Рудольф рассматривал мисс Лено. Сегодня она особенно привлекательная, подумал он. Длинные сережки, коричневое, блестящее платье, плотно облегающее бедра, перехваченное на талии узким пояском и подчеркивающее высокую грудь. Яркий рот, словно какая-то большая кровавая рана. Вместо крови – красная губная помада. Она старательно красила губы перед каждым уроком. У ее родственников был небольшой французский ресторанчик в театральном районе Нью-Йорка, и в облике мисс Лено было гораздо больше от Бродвея, чем от чопорного парижского предместья Сент-Оноре, но, к счастью, Рудольф не разбирался в этом.
Лениво двигая ручкой, Рудольф начал что-то рисовать на листе бумаги. Под пером постепенно возникало лицо мисс Лено, два локона, обрамляющие лицо, ее кудрявые, густые волосы, разделенные пробором посредине. Рудольф продолжал рисовать. Сережки, полная шея. Тут Рудольф помедлил. Территория, куда теперь он вторгался, считалась запретной. Рудольф еще раз посмотрел на мисс Лено. Она продолжала читать. На уроках мисс Лено никогда не возникало проблем с дисциплиной. Любое нарушение каралось. За малейший проступок следовало суровое наказание. Мисс Лено не скупилась на них, отличаясь при этом какой-то неженской беспощадностью. Проспрягать возвратный неправильный глагол «se taire»1 и повторить его спряжение десять раз подряд было одним из самых легких наказаний. Она могла спокойно сидеть перед учениками и читать книгу, и ей достаточно только раз поднять голову, чтобы убедиться, что в классе все в порядке – никто не перешептывается и не передает друг другу шпаргалки.
Рудольф увлекся. Он вел линию фигуры мисс Лено к обнаженной правой груди. Потом – к левой. На рисунке она стояла у доски, повернувшись на три четверти, держа кусок мела в руках. Рудольф рисовал увлеченно. Его рисовальное мастерство улучшалось прямо на глазах, с каждой новой деталью. Бедра дались очень просто. «Венерин бугор» он представлял только по книгам, и у него о нем было весьма расплывчатое представление. Ногами он был доволен. Он хотел нарисовать мисс Лено босоногой, но ему никогда не удавались ступни, поэтому он нарисовал учительницу в туфлях на высоких каблуках. Так как она стояла у него у доски и что-то на ней писала, он вывел, копируя аккуратный почерк мисс Лено: «Je suis folle d’amour»2 так, как она обычно писала на доске. Потом он начал искусно затушевывать грудь мисс Лено. Его вдруг осенило. Фигура будет более выразительной, если он направит на нее с левой стороны яркий свет. Он заштриховал внутреннюю часть бедра мисс Лено. Жалко, что у него нет друга, кому он мог бы показать портрет и который мог бы его по достоинству оценить. Рудольф не мог доверять своим сверстникам по легкоатлетической команде, своим приятелям – они не могли по достоинству оценить его способности. Он увлеченно ретушировал ремешки на туфлях мисс Лено, когда почувствовал, что у его парты кто-то стоит. Рудольф медленно поднял глаза. Взгляд мисс Лено был устремлен на лежащий на парте рисунок. Она подошла к нему незаметно, как кошка, несмотря на высокие каблуки туфель.
Рудольф замер. Сейчас главное не растеряться. В черных, подведенных черной краской глазах мисс Лено бушевала ярость, она нервно кусала губы, размазывая помаду. Резко протянула руку. Рудольф взял листок и отдал его мисс Лено. Учительница, резко повернувшись на каблуках, пошла к своему столу, свернув листок так, чтобы никто не видел, что на нем изображено.
За несколько секунд до звонка она громко выкрикнула:
– Джордах!
– Слушаю, мэм, – ровным тоном откликнулся Рудольф.
– Будьте любезны задержаться после урока. Мне нужно с вами поговорить.
– Хорошо, мэм.
Прозвенел звонок. Начался обычный шум. Ученики выбежали из класса, через несколько минут закончится перерыв и начнутся другие уроки. Рудольф медленно, с подчеркнутым старанием складывал свои учебники в портфель. Когда в классе никого, кроме него и мисс Лено, не осталось, он подошел к ее столу.
