— Вы смеетесь? — Делла горько улыбнулась. — Я знаю каждый дюйм ее тела лучше, чем своего собственного!

— Я имею в виду, например, где она живет, на кого работает, вот какие подробности меня интересуют, — заметил я ворчливо.

— Она живет в маленькой гостинице в центре Лос-Анджелеса, — ответила Делла послушно. — Род говорил мне, что это одна из тех псевдобританских дешевых гостиниц, в приемной которой висел большой портрет хозяина в форме полковника индийской кавалерии. В обеденной комнате 6 потолка свисают куски отставшей краски, которые часто падают в суп. Я не знала, где она работала, но у меня было такое чувство, что она была фотомоделью, если ей предлагали работу, — и это были главным образом снимки в полуголом виде в журналах для мужчин.

— Барни упомянул еще одно имя, — сказал я с надеждой. — Стив Дуглас.

Ее рот плотно сжался, а глаза становились холоднее и холоднее, пока в них не застыл лед.

— Стив Дуглас! — повторил я более громко. — Что вы знаете о нем?

— Он был другом Рода, — ответила Делла резко. — Это все, что я знаю!

— Он разговаривал с вами обо всех своих друзьях, детка, — стал выяснять я. — Почему же он ничего не говорил вам о Стиве Дугласе?

— Я не знаю! Если вы хотите получить ответ, почему бы вам не взять маленькую дощечку для спиритических сеансов и не спросить самого Рода?

Зазвонил телефон, и она быстро соскользнула со стула у бара. Когда она подошла к телефону, на ее лице промелькнуло выражение облегчения, но не прошло и двух секунд, как я увидел, что ее тело застыло, а затем начало трястись. Я быстро обогнул бар и вырвал телефонную трубку у нее из руки.

— ..осталась валяться в грязи, созданной твоим собственным пороком! — уже знакомый голос, внушающий суеверный страх, горячо шептал мне в ухо:

— Иезавель! Распутница! Распутство разъест тебя, и твое когда-то прекрасное тело, которое ты бесстыдно демонстрировала, будет съедено могильными червями и...

— Сделайте себе, дружище, одолжение, — сказал я весело. — Сразу после того, как вы положите трубку, подойдите к зеркалу и посмотрите на себя! Затем громко скажите: “Мне нужна помощь. Я схожу с ума. У меня осталось очень мало времени!"

В течение некоторого времени я слышал только звуки неровного дыхания, затем тот же голос произнес ругательное слово, после чего сразу же послышались прерывистые гудки: звонивший бросил трубку.

Делла была взволнована и вся дрожала.

— Вот в такие моменты, как этот, возможность стать миссис Эрик Стейнджер кажется мне раем!

— Кто бы там ни был, ему не понравилось, когда я упомянул о сумасшествии, — сказал я довольно. — Если бы только удалось узнать номер телефона! Уж я бы доставил ему или ей больше неприятных минут, чем они доставляют вам!

— Это очень хорошая мысль! — сказала она резко. — Пойдемте сядем снова за бар, я хотела бы выпить еще!

— У меня нет времени, дорогая, — ответил я ей. — Мне надо идти.

— Зачем? — Она посмотрела на меня безучастно. — Еще только полдевятого.

— Работа консультанта по промышленным вопросам никогда не кончается, — сказал я ей грустно. — И поэтому я рад, что я не женат. На такой работе мне, по-видимому, приходилось бы оставлять жену в самое неподходящее время. Быть оставленной в одиночестве, когда Холман использовал свою технику любви, было бы вполне достаточно, как я полагаю, чтобы расстроить бедную женщину.

— Рик!

— Что? — Моя рука застыла на ручке двери.

— А если Стейнджер вернется, чтобы услышать мой ответ, что мне делать?

— Выпроводите его! — Я рывком открыл дверь.

— Выпроводить его? — воскликнула Делла в отчаянии. — Пробовали ли вы когда-нибудь остановить нападающего носорога?

— Ведь прошло уже четырнадцать лет с тех пор, когда вы отделали его стулом, — сказал я. — Закон за давностью лет уже давно освободил вас от какой-либо ответственности, поэтому сейчас вы можете совершенно свободно избить его снова в любое время, когда захотите. Почему бы вам на этот раз не использовать для этой цели высокий стул у бара? Он всегда сможет заявить, что второй шрам он получил, сражаясь на дуэли бутылками с отбитыми горлышками в какой-нибудь венской таверне в то время, когда молодой Штраус...

Я успел выскочить за дверь, пожалуй за полсекунды до того, как еще один бокал врезался в панель двери и со звоном разлетелся на куски.

Я заказал дорогой обед и спокойно пообедал в ресторане на той улице, где полным-полно этих заведений. Может быть, сам я и не заслужил такого обеда, но мой желудок заслужил. Поэтому было уже немного больше одиннадцати часов вечера, когда я вошел в заведение под названием “Робертос-Плейс”. Это был один из элегантных баров с богатой мебелью, мягким, неярким освещением и отличным обслуживанием. Спиртное в этом баре не разбавлялось и было хорошего качества.

Старший официант провел меня в угол зала, в нишу, которая находилась почти на одной линии с пианино, и меня это вполне устраивало. Я заказал бурбон со льдом и назвал марку, затем откинулся на мягкую спинку кожаного кресла и закурил сигарету.

Около пианино вертелись три-четыре девушки, потому пианиста я мог видеть только в течение коротких промежутков времени. Это был необыкновенно красивый молодой человек с лицом фавна. Я думаю, ему было немногим более тридцати лет, но в его густых черных волосах было много седины, а в небрежных локонах — что-то мальчишеское. То, что он виртуоз, не вызывало сомнения. Доставляло удовольствие его как бы случайно демонстрируемое мастерство, когда он переходил от сложного ритма “босса-новы” прямо к “калипсо”. Причем делал он это так изящно, что заметить новый ритм можно было только через три такта.

Немного позднее он спел одну остроумную песню. Он исполнял ее классно, и в интимной обстановке бара она звучала особенно хорошо, но я понял, что его голос недостаточно силен, чтобы он мог исполнять эту песню в другом месте. В любом из больших клубов она не звучала бы так впечатляюще и не была бы так воспринята аудиторией.

Я вынул из бумажника визитную карточку и написал на обратной стороне: “Хочу поговорить с вами о Роде Блейне, фактор времени играет здесь большую роль. Можете ли вы уделить мне несколько минут в любое время сегодня вечером?” Официант, видя мой пустой стакан, находился недалеко от меня, ожидая нового заказа. Я попросил его передать мою карточку господину Дугласу и обязательно принести мне еще порцию виски. Он отнес сначала карточку, я видел, как Дуглас взял ее левой рукой и небрежно прочитал, правой рукой продолжая играть. Затем он кивком дал знак официанту, что тот может быть свободен, и бросил карточку на крышку пианино. “И черт с ним, с этим пианистом”, — подумал я мрачно. Через одну или две минуты официант вернулся с новой порцией виски и извиняющимся голосом сказал мне, что он передал мою карточку господину Дугласу.

Я сидел и пил виски, недовольно слушая популярные номера из современных бродвейских постановок, интересный отрывок из латиноамериканской бравурной пьесы, в которой негромкий, но умный голос так мягко и хорошо высмеивал одну глуповатую народную песню, что я невольно рассмеялся. Так завершилась первая часть концерта. Дуглас встал из-за пианино, быстро направился в конец зала, даже не взглянув в мою сторону, и исчез за дверью с надписью: “Посторонним вход воспрещается”. Я подумал было, что мне следует идти за ним, но для этого не было основания. Если он не хотел разговаривать со мной, я не мог ничего сделать, чтобы заставить его изменить это решение.

Плотная группа девушек, собравшаяся вокруг пианино, начала постепенно расходиться, и я неожиданно увидел, что одна из них — высокая, гибкая брюнетка — направляется прямо ко мне. На ней было красивое черное вечернее платье с плотно облегающим корсажем, на котором от глубокого круглого декольте до самой талии ярко сверкали многочисленные бусинки. От талии вниз платье было расклешено и переходило в вихрь тонких присборенных шифоновых юбок. То, как она шла, вызвало у меня вопрос, а не носит ли она с собой в сумочке маленький коврик из тигровой шкуры на случай крайней необходимости. Девушка остановилась прямо передо мной и подняла карточку, которую она держала в правой руке так, чтобы я смог легко прочитать напечатанные на ней слова.