Эдриен, похоже, был не в своей тарелке. В его голубых глазах застыл вопрос, рот был слегка приоткрыт, губы безвольны. Он провел рукой по темной шевелюре, уставившись в пол с выражением удивления и сострадания.

Виктор указал на стулья. Братья переглянулись: этот обмен взглядами был весьма красноречивым. Что бы ни произошло между ними в прошлом, какова бы ни была их размолвка, теперь надо все забыть. Того требует возлагаемая на них миссия. Они сели, держа в руках ксерокопии воспоминаний Фонтина о дне 14 июля 1920 года. Он попросил Джейн дать каждому по экземпляру, чтобы они прочли текст до встречи с ним. Виктору не хотелось терять драгоценное время на предварительные объяснения. У него уже не было на это сил.

– Не будем тратить слова впустую. Мать все вам рассказала, и вы прочли то, что я написал. У вас, видимо, есть вопросы.

Заговорил Эндрю:

– Предположим, что этот ларец будет найден – об этом мы еще поговорим, – что тогда?

– Я подготовлю список людей. Пять-шесть – не больше. Найти их будет непросто. Вы отдадите ларец им.

– Как они с ним поступят? – не унимался Эндрю.

– В зависимости от того, что именно содержится в ларце. Они обнародуют документы, или уничтожат их, или снова спрячут.

Вмешался Эдриен: юрист внезапно забеспокоился.

– Разве у нас есть выбор? Думаю, что нет. Это ведь принадлежит не нам. Следует обнародовать содержимое тайника.

– Чтобы ввергнуть мир в хаос? Надо думать о последствиях.

– У кого-нибудь еще есть ключ? – поинтересовался майор. – Маршрут того путешествия четырнадцатого июля тысяча девятьсот двадцатого года?

– Нет. Для всех прочих это полная бессмыслица. Осталось очень немного людей, кто знает об этом поезде и о том, что именно он вез. Старцы из патриархии. Один из них жив и находится в Кампо-ди-Фьори, но его дни сочтены.

– И нам не следует никому рассказывать, – продолжал майор. – Никто, кроме нас, не должен ничего знать.

– Никто. Есть немало людей, кто готов пожертвовать чем угодно, лишь бы получить информацию об этом ларце.

– Ну, я думаю, ты преувеличиваешь!

– Ты очень ошибаешься. Надеюсь, мать рассказала вам все. Помимо опровержения догмата филиокве и арамейского свитка, в том ларце находится пергамент, на котором написана исповедь, способная изменить всю церковную историю. Если ты полагаешь, что правительства многих стран и многие народы в данном случае останутся всего лишь равнодушными наблюдателями, ты глубоко ошибаешься.

Эндрю примолк. Эдриен посмотрел на него, потом на Виктора.

– Как ты считаешь, сколько времени это может занять? Поиски… ларца? – спросил он.

– По моим расчетам – месяц. Вам понадобятся снаряжение, альпийские проводники, неделя на инструктаж, но не более, я полагаю.

Эдриен потряс в воздухе ксерокопиями.

– А какова, по твоим подсчетам, возможная территория поисков?

– Трудно сказать. Это будет зависеть от того, как успешно будет продвигаться поиск, насколько изменилась за прошедшие годы местность. Но если память мне не изменяет, от пяти до восьми квадратных миль.

– От пяти до восьми! – воскликнул майор. – Да это же нереально! Извините меня, но это безумие. Поиски могут затянуться на годы и годы. Речь же идет об Альпах, где нужно обнаружить ямку в грунте, а в ямке ящик размером не больше гроба. Да придется облазить с десяток вершин!

– Число наиболее вероятных мест тайника ограничено. Речь идет об одном из трех-четырех перевалов высоко в горах – думаю, туда мы с отцом никогда не лазили.

– Мне раз пятьдесят приходилось делать съемку местности в труднодоступных районах, – произнес майор медленно и так подчеркнуто вежливо, что его слова прозвучали снисходительно. – Ты очень упрощаешь эту чрезвычайно сложную проблему.

