Тут влез Трофимов:

– И доподлизывался! Наш отряд решку навел этому полковнику. И ему и офицерью, что с ним шли! Всех положили!

Штабс-капитан, до этого лишь изредка поднимающий какой-то мутный взгляд от пола, вдруг вскинулся и ощерившись, выдал:

– Лжешь, собака! Не могли вы, сиволапые, Михаила Гордеевича разбить. Мозгов у вас для этого маловато.

Остальные "благородия" при этих словах скривились, будто уксуса хлебнули (ну еще бы – так глупо сорваться), а Гришка обрадовался:

– Ну вот вы и вскрылись, "господа, просто идущие домой"! А я, с трупа вашего Гордеича, лично, вот этой рукой (тут он явно преувеличил) документы забрал. Так что и мозгов, и смекалки у нас хватило, чтобы малыми силами отборную белую сволочь в землю загнать! И вас к ним сейчас присоединим!

Говорливый пленник, после Гришиного пассажа попытался было вскочить, но стоящий за его спиной боец, ловко влепил прикладом по спине и штабс, навалившись на стол, сдулся. Его друзья замерли, настороженно сверля меня глазами. Я же, лишь хмыкнул:

– Так. Ну, с вашей конечной целью мы окончательно определились. Непонятно только, почему к Деникину, когда страна с немцами воюет?

Тут хрипло дышащий штабс-капитан, оторвал голову от стола и сипяще выкрикнул:

– Да потому что сейчас главное, красную мерзость изничтожить! Чтобы всё мнящее о себе быдло, землю жрало перед смертью! На кол вас! На кол! Всех! Господи, об одном жалею – не успел с Михаилом Гордеевичем уйти! Я бы вас тварей, зубами грыз!

У капитана изо рта летели какие-то темные брызги и в конце он захрипев упал на стол, с которого безвольно соскользнул вниз. Поднялась небольшая суета, когда парни, стоящие в конвое, принялись теребить беляка. Потом один из них поднялся и недоуменно констатировал:

– Дык он того – помер…

Я мазнул пальцем одну из темных капель на столе. Хм… кровь. Парочка его спутников, которых в это время оттеснили к стене синхронно сняла фуражки и перекрестилась. А потом подполковник пояснил:

– Анатолий Федорович, был ранен осколками гранаты в спину и в бок. Не долечившись из госпиталя ушел. Думал к Дроздовцам присоединиться. Не успел… Поэтому пошел с нами, хоть и был еще крайне слаб. Дня три назад кровью кашлять начал. А теперь вот…

Я зло прищурился:

– Это "вот", для данного господина, вполне закономерно. Его не ранение добило. Ненависть изнутри сожрала. Не к врагам ненависть, а к своему же народу. Мне лишь странно, чего это конкретно вы, до сих пор такие спокойные и слюнями не брызгаете. Или боитесь? Так ведь, Григорий Иванович вам ближайшую перспективу обрисовал. Нечего уже бояться. Ну – высказывайтесь напоследок!

Тут я вовсе не лукавил. Тех же немецких пленных оставил в живых, потому что они опасности не представляли. Рано или поздно, фрицы уйдут домой и о России станут вспоминать лишь в кошмарных снах. А вот эти останутся здесь и будут нас уничтожать. Даже когда сбегут за границу, все равно не успокоятся. Во всяком случае, померший штабс-капитан именно из таких был.

А подполковник удивил. Он сплюнул и криво ухмыльнувшись, ответил:

– Высказаться? А что тут говорить? Да, мы шли к Антону Ивановичу. Куда еще русским офицерам идти? Служить опереточной УНР? Увольте – мы присягу давали. Пусть того правительства уже нет, но Россия осталась! К Краснову? Тоже нет – насколько я понял, этот господин сепаратизмом балуется, а нам это невместно. Дроздовский, сильно политизирован, в ущерб делу. Вот и остается лишь Деникин. Он и немцам не союзник и с жидовскими комиссарами воюет. Выходит, на нем все звезды и сошлись. Вы довольны ответом?

– Вполне.

Молчаливый до этого поручик, внес свою лепту:

– Ну а вы, если стрелять нас собрались тогда, курево дайте. Нам ведь, положено последнее желание? Или подобное у вас не практикуется? Сразу в штаб к Духонину[20] отправляете, без послаблений?

