— Это что еще за самодеятельность? Ты что, совсем охренел?! — ярилось начальство.

— Это не самодеятельность, это психологическая подготовка бойцов.

— Копаться в потрохах?

— Да, копаться во внутренностях. Солдаты должны привыкнуть к виду смерти. Иначе, когда дойдет до дела, они будут зажмуривать глаза.

Его не понимали и объявляли выговора. А он гнул свою линию.

— Мы должны готовить людей к войне, а не к парадам. Им придется убивать. И придется умирать. Если они не преодолеют свои страхи, свою брезгливость теперь, то там, в реальных боевых, у них времени на это не будет. Враг им этого времени не даст.

И гнал подразделения в морги и на бойни.

— Когда я убил первого своего врага там, в Прибалтике…

— Опять ты про свое! Это когда было? Теперь война другая!

— Война всегда одинакова!..

В подполковничьем звании он дотянул до Афгана. Стремительно начавшаяся карьера дала сбой. Но его мало интересовали звания, его волновало дело.

Он написал рапорт об откомандировании его и его людей в Афганистан.

— Наград ищешь?

— Работы.

В Афганистане подполковник в штабах не отирался. В Афганистане подполковник лез в самое пекло.

— Вы не можете возле каждого кишлака поставить по гарнизону, — говорил он. — Тогда надо вводить не одну армию, тогда нужно вводить десять армий.

— А что же тогда делать?

— Выявлять и уничтожать с помощью авиации базы и склады оружия, перекрывать пути снабжения, вербовать информаторов, ссорить лидеров повстанцев…

— Это не задача армии.

— А что задача армии?

— Ведение боевых действий.

— Вы своими пушками здесь такого наворочаете…

Подполковник никого ни в чем не убедил. В дело вступила артиллерия.

Но он не сдался, он начал воевать так, как считал нужным воевать.

За несколько месяцев люди подполковника взяли под контроль несколько караванных путей, по которым из Пакистана шло оружие. Они ни за кем не бегали, они просто ждали — день, два, неделю… столько, сколько придется. И почти всегда дожидались — на тропе показывались поднимающиеся на перевал вьючные лошади или верблюды.

Небольшие караваны они не трогали. Небольшие караваны они пропускали, чтобы убедить противника в том, что дорога безопасна. И вслед за малыми приходили большие караваны.

Они давали им возможность втянуться в ущелье и внезапно, с двух сторон открывали ураганную стрельбу, рассекая колонну на две и более частей. Укрыться было невозможно: пули летели со всех сторон. Занявшие окружающие высотки снайперы выбивали командиров. Если караван был слишком большим, они вызывали по рации «вертушки» и отходили на запасные позиции. Вертолеты по наводке корректировщиков утюжили местность ракетами. И, отработав, эвакуировали группу на базу.

Афганцы назначили за голову подполковника награду. Но он был неуловим. Потому что был очень расчетлив.

За полтора года почти непрерывных боевых действий он потерял только десять бойцов!

И вполне заслуженно получил Героя Советского Союза и звание полковника. Война щедро рассыпает на погоны и кителя звезды. И еще на кладбищенские памятники…

Другой бы на его месте притих, выслуживая генеральские погоны с лампасами. А он написал большой, страниц на десять, рапорт, где предлагал вывести из Афганистана девяносто процентов войск и вести войну опосредованно, то есть с территории Таджикистана и Туркмении, используя мобильные десантные соединения и небольшие диверсионные группы.

Его позиция сильно отличалась от общепринятой, и полковника-бузотера предпочли убрать подальше. Выскочек тогда не любили. Как, впрочем, и всегда.

Полковника вернули в Союз, назначив замом по тылу в заштатный, забытый богом и командованием округ. Формально это было повышение, так как должность соответствовала генеральскому званию. На самом деле это была ссылка, так как его оторвали от любимого дела.

Но в армии не принято говорить «нет», в армии принято говорить «есть!;». Полковника произвели в генералы и вручили в руки вместо автомата арифмометр.

Он начал работать как умел.

