Барбара откинулась на спинку стула, ее карие глаза были устремлены на него. Помолчав, она сказала:

– Все это кажется маловероятным. Ежедневно находятся новые и новые документы. Но история не меняется.

– Ты когда-нибудь слышала о догмате филиокве?

– Конечно! Его добавили в никейский «Символ веры». Это послужило поводом для раскола церкви на западную и восточную. Споры продолжались сотни лет, пока не привели к схизме Фотия[16] в… девятом веке. Так, кажется. Затем последовал раскол 1054 года. На сей раз предметом споров стала непогрешимость папы…

– Да откуда ты все знаешь?

Барбара засмеялась:

– Это же моя область. Ты забыл? Во всяком случае, поведенческие аспекты.

– Но ты же сказала: девятый век. А мой отец говорил, пятнадцать веков назад…

– Раннехристианская история очень запутана. С первого по седьмой век состоялось так много вселенских соборов, так много решений то принималось, то отменялось, столько было споров относительно того или иного догмата, что теперь почти невозможно разложить все это по полочкам. Эти рукописи имеют отношение к филиокве? В них что, содержится опровержение догмата?

Эдриен замер со стаканом в руке.

– Да. Так сказал отец. Он использовал именно эти слова. Опровержение филиокве.

– Их не существует.

– Что?

– Они были уничтожены – торжественно преданы огню, по-моему, в Стамбуле, в мечети Святой Софии в самом начале Второй мировой войны. Есть документы, есть, если не ошибаюсь, очевидцы. Даже обуглившиеся останки, подлинность которых подтверждена спектрохимическим анализом.

Эдриен смотрел на нее. Это какая-то чудовищная ошибка. Слишком просто! Подозрительно просто.

– Откуда ты это знаешь?

– Откуда? Ты хочешь знать, где именно я все это прочитала?

– Да.

Барбара склонилась к нему, задумчиво вертя бокал и хмурясь.

– Это не совсем по моему профилю, но я, конечно, найду. Дело было несколько лет назад. Я очень хорошо помню, что это заявление произвело сенсацию.

– Сделай мне одолжение, – сказал он торопливо. – Когда вернешься, постарайся найти все, что можно. Это же просто ерунда какая-то! Мой отец бы знал.

– Почему? Это сугубо научная проблема.

– Все равно это какая-то ерунда…

– Кстати, вернемся в Бостон, – перебила она его. – Моя секретарша сообщила, что мне дважды звонил какой-то человек. Он разыскивает тебя. Некто Дакакос.

– Дакакос?

– Да. Теодор Дакакос. Он сказал, что дело неотложное.

– И что ты сказала секретарше?

– Что передам тебе. Я записала его номер. Но мне не хотелось тебе говорить. Зачем тебе эти истерические звонки из Вашингтона? У тебя и так голова забита другими делами.

– Он не из Вашингтона.

– Но звонил именно оттуда.

Эдриен взглянул на ящики с миниатюрными кустарниками, огораживающие уличное кафе. Он увидел то, что искал: телефонную будку.

– Я сейчас.

Он вошел в будку и позвонил в отель «Дистрикт-Тауэрс» в Вашингтоне.

– Пожалуйста, портье.

– Да, мистер Фонтин. Вам неоднократно звонил мистер Дакакос. В вестибюле вас сейчас дожидается помощник мистера Дакакоса.

Эдриен стал соображать. Ему на память пришли слова отца. Он спросил отца, можно ли доверять Дакакосу. «В том, что касается поезда из Салоник, я никому не доверяю».

– Послушайте! Скажите этому человеку, что я только что вам звонил. И что меня не будет в Вашингтоне несколько дней. Я не хочу видеть этого Дакакоса.

– Разумеется, мистер Фонтин.

Эдриен повесил трубку. Его паспорт в Вашингтоне. Он войдет через гараж. Но не сегодня. Слишком рано. Он подождет до завтра. А сегодня переночует в Нью-Йорке… Отец. Надо сообщить отцу об этом Дакакосе. Он позвонил родителям в Норт-Шор.

У Джейн дрожал голос.

– У него сейчас врач. Слава Богу, он согласился принять болеутоляющее. Долго он не протянет. У него такие спазмы…

– Я позвоню вечером.