– Не думаю. Я же только что сказал Эдриену, что все будет зависеть от того, что там сейчас делается. Ваш дед всегда был очень скрупулезен в серьезных делах. Он наверняка предусмотрел все возможности, все случайности. – Виктор замолчал и сел поудобнее. – Савароне был стар. За этот ларец шла настоящая война, и он лучше чем кто-либо другой это понимал. В Кампо-ди-Фьори он не стал бы оставлять легко опознаваемого знака, но я не сомневаюсь, что вблизи тайника с ларцом должен быть какой-то ориентир, какой-то знак, какая-то веха. Он должен был оставить нам свое послание.

– И что же нам надо искать? – спросил Эдриен, на мгновение переведя взгляд на брата. Майор рассматривал ксерокопированные страницы.

– Я изложил все возможные варианты, – сказал Виктор. – В городе Шамполюк жила семья проводников. Гольдони. К их услугам прибегал мой отец, а до него и его отец. К северу от городка есть небольшая горная гостиница. Пансионат. Уже много десятилетий пансионат принадлежит семейству Капомонти. Когда мы отправлялись в Шамполюк, мы всегда останавливались в этом пансионате. Хозяева были близкими друзьями Савароне. Если он кому-то что-то и рассказал, то, несомненно, только им.

– Да, но прошло более пятидесяти лет, – возразил Эдриен.

– Члены семей, живущих в горах, сохраняют очень тесные узы. Жизнь двух поколений одной семьи – не слишком большой отрезок времени. Если Савароне оставил им какое-то устное поручение, то оно должно передаваться от отца старшему ребенку. Запомните: ребенку – то есть либо сыну, либо дочери! – Он слабо улыбнулся. – Спрашивайте! Ваши вопросы помогут мне еще что-нибудь вспомнить.

Они задали несколько вопросов, которые не вызвали у Виктора никаких ассоциаций. Он пытался вспомнить, но не мог. Если что-то и было, то уже за пределами его утомленной памяти.

Но тут кое-что припомнила Джейн. Слушая ее, Виктор улыбнулся. У его голубоглазой англичанки была потрясающая память на мелочи.

– Ты написал, что железнодорожная колея вилась в горах к югу от Церматта и спускалась к Шамполюку мимо семафоров. Еще там были вырубки, сделанные в лесу для стоянок альпинистов и лыжников.

– Да. До войны. Теперь-то на автомобилях проще простого преодолеть заснеженные поля.

– Но вполне логично предположить, что поезд с ларцом, судя по описанию, тяжелым и громоздким, наверняка должен был остановиться на одной из этих вырубок. Чтобы ларец можно было перенести из вагона на трактор или вездеход.

– Согласен. И что же?

– А то, что вырубок между Церматтом и Шамполюком было… Сколько ты сказал?

– Много. Не меньше девяти или десяти.

– Ну вот видишь! Впрочем, вряд ли это поможет делу. Увы!

– К северу от Шамполюка первая вырубка называлась «Пик орла», по-моему. Потом «Воронья сторожка» и «Гнездо кондора»… – Виктор замолчал. Птицы! Названия птиц. Память ожила… Он стал вспоминать, но на этот раз воспоминания унесли его не на тридцать лет, а всего лишь на несколько дней назад. В Кампо-ди-Фьори. – Картина! – произнес он тихо.

– Какая картина? – спросил Эдриен.

– Под изображением Мадонны на стене. В кабинете отца. Сцена охоты с птицами…

– И в названии каждой вырубки вдоль дороги, – сказал поспешно Эндрю, выпрямившись на стуле, – фигурировало название птицы. А какие птицы изображены на той картине?

– Не помню. Освещение было тусклое, я думал о своем. И не вгляделся в картину.

– Картина принадлежала твоему отцу? – спросил Эдриен.

– Не уверен.

– А ты можешь туда позвонить? – спросил майор; его вопрос прозвучал скорее как приказ.

– Нет. Кампо-ди-Фьори – склеп, отрезанный от внешнего мира. Единственная линия связи с поместьем – это абонентский ящик в Милане, зарегистрированный на фирму «Барикур, отец и сын».

– Мать сказала, что там живет старик священник. Как же он там существует? – Майор был недоволен.

– Я у него не спрашивал, – ответил Виктор. – Был там еще один – шофер, который привез меня из Милана. Думаю, это курьер того монаха. Мы со стариком проговорили почти всю ночь, но он сам меня мало заботил. Я все еще считал его своим недругом. И он это понял.

Эндрю взглянул на брата.

– Остановимся на Кампо-ди-Фьори, – подытожил он.

Эдриен кивнул и обратился к Виктору: