Скользнув бесшумно за тростниковую дверь, он наткнулся на тяжелый полог, повешенный Фессанией, должно быть, специально, чтобы приглушить какие-либо исходящие звуки. Проникнув за него, Алекс достаточно ясно рассмотрел кровать и свернувшуюся под одеялом фигуру. На темно-сером фоне в раме окна висела в нижнем углу раздувшаяся бледно-желтая луна.

— Я здесь, — шепнул он.

Никто не ответил. Фессания спала.

В какой-то момент в голове зашевелились тревожные мысли. Что, если Фессания уложила в комнате одну из служанок, а сама перебралась на крышу — понежиться в призрачном свете луны? Но нет, в лице спящей проступали знакомые черты. И что дальше? Он сбросил юбку, развязал набедренную повязку и, опустившись на колено, зажал Фессании рот ладонью.

Женщина под одеялом задергалась. Алекс отбросил одеяло — она спала без одежды — и прижался к теплому и мягкому женскому телу. Фессания обняла его, не трогая спину. Он убрал руку с ее губ, но тут же наложил на них другую печать молчания. Возражений не последовало, и поцелуй углубился.

К удивлению Алекса, Фессания вовсе не собиралась довольствоваться пассивной ролью похотливой изнеженной госпожи, отдающей себя во власть варвару-рабу, и, вывернувшись, оседлала его. Лежа на еще помнящей кнут спине, он терпеливо ждал, пока Фессания совладает с непокорным членом, вберет его в себя, сожмет бедра. Подпрыгивая, она пыхтела, как будто уже рожала, и быстро исторгла из него фонтан горячего семени, после чего обмякла и упала. Некоторое время они лежали, постанывая, сопя и урча, словно две наигравшиеся кошки.

— Вытекает, — прошептал он, почувствовав сырость.

— На тебя. И не все. Уверена, что-то осталось. Пятно на простыне тебя не выдаст. А теперь, когда соку поубавилось, возьми меня сзади, по-звериному. — Распростершись на кровати, она выставила зад и развела ноги.

Алекс сделал как велено и оставался с ней еще с час, к концу которого ее уже клонило в сон. Когда он освободился, Фессания попыталась протестовать, но не словами, а недовольным ворчанием.

— Мне надо уходить, а то усну и прозеваю рассвет, — объяснил Алекс, целуя ее в ухо.

Он оделся и осторожно проделал обратный путь до своего тюфяка под фиговым деревом в залитом жемчужным сиянием дворе, почти не чувствуя растворившейся в сладкой усталости боли.

Визит повторился на следующую ночь. И еще на следующую. К тому времени Алекс уже не сомневался, что у них не просто секс — они занимаются любовью.

Днем в доме царил относительный покой, чего не было бы, обоснуйся здесь Музи со своей свитой и гнедым жеребцом по кличке Галла, названным так в честь безжалостно преследующих добычу демонов.

Тем не менее Нингаль-Дамекин без устали царапала палочкой по вощеным дощечкам и расхаживала по дому походкой протершего седло всадника. Во дворе то и дело мелькали торговцы, доставлявшие продукты и вино, мастера, устанавливавшие и украшавшие столы — столовая вместить всех гостей определенно не могла. Прибывавшие свадебные подарки выставлялись на всеобщее обозрение в обеденной комнате: китайская ваза с драконами, нефритовая статуэтка, изображающая властного вида особу, двенадцать локтей шелка, две амфоры отменного вина, прекрасное кожаное седло, копье и еще много всего. Гупта прислал два зеркала, соединенных таким образом, что, раскладываясь, они смотрели одно на другое, как счастливая пара. Из храма Мардука прибыло приданое — мешочек с золотом.

Работы хватало: двор требовалось постоянно подметать и опрыскивать водой от пыли, молельню содержать в чистоте и вылизывать до блеска. В кухне, средь клубов пара и дыма, без устали трудилась Мама Забала, производя горы отходов, которые нужно было выносить на улицу и рассеивать по всему дорожному полотну.

Между тем сама Фессания по большей части сидела в своей комнате, не замечая общей суеты и сочиняя — как она сообщила своей перепуганной тетушке — поэму.

В ночь накануне свадьбы, когда они лежали в постели, Алекс спросил:

— Ты действительно сочиняешь поэму?

