— Гупта там?

— Индиец? Он приходил вчера. Что ему делать там сегодня? Так где господин Музи?

— Они на охоте, за холмами, — ответил игрок, защищавший цвета Шамаша.

— Должны вернуться к сумеркам, — вставил тот, что представлял Иштар. — Тебе лучше остаться здесь, чтобы не разминуться.

— Извини, но я больше не играю, — сказал Алекс. — Не могу сосредоточиться.

— Да ты же почти победил, — удивился его противник. — Из тебя может получиться хороший игрок.

— Да? У меня такое чувство, будто жизнь выбросила две пустышки.

— То есть? На костях нет пустышек.

— На моих есть. Сегодня.

Алекс уставился на расчерченную решетку улиц, на растянувшие по ним разноцветные нитки. Вот бы перепрыгнуть отсюда туда, в реальность настоящего, а не нарисованного города. Хотя что толку от него там?

— Проклятие! — прошипел он сквозь зубы, одним движением руки сметая с земли целый квартал.

— Эй! — угрожающе рыкнул противник.

Аншар сочувственно, хотя и с некоторым недоумением, посмотрел на Алекса.

Охотники возвратились через час — без добычи, усталые, запыленные и злые.

— Вина царю! И всем! — проревел Пердикка.

Слуги и рабы занялись лошадьми. Другие спешно подавали еду и напитки. Собаки задрали лапы, помечая высохшие за день колья, после чего попадали на землю с высунутыми языками.

Аншар подбежал к гнедому Галле и схватился за седло, не давая Музи спешиться.

— Господин, вам нужно сейчас же вернуться в Вавилон. У вашей жены начались схватки. Все плохо. Ужасно!

— Что?

— У нее схватки, но плод не выходит!

— О боги! Когда?

— Началось в полдень.

— Кто тебя послал? Доктор? Мой отец? Кто с ней?

— Послали за обоими. Я поехал сам.

Царь уже спешился и скрылся в своей пурпурной палатке. За ним последовал Антипатр с темным от гнева и пыли лицом. Пердикка остался в седле.

— Неприятности, Музи?

Выслушав сбивчивый ответ, генерал нахмурился. Это был плотный мужчина с напоминающей кочерыжку головой, коротко подстриженными седыми волосами, узким лбом и срезанной квадратной бородкой.

— Жаль. Очень жаль. И такая неудачная охота. Никакой добычи. Завтра поедем дальше.

— Ирра не виноват, что львы ушли на другое место.

— Однако ж он ваш разведчик, — возразил Пердикка, возлагая вину за отсутствие мертвого льва на плечи несчастного Музи.

Такова цена гордости, подумал Алекс.

— Я… м-м… мне нужно вернуться в город.

— Вернуться в город?! — рявкнул генерал. — Вы не можете оставить царя без разрешения.

— Я попрошу его…

— Как же! Он не в духе, пока не выпьет. А когда выпьет… лучше не станет. Послушайте меня. Вам оказали высокую честь, пригласив на царскую охоту.

— Я понимаю и ценю.

— Уехать — значит все испортить. Понимаете? Другое дело, если бы вы подкололи льва. Не получилось. Нам обязательно нужен хотя бы один лев. Об отъезде не может быть и речи. Без вас наши шансы уменьшатся. Я настоятельно советую вам остаться. Как старший. Точно такой же совет я бы дал своему сыну.

— Но моя жена…

— Скорее всего она уже родила. Ведь прошло несколько часов. Вы только загоните коня. Не будьте дураком. Идите к царю. Вино снимает тревогу.

— Что она подумает обо мне? Что подумают…

— Вашей жене сейчас не до вас. А вот что подумает царь? Это куда важнее.

— Она может умереть!

— И тогда уже ничего не подумает.

— Она дочь Мардука!

— А здесь лагерь царя. — Пердикка сполз с седла. — Не огорчайте меня, молодой человек. Вы уже отвесили царю пощечину. Образно говоря.

— Я ничего такого…

— Это как посмотреть.

Музи оттолкнул Аншара и спешился. Генерал похлопал его по спине, и они вместе направились к царской палатке.