Вместо ответа, распорядился убрать труп и пригласил офицеров обратно за стол. Те удивились, но сели. А я поинтересовался:

– Из вашего последнего слова можно сделать вывод что вот этот Анатолий Федорович к вам случайно прибился? – собеседники кивнули – Понятно… И российских баб с детьми да стариками вы на кол сажать не собираетесь?

Наглый поручик, который видимо уже попрощался с жизнью, себя решил не сдерживать. С деланным изумлением он сначала повернулся к подполу, а потом демонстративно окинув меня взглядом, фыркнул:

– Ха, "товарищ" у нас большой оригинал и знает толк в извращениях! С чего вы вообще решили, что мы на подобные зверства способны?

Гриня на это аж поперхнулся:

– Мы решили?! Так это ваш же дружок только что про сажание на кол говорил!

Подполковник вмешался и сухо ответил:

– С господином штабс-капитаном, мы придерживались разных взглядов как на политическую ситуацию в России, так и на способы ее разрешения. Именно поэтому, с полковником Дроздовским, наша группа и не ушла.

Я кинул:

– Понятно. Вы захотели идти к Деникину. Одно не ясно – что конкретно вас не устраивает в решении отдать землю крестьянам, а фабрики рабочим? Хотя – отставить. Политические дискуссии, если захотите, будете вести с комиссаром. У меня другой вопрос – вы на балалайке играть умеете?

Подпол, такому повороту дела очень удивился:

– Да как-то не дал бог таланта. Но я не понимаю, к чему сей интерес?

– А авто водите?

– Тоже нет.

Я широко улыбнулся:

– Тогда, у Антона Ивановича вам делать нечего!

Собеседник с силой провел ладонью по лицу, тряхнул головой и ответил:

– То-то я совсем перестал вас понимать…

– Да чего тут понимать? Тоже мне, бином Ньютона! Просто большевики людям объяснили, что в этот раз сражаться надо не за проливы, кредиты, или даже царя-батюшку. Драться надо за свое, кровное! Ну и народ, после такого известия, моментально превратился в стихию. Иди сейчас крестьянину скажи, что земля не его, а снова помещичья. Он же за это любого без соли схарчит – в этом месте, собеседник машинально кивнул, а я продолжил – То есть перспектив, для тех, кто сейчас идет против народа, просто нет. Крови прольется много, но один черт победа останется за нами. После этого, немцы уберутся в свой фатерлянд и там на какое-то время затихнут. А вам придется валить в эмиграцию. Если хватит денег купить визу, то скорее выберете Францию. Только там у них своих безработных людишек хватает. Вот и остается вам, если сильно повезет, либо в таксисты идти, либо на балалайке играть в каком-нибудь псевдорусском кабачке. Сразу скажу, что гитара там котироваться не будет – французам экзотика нужна. И в официанты вам не попасть, потому что поначалу гордость помешает, а потом просто мест не останется. Но ни рулить, ни играть вы не умеете, поэтому остается один путь – в грузчики. Но у тех свои законы и вряд ли вы больше полугода продержитесь. Скорее всего умрете, надорвавшись или получив очередных люлей от французских апашей, когда вновь откажетесь отдавать им часть заработка.

Трофимов, внимательно слушающий мой монолог, знающе подтвердил:

– Эти могут. Уж очень ловки, собаки, ногами махать[21]…

Тут выдержал и поручик:

– Вы упустили еще один вариант. Мы можем просто погибнуть за Россию!

Я кивнул:

– Погибнуть – да. Но не за Россию. За очередного "верховного правителя" – легко. За помещиков и фабрикантов что возле него вьются, в надежде вернуть хоть часть капиталов. За нынешних "союзничков", мечтающих разорвать страну на части и за счет этого обзавестись новыми колониями да протекторатами. Только они все всё равно обломаются. А вас просто закопают. Хотя в нынешней ситуации, это достаточно неплохой расклад. Во всяком случае, лежать будете в своей земле, а не на чужбине.

Внимательно слушающий меня полковник пожевал губами и решился задать вопрос:

– Ваше видение нынешней ситуации несколько однобокое, но спорить не стану. Позвольте только спросить, а зачем вы нам все это говорите?