Конфуций понимал под «человеколюбием» также «путь преданности и великодушия» и «любовь к людям». Как-то один из учеников великого учителя поинтересовался смыслом «гуманности», и Конфуций объяснил: «Тот, кто в Поднебесной способен придерживаться пяти качеств, может быть назван гуманным». Речь шла о скромности, великодушии, искренности, настойчивости и доброжелательности.

Итак, человеколюбие оказывается не просто доброжелательным и милосердным отношением к людям, но неким фактором гармонизации отношений, во-первых, между миром и человеком, а во-вторых, между человеком культурным и человеком природным внутри одной личности.

Обратим внимание – на Западе гуманность воина понимается несколько иначе, в основном как проявление сострадания к человеку, прощение сильным слабого или победителем побежденного, как это было в рыцарских поединках. По-другому мыслится в западной культуре и ценность человеческой личности.

В китайской культуре «гуманность» не слепа, она выборочно действует в зависимости от ситуации. Считалось, например, что казнь преступника – это проявление «гуманности» по отношению к народу, ибо преступник может принести в мир немало зла. Известен даже случай, когда Конфуций, занимая административную должность в одном из уездов, приговорил к смертной казни чиновника, не исполнившего должным образом ритуал.

Попробуем объяснить этот парадокс. Тесная связь «гуманности» с ритуалом в китайском традиционном обществе приводила к примечательному явлению: «гуманность» распространялась лишь на тех, кто соблюдал нормы ритуального поведения. Тот, кто нарушал эти правила, считался «потерявшим лицо». Автоматически он утрачивал и собственную «гуманность» по отношению к другим, т. е. терял основное свойство человека. А следовательно, с ним можно было поступать без всякой «гуманности». В этом отношении весьма показательна одна из бесед Конфуция со своим учеником Янь Юанем. Когда Янь Юань поинтересовался, что такое истинная «гуманность», Конфуций объяснил: «Сдерживать себя и поступать сообразно ритуалу – вот что такое истинная гуманность». «Позвольте узнать, – продолжал спрашивать Янь Юань, – как этого добиться?» – «Не смотреть на то, что противоречит ритуалу. Не слушать того, что противоречит ритуалу. Не говорить того, что противоречит ритуалу. Не делать того, что противоречит ритуалу», – объяснил Учитель. [174].

Вывод из всех этих рассуждений для китайского культурного сознания оказывается прост тот, кто не следует должным нормам поведения – «ритуалу», сам вычеркивает себя из числа тех, к кому приложимо понятие «гуманности». Именно поэтому бойца, преступившего правила своей школы, нарушившего нормы общения с учителем или с другими людьми, могли сурово покарать, даже убить – в какой-то момент он просто переставал существовать как полноценный человек. Однако, пока эти базовые ритуальные нормы не нарушены, необходимо приложить все усилия к тому, чтобы предотвратить поединок и не травмировать соперника. Именно поэтому в теории ушу сосуществовали внешне абсолютно противоречивые установки. С одной стороны, учили: «Пусть твоя защита не будет сильнее, чем нападение», «мудрец не обнажает оружия по своей воле», а с другой стороны, наставляли: «Коли вступил в поединок – свали противника с ног, как больное животное», «ударить противника – все равно, что щелкнуть пальцами». Оказывается, что дело здесь заключается не столько в противоречивости речей разных наставников, сколько в оценке того, соответствует ли поведение человека социально принятым ритуалам (напомним, что даже национально принятая форма приветствия – тоже ритуал), и, следовательно, применима ли к нему «гуманность».

В этом отношении весьма показателен пример Сунь Лутана, являющегося общепризнанным символом «боевой морали». По его мнению, истинный боец должен придерживаться двуединой добродетели – «добродетели в речах» и «добродетели в руках», т. е. в поединке. В то же время Сунь Лутан весьма образно объяснял: «Смотри на соперника как на сорную траву. Ударить соперника – все равно, что прогуляться по дороге». [216].

Понятие «дэ» («благой мощи»), в другом контексте – «морали», «добродетели» – в китайской традиции меньше всего связано с областью исключительно моральной. Это понятие имеет скорее духовно-«энергетическую» окраску. Согласно китайской духовной традиции, Небо ниспосылает «Благую силу» (дэ), которую воспринимает высший среди людей – император, не случайно титулуемый «Сыном Неба». В свою очередь правитель распространял дэ на своих подданных и таким образом напитывал Поднебесную благой мощью, ведя ее по пути гуманности, преданности и справедливости. В уставах школ ушу практически та же концепция описывается и по отношению к наставнику – именно он воспринимает истинное дэ и передает его своим ученикам. Дэ было практически единственным качеством, которое определяло человека как Мастера, никакого другого критерия не существовало. Таким образом, понятие «удэ» по сути представляет особую «Благодать», получаемую во время занятий боевыми искусствами.

Многие истории об известных мастерах были связаны именно с описанием их «благой» или «добродетельной мощи», а не силы удара. В частности, о патриархе стиля мицзунцюань («Кулак Потерянного следа»), основателе Ассоциации утонченных боевых искусств (Цзинъу тиюй хуэй) Хо Юаньцзя (?– 1909 гг.) рассказывают такую историю. Однажды состоялся поединок между его первым учеником мастером Лю Чжэньдуном и известным мастером одного из южных стилей Чжан Гуанъу. Бой продолжался с небольшими перерывами почти до вечера и окончился безрезультатно, противники оказались равны друг другу. На второй день на помост решил подняться сам Хо Юаньцзя. Он быстро сломил защиту соперника и, захватив правую руку Чжана своей правой рукой, заступив левой ногу за его ноги, обвил левой рукой поясницу противника и мощным движением оторвал его от помоста. Публика замерла, ожидая неизбежного броска. Но тут Хо Юаньцзя спокойно произнес: «Не стоит мне быть невежливым. Прошу прощения», и осторожно опустил могучего бойца на ноги. Публика несколько мгновений молчала, а затем взорвалась одобрительными криками и аплодисментами. Чжан Гуанъу признал: «Хо Юаньцзя поистине обладает не только блестящим боевым мастерством, но и высочайшей боевой добродетелью и действительно достоин уважения» [391].

Рассказы о таких поединках в мире ушу имели во многом воспитательное значение. Возможно, в реальности события развивались совсем иначе, однако всякое предание ушу носит дидактический характер, и поэтому сегодня мы видим целую галерею «добродетельных бойцов», снискавших себе славу не количеством выигранных поединков, а способностью одержать победу в соответствии с канонами удэ.

Понятие «добродетельного бойца» зачастую срасталось с именем известного мастера. Например, рядом с фамилией знаменитого мастера Сунь Лутана часто помещался буддийский знак «десять тысяч лет добродетельного счастья» – свастика, или по-китайски «вань». Иногда сам Сунь Лутан подписывал свои труды, ставя рядом с фамильным иероглифом Сунь знак свастики, причем никто из его поклонников не сомневался после этого в авторстве трактата. Примечательно, что китайский буддийский миссионер Сюаньцзан, привезший в VII в. из Индии немалое количество сутр и ставший их переводчиком на китайский язык, переводил «свастику» иероглифом «дэ» («благая сила») [306].

Понятие «удэ» имеет весьма древнее происхождение. В древнем Китае удэ рассматривалось как способ сделать государство процветающим. В летописи «Цзо чжуань», авторство которой приписывается ученику Конфуция, говорится о семи аспектах удэ: обуздание жестокости (т. е. борьба с самоуправством должностных лиц), отказ от использования военной силы, поддержание общественной безопасности, умиротворение народа, приведение народа в гармонию, процветание и богатство.

Прежде всего принципы «удэ» призваны были сохранить внутренние секреты школы от случайных людей. По этой причине не рекомендовалось без крайней необходимости показывать технику школы. Точно так же считалось излишним без надобности меряться силами с представителями других школ, если это не затрагивало чести «семьи» или учителя. Не случайно был распространен совет: «Пройди мимо обидчика, не замечая. Но если вступил в поединок – убей одним ударом».