Эдриен вышел из телефонной будки и вернулся к столику.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросила Барбара.

– Свяжись со своей секретаршей в Бостоне. Пусть они сами позвонят Дакакосу и скажут, что мы с тобой разминулись. Что я улетел, ну, скажем, в Чикаго. По делам. И оставил тебе в отеле записку.

– Ты и в самом деле не хочешь с ним встречаться?

– Мне надо его избегать. Его надо убрать с дороги. Он, наверное, пытается связаться и с братом.

Тропинка в Рок-Крик-парке. Место назначил Мартин Грин. По телефону он говорил странно, как-то вызывающе. Словно ему уже на все было наплевать.

Но что бы там ни терзало Грина, все пройдет, как только Эндрю расскажет ему о том, что произошло. Боже, еще как пройдет! В один миг «Зоркий корпус» сделал гигантский шаг вперед! О таком они и мечтать не могли. Если все, что рассказал отец об этом ларце – о тех усилиях, какие предпринимались могущественными людьми и правительствами всего мира, чтобы завладеть им, – если в этом была хотя бы доля истины, то «Зоркий корпус» проскочил в дамки! Теперь они неуязвимы.

Отец сказал, что подготовит список. Ха, отцу не стоит утруждать себя: список уже готов. Семерка из «Зоркого корпуса» получит доступ к ларцу, получит власть над ларцом. А он, Эндрю Фонтин, получит власть над «Зорким корпусом»!

Черт побери, от этого с ума можно сойти! Но факты не лгут, отец не лжет. Тот, в чьи руки попадут эти документы, этот пергамент, написанный в римской тюрьме, получит возможность предъявить миру немыслимые требования. Белое пятно в истории, фрагмент, утаенный от человечества из неодолимого страха. Эти откровения окажутся невыносимыми для людей. Что же, страх – великая сила. Как и смерть. Даже больше.

«Запомните: содержимое этого ларца представляет смертельную опасность для всего цивилизованного мира…»

Шаги, предпринятые влиятельными людьми – в мирное и в военное время, – лишь подтверждают предположение отца. И вот теперь другие влиятельные люди под водительством одного весьма отважного человека найдут ларец и смогут определить судьбу человечества последней четверти двадцатого века. Надо теперь думать такими категориями, большими историческими периодами – в масштабах, недоступных разумению простых смертных. Его талант, его опыт, его подготовка – все теперь имеет значение. Все неразрывно взаимосвязано. Он готов взвалить на себя неподъемное бремя ответственности. Он избран для этого, и ему предстоит это доказать, когда он обнаружит ларец в глубине Итальянских Альп.

А Эдриена необходимо нейтрализовать. Это просто: его брат слабак, он нерешителен, он ему не соперник. Надо просто ему помешать. Он проникнет к нему в гостиничный номер – и все.

Эндрю двинулся по тропинке Рок-Крик-парка. Вдали виднелись несколько пешеходов. Этот парк в вечернее время не место для прогулок. Где же Грин? Его квартира ближе к парку, чем аэропорт. А Грин попросил его поторопиться.

Эндрю взял левее и вышел на лужайку. Закурил. Не следует стоять в свете фонаря. Он увидит Грина на тропинке.

– Фонтин!

Майор, вздрогнув, обернулся. В двадцати ярдах от него за деревом стоял Мартин Грин. В штатском. В левой руке он держал атташе-кейс.

– Мартин? Какого черта…

– Иди сюда, – приказал капитан сурово.

Эндрю поспешно подошел к дереву.

– Что такое?

– Все пропало, Фонтин. Все полетело к черту. Я тебе обзвонился. Со вчерашнего утра!

– Я был в Нью-Йорке. Что случилось?

– Пятеро наших офицеров сидят в карцере в Сайгоне. Догадайся – кто?

– Что? Но ведь повестка не выписана!

– Никому эта повестка и не понадобилась. Генеральная инспекция нагрянула как снег на голову. Они обложили нас со всех сторон. По моим подсчетам, через двенадцать часов они меня вычислят. А ты уже под колпаком.

– Погоди! Постой! Но это же черт знает что! Они же пока не предъявили нам обвинения!

– И я единственный, кому это на руку. Ты же не упоминал моего имени там, в Сайгоне?