— Да. Но она существует пока только у меня в голове. Называется «Блудницы Вавилона».

— Почитаешь?

— Она еще не закончена, Алике Фалл икс.

— А когда будет закончена?

— Через девять месяцев.

— Понятно. Но и это еще не точно.

— Все будет в порядке, если только сильно верить. Тогда мое лоно не отряхнет зачатый плод. Между прочим, я распорядилась, чтобы Нингаль-Дамекин отправила приглашение Гупте. Раз уж Гупта будет моим наставником, гуру невидимости, то пусть Музи постепенно привыкает к нему.

— Твой отец появится?

— После всех ценных советов и подсказок, которые он от меня получил, с его стороны было бы оскорблением не прийти. И Гибилу это тоже не понравилось бы. А что же не спрашиваешь про новую Зарпанит?

— Сказать по правде, я бы предпочел ее не видеть.

— Думаю, увидишь.

Разумеется, Фессания оказалась права.

В день великого торжества Мардук с Деборой-Зарпанит последними из гостей прибыли к парадному входу на четырехколесной повозке и в сопровождении трех магов и взвода солдат. Двор и столовая уже были заполнены людьми. Жених с отцом нетерпеливо ходили по кругу. Нингаль-Дамекин держалась рядом, хотя ей и стоило больших усилий не отставать. Фессания задерживалась наверху, где взбивала свадебный парик. В молельне так или иначе вовлеченные в различные судебные разбирательства гости старательно обхаживали мирового судью, которому и предстояло провести обряд бракосочетания. Алекс, едва успевавший наполнять вином опустошаемые с неимоверной быстротой кубки, обменивался впечатлениями с Гуптой.

— Исходя из того, что мне оказана высокая честь быть приглашенным, я делаю вывод, что ваша миссия успешно завершена. Только не говорите, в чем она заключалась!

— Не скажу, великий гуру.

— Ха-ха. Гуру для одной благородной госпожи, желающей научиться незаметно ускользать из дому. Нужно быть очень осторожным, чтобы не стать для непоседливой госпожи игрушкой, исполнителем сомнительных поручений и помощником в опасных предприятиях, рисковать участием в которых не стал бы ни один здравомыслящий человек. Тот, кто ступил на этот путь однажды, редко находит силы сойти с него потом. — Индиец пристально посмотрел на Алекса. — Ну что, в вашем случае дело обстоит именно так?

Гупта как новый Мориель — если только вовремя не отойдет в сторону? Не для этого ли Фессании понадобился персональный гуру? Уроки искусства невидимости всего лишь предлог, завеса? С одной стороны, Фессания вроде бы исправилась, переродилась как в эмоциональном, так и в этическом плане, с другой — старые привычки так сразу не изживешь. А может быть, изживать их полностью бессмысленно, потому как они жизненно необходимы для выживания — или по меньшей мере успеха — в этом хаосе?

Гупта усмехнулся.

— Боюсь, Алекс, ваше лицо, даже отмеченное печатью льва для отвлечения внимания, остается открытой книгой! Но из-за меня вам беспокоиться не стоит. Тому, кто заговорил кобру животного царства, ничего не стоит справиться со змеями человеческого мира, даже самыми недоверчивыми. По сути своей мы вес — кобры, но это идет не от головы, а от того, что кроется в нашей основе, поближе к крестцу. Мозг не столько оттачивает, сколько притупляет инстинкты, стремясь полагаться во всем на ум. Госпожа Фессания приобретет нечто большее, чем умение быть невидимой. Ей нужно постичь искусство ясности. Это первое необходимое условие невидимости: становиться прозрачным, без единого пятнышка, листом стекла. Когда это случится, вы, любящий ее, тоже, может быть, постигнете мудрость ясности.

— Любящий ее? Эй, помолчите-ка! Что вы хотите этим сказать?

— Как я могу что-то сказать, если вы призвали меня помолчать? Впрочем, в том нет необходимости. Панда-ром между вами мне не быть — ведь вы живете в ее доме, тогда как я здесь только гость.

В этот момент во двор вошел сам бог-жрец рука об руку с Деборой-Зарпанит, обряженной в накидки, скрывавшие все, кроме лица. У ворот остались двое солдат. С улицы доносились конское ржание и голоса других солдат.