Она восседала перед ним на стуле, как судья. Ледяным тоном процедила:
– Месье художник. Вы пренебрегли одной весьма важной деталью в своем шедевре. – Вытащив рисунок из ящика стола, она на крышке стола с режущим ухо неприятным звуком разгладила его пресс-папье. – Нет вашей подписи. Произведения живописи ценятся значительно выше, если на них стоит подлинная подпись создавшего их художника. Будет очень жаль, если вдруг у кого-то возникнут сомнения в отношении авторства работы такой высокой художественной ценности. – Она пододвинула листок к Рудольфу. – Буду крайне благодарна вам, месье, если вы соблаговолите поставить свою подпись. Поразборчивее, пожалуйста.
Рудольф, взяв ручку, написал свою фамилию в левом углу листа. Он писал нарочито медленно, делая вид, что, подписывая рисунок, он любуется им. Пусть мисс Лено думает так. Он не будет вести себя как перепуганный насмерть ребенок. У любви свои законы. Если у него оказалось достаточно мужества, чтобы нарисовать ее обнаженной, то он должен вести себя как мужчина и спокойно выдержать приступ ее гнева. Расписавшись, он подчеркнул подпись эффектной чертой. Мисс Лено выхватила у него листок и положила перед собой. Она тяжело дышала.
– Месье, – ее голос сорвался на крик. – Сегодня после уроков приведите ко мне ваших родителей. И как можно скорее! – Рудольф заметил, что когда мисс волновалась, то делала ошибки в произношении. – Мне необходимо сообщить им кое-что весьма важное об их сыне, пусть полюбуются, кого они воспитали. Я буду их ждать в школе, в этом классе. Если вы не появитесь здесь со своими родителями к четырем часам дня, то, смею вас заверить, последствия такого безответственного поведения могут быть самыми серьезными. Вам понятно?
– Да, все ясно, мэм. До свидания, мисс Лено. – Эта фраза – «до свидания, мисс Лено» – вселила в него прежнее мужество. Он вышел из класса не медленнее и не быстрее, чем обычно. Он долго вспоминал свои скользящие, неторопливые движения. А мисс Лено дышала прерывисто и тяжело, так, словно взбежала на два пролета лестницы.
Когда уроки в школе закончились и он пришел домой, то не сразу пошел в лавку, где мать обслуживала покупателей, а поднялся наверх, в квартиру, надеясь застать там отца. Что бы ни случилось, он не хотел, чтобы мать увидела его художества. Отец наверняка ему как следует врежет, но такая скорая расправа все же предпочтительнее, чем те муки, которые придется ему испытывать от укоризненных взглядов матери до конца всей ее жизни, если, не дай бог, она увидит нарисованный ее сыном портрет обнаженной учительницы. Отца дома не было. Гретхен – на работе, а Том никогда не возвращался раньше, чем за пять минут до ужина. Рудольф вымыл руки, причесался. Да, нужно быть готовым встретить свою горькую судьбу как истинный джентльмен.
Он спустился в лавку. Мать запихивала дюжину булочек в пакет какой-то старухи, от которой шел резкий запах, как от описавшейся собаки. Он подождал и, когда она ушла, поцеловал мать.
– Ну, как прошли занятия в школе сегодня? – спросила она, взъерошивая ему волосы.
– Все о’кей. Ничего новенького. Не знаешь, где папа?
– Может, пошел к реке.
– Для чего?
Это «для чего» сразу вызвало у матери подозрение. В их семье никто и никогда не разыскивал отца без особой на то надобности.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто так.
– Сегодня есть тренировки по легкой атлетике? – бросила она пробный шар.
– Нет, сегодня нет. – Маленький колокольчик над дверью задребезжал, и в лавку вошли два покупателя. Теперь Рудольфу уже не нужно было продолжать лгать, и он, помахав матери на прощанье, вышел, а она поспешила навстречу покупателям.
Он быстро зашагал к реке, и лавка вместе с пекарней вскоре скрылись у него за спиной. Отец хранил свою гоночную одноместную лодку в полуразвалившемся складе на берегу реки у самой кромки воды и обычно день или два в неделю занимался ее ремонтом. Рудольф молился, чтобы сегодня был именно такой день недели и отец был там, на складе. Подойдя к складу, он увидел отца. Он стоял около лодки, установленной на козлах вверх днищем, и шкурил наждаком ее корпус. Закатав рукава, он старательно с двух сторон обрабатывал гладкое дерево. Чем ближе подходил Рудольф к нему, тем заметнее были его мускулы на предплечьях, мощные, похожие на канаты, которые то вздувались, то пропадали, подчиняясь его ритмичным движениям. Было тепло, но даже несмотря на задувавший с реки ветер, пот катил с него градом.