Вызвал к себе снабженцев и бухгалтеров и велел «по-быстрому» объяснить ему премудрости проводок.

— Но это же целая отдельная наука, — сказали ему.

— Ничего, я понятливый.

Он не привык кому-нибудь доверяться. Он привык все делать сам.

Итогом учебы явилась отставка двух его, непонятно чем занимавшихся, помощников. Один из которых оказался зятем командующего округом.

Который тут же вызвал не в меру ретивого зама на ковер.

— Ты что это творишь? Кто тебе позволял разбрасываться кадрами?!

— Вам нужен тыл или дырка от бублика? — спросил генерал Крашенинников.

— Что, все так плохо?

— Хуже, чем вы думаете. С таким тылом не то что Отечественную войну, в футбол не выиграть!

Командующий был фронтовиком и не очень любил лизоблюда зятя.

— Ладно, поступай как считаешь нужным, — махнул он рукой.

Потом командующего перевели в Москву. И он, как водится, потащил за собой своих людей. В том числе потащил зама по тылу, без которого был как без рук. Это великих стратегов в армии — пруд пруди, а толкового хозяйственника — днем с огнем не сыщешь!..

Должность была та же — зам по тылу. Но тылом стала чуть не вся страна.

Генерал перестал заглядывать в дула автоматов, теперь генерал разносил в хвост и гриву забывших сдать отчет снабженцев. Но разносил, как если бы увидел в оружейном стволе живых слизней.

Служба шла гладко, звания присваивали в срок… И пора было уже думать о пенсии и садовом участке в пригородах Москвы…

Но в конце восьмидесятых жизнь резко изменилась.

У генерала.

Потому что у всей страны…

На этот раз все было очень скромно и достойно. На этот раз олигархи приехали не на позолоченных «Роллс-Ройсах» и серебристых «Линкольнах», а на скромных «шестисотых» «Мерседесах». Пускать золотую пыль в глаза было некому, так как собирались в узком кругу. В кругу избранных.

Машины заезжали с улицы в подземный, на полета мест, гараж дачи главы консорциума «Сибнефтепродукт», к ним бросалась вышколенная прислуга, с полупоклоном открывавшая дверцы и смахивавшая с пиджаков пылинки.

Олигархи поднялись по мраморным ступенькам на первый этаж, где возле зимнего сада их встречал хозяин дома.

— Приветствую!..

Кого я вижу!..

Рад, очень рад!..

За каждым из гостей, нависая над плечами, двигались огромные, приседающие в. проемах дверей телохранители.

Быстрые официанты разносили подносы с напитками. Камерный оркестр известных всему миру виртуозов играл что-то из Шуфутинского, Штук двадцать фотомоделей с вырезами от пупа до крестца, ослепительно улыбаясь, фланировали среди гостей. В огромных, расставленных среди пальм клетках орали попугаи, в аквариумах плавали крокодилы, из террариумов за собравшимися внимательно наблюдали черные, неподвижные глаза рептилий.

Все было очень мило, по-домашнему, без обычного выпендрежа.

После небольшого, тысяч на пятьдесят долларов, фуршета хозяин дома пригласил гостей в кабинет. На этот раз одних пригласил — без моделей, охраны и прочих сопровождающих лиц. Для серьезного разговора пригласил.

— Прошу.

Оркестр умолк, официанты ушли. Оставленные за дверью телохранители, стоя парами, спиной друг к другу, доброжелательно посматривали по сторонам, не вынимая рук из карманов. Их дело было маленькое — ждать и, если понадобится, стрелять.

Хозяин дома не стал ходить вокруг да около.

— Вам не кажется, что в последнее время нам стало жить труднее? Все труднее и труднее? — спросил он. Все согласились.

— Что есть, то есть. Новый хозяин не оправдал надежд, Стелил мягко, а спать — бока болят. Твердовато спать.

— Новый всегда хуже старого, потому что голодный…

— Ему деньги нужны народу глотки заткнуть. Колбасой. Чтобы они вместо колбасы его не сожрали. Вот он и старается. За чужой счет. За наш счет…