Сначала в пурпур окрасились холмы, потом все небо, от зенита до западного края горизонта. Но попойка в пурпурной палатке началась еще раньше и продолжалась даже после того, как синюшная кровь вечера превратилась в свернувшую кровь ночи, мрак которой не могли рассеять лампы, служившие скорее навигационными огнями для тех, кто заплутал между палатками. Еще днем на краю лагеря сложили горку высушенных солнцем креозотовых кустов, поджечь которые разрешалось только в случае угрозы нападения со стороны львов. В небе повис полумесяц.

Наконец распорядились подавать холодные закуски. Алекса позвали в палатку, и он смог наконец увидеть то, к чему прежде только прислушивался. Музи, Антипатр и генерал Пердикка восседали на пышных подушках, разбросанных по расстеленному на земле ковру. Царь то ложился на низкое ложе, становясь похожим на больного сластолюбца, каким был еще недавно, то внезапно садился, вперял взгляд в говорившего и бросал свое мнение, резко и безапелляционно, как судья на состязании риторов. После недолгого наблюдения Алекс понял, что темы для обсуждения определяет царь и что каждый из трех гостей должен высказаться по заявленному предмету — занимательно, изобретательно и связно, не переставая при этом пить. Если избранная тема надоедала Александру, он обрывал оратора и объявлял новую — в чем истинная загадка Сфинкса, каковы привычки крокодилов или тайны пирамид, — дополняя выступления сотрапезников пространными речами, произносимыми с мальчишеской горячностью и пьяной похвальбой. Исчерпав пыл, царь снова откидывался на ложе, дрожащей рукой поднося к губам чашу с вином.

Чувствовавший себя не в своей тарелке Музи радовался каждой возможности отвлечься, а потому предпочитал налегать на еду.

— Утверждаю, — провозгласил Александр, подбирая с блюда кусочек сельдерея, — что раб способен участвовать в диспуте наравне со свободным! А ты как думаешь, Антипатр?

— В Греции есть образованные рабы, ваше величество, — дипломатично ответил Антипатр. — Некоторые даже служат наставниками. Было бы, конечно, ложным силлогизмом полагать, что такими способностями обладают все рабы. Обычно рабство есть указание на неполноценность. Возможно, объяснимую случайностью судьбы. Однако ж состояние рабства создает естественную нишу для тех, кто в жизни играет роль ослов, в противоположность тем, кто занимает в ней место жеребцов или львов. Так что рабы должны трудиться и некоторые из них даже весьма убедительно орать «иа». Разумеется, никому не придет в голову отменять рабство, как никто не додумается заставлять львов грызть траву. Демократия часто проявляет слабость, потому что пытается услышать все голоса, многие из которых есть голоса тех самых ишаков.

— И как же нам проверить мое утверждение? — спросил нетерпеливо Александр. — Попробуем наугад. Я ставлю один талант золота против нашего любезного Музи и заявляю, что раб побьет меня в споре, превзойдя природным даром ума и логики.

Музи оторвался от бычьего языка и с беспокойством посмотрел на царя.

— Я вызываю почтенного господина Музи, — продолжал Александр, — поскольку вижу, что здесь есть раб, которого он очень высоко ценит. Наверное, за какие-то особенные способности, а?

Алекс попал вдруг в центр внимания.

— Ваше величество, — торопливо заговорил Музи, — посмеет ли раб победить вас в споре, даже если ему по силам это сделать?

— Верное замечание, — проворчал Пердикка. — Если раб действительно умен, он заранее настроится на проигрыш. Победа может поставить его хозяина в неудобное положение.

Царь похлопал в ладоши.

— Объявляю указ! На эту ночь дарую рабу свободу. Пусть присоединится к нам за столом. Дайте ему мой венец из позолоченных лавровых листьев.

Дворцовый слуга метнулся в угол, и не успел Алекс опомниться, как на голову ему возложили металлическую корону из колючих листьев.

Царь махнул рукой.

— Иди и сядь со мной. Ты мне нравишься. Впрочем, после того как милый Гефестион отправился на небеса, мне многие нравятся. И лицо твое кажется знакомым, как будто я видел его в горячечном бреду.

Вот оно, подумал Алекс.

Александр вовсе не прощупывал почву по случаю возможной отмены рабства, чего, возможно, опасался Антипатр, на губах которого застыла бледная улыбка. Не собирался он — по какой-то неведомой причине — и подвергать Музи публичному позору.