверенный человек. Высокопарно говоря — хоть и не заслуживает такая работа ни капли высокопарности — придворный художник. Он у них, как я только что сказал, был… В прошедшем времени.