— Хороший мужик, — заметил Дэнни, когда генерал уехал на «джипе» в сопровождении коммодора Перкинса. — Свой в доску.

— А те, что помоложе, все ребята что надо, — согласился капрал Флауэрс.

— Можно мы пойдем в кокпит?

— Конечно, только ничего не трогайте, — радушно разрешил капрал. — Так, говорите, вы были в десанте? Представляю себе, что здесь творилось...

— Педро!

— Ну, что там? — сонно спросил Рохас.

— Педро, проснись!

Санитар, ошалевший от сна, вскочил с койки с ножом в руке.

— Тихо, Педро. Это же я, Элкью. Пошли со мной.

— Что случилось?

— Дэнни заболел. Сильный жар.

Санитар схватил свой чемоданчик и побежал за Элкью через весь лагерь третьей роты, на берег лагуны, где стояла палатка связистов.

Была ночь, но Мэрион уже зажег лампу. Энди стоял на коленях перед койкой Форрестера и влажной тряпкой протирал ему лоб.

Дэнни метался в бреду и жалобно стонал. Педро пощупал пульс и измерил температуру.

— Ну что, Педро? Лихорадка?

— Да, тропическая лихорадка, причем в очень тяжелой форме.

— Он почти неделю ходил смурной. Я говорил ему, чтобы отправился в санчасть.

— Вот блин!

— Что же делать, Педро?

— Надо срочно доставить его к врачу. Элкью! Зови Шапиро.

Командир третьей роты не заставил себя ждать.

— Что случилось, Педро? — встревоженно спросил он, врываясь в палатку.

— Плохо дело, Макс, очень плохо. Тропическая лихорадка. Тяжелая форма. Я с таким раньше не сталкивался.

— Так чего же вы ждете? Несите его на «аллигатор» и доставьте к врачу.

— Боюсь, Макс, он не выдержит транспортировки на «аллигаторе». Ты же знаешь, какая это адская машина, Только от грохота помереть можно.

Дэнни, укрытый несколькими одеялами, громко застонал. Его затрясло, лицо посерело и стало мокрым от пота. Он изогнулся и закричал от страшной боли, пронзившей все тело.

— Я слышал, туземцы называют эту лихорадку «костоломной», — подал голос Мэрион.

— Неужели на Лулу нет врачей? — возмутился Шапиро. — Ведь парень умирает!

— Они все на острове Хелен. Док Кайзер ближе всех, но он на Байкири.

— Хватайте один из «джипов». Шпарьте напрямик через лагуны и привезите дока Кайзера.

— Сейчас прилив, и там полно воды, — напомнил Элкью.

— Тогда берите мою амфибию! Только не стойте, как стадо баранов! Делайте что-нибудь, черт вас раздери!

— Макс, если кто-то увидит «дак», то не миновать трибунала...

— Положить мне на трибунал! Если что, валите все на меня!

— Есть, командир! — Педро повернулся к Энди. — Свяжитесь с Байкири. Надо переговорить с доком Кайзером.

...Я как раз дежурил у радиостанции, когда они вышли на связь. Кайзер прибежал на узел связи через минуту и тут же схватил микрофон.

— Как он там?

— Плохо. Жар.

— Сколько дней он болеет?

— Никто точно не знает, но, вероятно, уже несколько дней.

— Боли в спине и в животе?

— Да, конвульсии... и постоянно бредит.

— Тогда это точно лихорадка. Боюсь, мы ничем не сможем помочь.

— Что?!

— Мы не знаем, как лечить эту болезнь, Педро. Давай ему аспирин и попробуй сбить температуру. Больше мне нечего посоветовать.

— Но как же, доктор...

— Я тебе еще раз повторяю, Педро, нам ничего не известно об этой болезни, мы не знаем, что нужно делать.

— Вы не могли бы приехать?

— У меня здесь пятьдесят человек с такими же симптомами.

Педро медленно стащил с головы наушники.

— Идите-ка спать, я останусь с ним, — предложил он остальным.

Они все слышали разговор через усилитель. Шапиро ушел, матеря в сердцах неизвестно кого. Энди, Элкью и Мэрион остались дежурить вместе с Педро.

Дэнни метался в бреду всю ночь, непрерывно повторяя имя жены: Кэтти... Кэтти... Кэтти... Голос его постепенно слабел, а под утро он сбросил с себя одеяла и сел на койке с открытыми остекленевшими глазами. Педро силой уложил его на место и сделал все возможное, чтобы сбить температуру до следующего приступа.

Утром температура немного спала. Рохас счел это хорошим признаком и даже позволил себе немного вздремнуть, когда в палатку ворвался босой и заспанный Маккуэйд.

— Педро, загляни в мою палатку. У одного из ребят сильный жар и, по-моему, он умирает.

Рохас быстро собрал лекарства.

— Спасибо, Педро.

— Когда он придет в себя, заставьте его выпить как можно больше сока. У него обезвоживание организма. А я вернусь, как только смогу.

Дэнни открыл глаза. Все вокруг было как в тумане. Он попытался что-то сказать, но из груди вырвался только хрип. Сильные руки приподняли его, и он почувствовал на губах вкус сока. Присмотревшись, Дэнни различил лицо Хуканса. Все плыло перед глазами, и он напрягся, чтобы стряхнуть с себя эту бредовую пелену. И тут же кинжальная боль прокатилась по всему телу.

— Тихо... тихо, братан. — Энди обнял его за плечи. — Выпей еще сока.

С трудом проглотив пару глотков, Дэнни, тяжело дыша, привалился к груди Энди.

— Я умру...

— Да ты что, спятил?

— Я знаю... я умру.

Элкью стало не по себе от уверенности Дэнни и от того, как страшно осунулось его лицо.

— Это то же самое, что и малярия, так что держись, старик, — бодро сказал Джонс. — Пару дней, и будешь на ногах.

И тогда Дэнни заплакал.

Энди, Мэрион и Элкью молча смотрели, как слезы катятся по его небритым щекам, и холод жуткого предчувствия охватил их сердца. Они так привыкли видеть Форрестера сильным и уверенным в себе, что вид Форрестера сломленного, Форрестера, воющего от боли, как побитая собака, просто ошарашил их.

— Все болит... все больно... Я хочу домой... А мы все воюем и воюем... Мы никогда не вернемся... никогда...

— А он прав, черт возьми, — прорычал Энди. — Если нас и отправят домой, то уже в гробу.

— Ты-то чего завелся? — укоризненно спросил Элкью, но Энди уже понесло.

— Сначала Ски, потом Левин и Бернсайд. Думаете, на этом конец? Как бы не так! Корпус всех нас сожрет. Если не получишь пулю, то сдохнешь от лихорадки, дизентерии, сгниешь в джунглях!

— Тебе просто жаль самого себя, — тихо заметил Мэрион.

— Ну и что? Морпехам запрещено жалеть себя? Запрещено тосковать по дому?