– Да.

– Вы меня осуждаете? – спросил Бойлан охрипшим, суровым тоном.

– Да, не одобряю.

– Почему же?

– Потому что для нее вы очень старый.

– Да, в этом моя беда, – сказал Бойлан. – Не ее беда. Моя. Увидите ее, передайте, пожалуйста, что мое предложение остается в силе.

– Нет.

Бойлан сделал вид, что не расслышал его резкого ответа.

– Скажите ей, – продолжал он, – что я не могу ложиться в постель без нее. Это просто невыносимо. Хочу вам признаться, Рудольф. В тот вечер в ресторанчике «Джек и Джилл» я оказался совершенно не случайно. Я не посещаю подобные заведения, думаю, вам это известно. Я решил разыскать вас. Я стал бывать в тех местах, где вы играли на трубе. Я следил за вами. Я искал Гретхен. В голове у меня мелькнула дурацкая мысль, что в брате я найду хоть что-нибудь от сестры.

– Мне пора спать, – грубо оборвал его откровения Рудольф. Он, открыв дверцу, вылез из машины. Взял с заднего сиденья свою удочку, корзинку для рыбы, бредень, резиновые пожарные сапоги. Напялил на голову свою смешную фетровую шляпу. Бойлан сидел на своем сиденье и курил, разглядывая сквозь облачко дыма ровную линию фонарных огней Вандерхоф-стрит, словно на практике проверял верность теории перспективы, сказанную однажды учителем рисования: параллельные линии не пересекаются в бесконечности или, может быть, все-таки пересекаются.

– Прошу вас, не забудьте сумочку, – напомнил ему Бойлан.

Рудольф взял сумку. Легкую, будто она пустая и внутри ничего нет. Какая-то новая научно разработанная «адская машинка».

– Благодарю вас за ваш такой приятный для меня визит. Кажется, я получил от него все, что можно. И всего-то ценой пары старых болотных сапог, которые я больше не ношу. Я сообщу вам, когда будет готов тир. Ступайте, ступайте, юный неженатый разносчик булочек. Я буду думать о вас на заре, часов в пять утра. – Бойлан завел мотор и резко сорвал машину с места.

Рудольф смотрел вслед автомобилю, на красные задние огни, стремительно удалявшиеся в бесконечность, эти два огонька-близнеца, два сигнала, предупреждающие об опасности. Рудольф отворил дверь рядом с пекарней, занес сумки в прихожую. Включил свет, посмотрел на сумку. Замочек открыт. Кожаный ремешок свисал с ручки. Он открыл сумку, надеясь, что мать не слышит его возни. Там находилось, небрежно брошенное на дно, ярко-красное платье. Рудольф вытащил его, поднес поближе к лицу. Кружева. Глубокое декольте. Он представил, как сестра наденет его и всем открыто продемонстрирует свои женские прелести.

– Рудольф, это ты? – раздался сверху тревожный голос матери.

– Да, мам, я. – Он торопливо щелкнул выключателем. – Я сейчас вернусь. Забыл взять вечерние газеты. – Подняв сумку с пола, он торопливо вышел из прихожей: обязательно нужно опередить мать. Он побежал в соседний дом, к Бадди Уэстерману. Дом у Уэстерманов большой, просторный. Мать Бадди позволяла их группе «Пятеро с реки» репетировать в подвале дома. Рудольф свистнул. Мать у Бадди веселая, радушная женщина, любила их компанию и всегда угощала ребят то молоком, то чашечкой кофе после репетиций. Но сегодня Рудольфу не хотелось встретиться с ней. Он запер замочек, свешивающийся с ремешка ручки, положил ключик в карман.

Бадди сразу же отозвался на свист, вышел из дома.

– В чем дело? Уже так поздно!

– Послушай, Бадди, – сказал Рудольф, – не сможешь ли подержать эту сумку для меня пару дней, а? – Он протянул Бадди сумку. – Купил подарок для Джулии и не хочу, чтобы увидела мать. – Заведомая ложь: в квартале было известно, какие скупердяи все Джордахи, и к тому же Бадди знал, что мать Рудольфа не одобряла встреч сына с девушками.

– Ладно, сохраню, – беззаботно пообещал Бадди. Он взял из его рук сумку.

– Я тоже тебя когда-нибудь выручу!

– Мне от тебя ничего не нужно, кроме одного – не фальшивь, когда играешь «Звездную пыль». – Бадди считался лучшим музыкантом в их джазе и поэтому позволял себе делать иногда подобные критические замечания. – Что-нибудь еще?

– Нет, это все.

– Между прочим, я видел сегодня Джулию, – бросил Бадди. – Проходил мимо кинотеатра. А она входила. С каким-то незнакомым парнем. Он старше тебя. Приблизительно года двадцать два. Я спросил: «Где же Рудольф?», она ответила, что не знает и знать не хочет.

– Не может быть! – обиделся Рудольф.

– Нельзя же быть постоянно в полном неведении, вот что я скажу тебе, Рудольф. Ладно, до завтра!

Рудольф пошел к вагону-ресторану «Эйс», чтобы купить там вечернюю газету. Он сидел за столиком со стаканом молока и двумя земляными орешками, читал спортивный раздел. Накануне днем «Гиганты» выиграли. Если не считать этого важного спортивного события, каким был для него этот день? Удачным или несчастливым? Он этого не мог сказать.

Том поцеловал Клотильду и пожелал ей спокойной ночи. Она, проведя теплой ладонью по его щеке, нежно ему улыбнулась. Она лежала в кровати под одеялом, волосы разметались на подушке. На ночном столике горела лампа, чтобы он вышел из ее комнаты, не расквасив себе нос, или не налетел на кого-нибудь из домочадцев. Том бесшумно затворил за собой дверь. Полоска света в щели двери пропала – Клотильда выключила лампу.

Он, пройдя через кухню, вышел в коридор и стал медленно подниматься по темным ступенькам, держа в руках свитер. Из спальни дяди Гарольда и тети Эльзы не доносилось ни звука. Обычно там стоит такой храп, что сотрясается весь дом. По-видимому, сегодня дядя Гарольд уютно спал на боку. Никто из их родственников в Саратоге не умер. Дядюшка потерял три фунта веса и ничего там не пил, кроме воды.

Томас по узенькой лестнице прошел на самый верх, к себе на чердак, открыл дверь, включил свет. На его кровати в своей полосатой пижаме сидел дядюшка Гарольд собственной персоной.

Моргая на свет, он ласково улыбнулся. Во рту его зияла большая дыра: четырех передних зубов не было, а мост он снимал на ночь.

– Добрый вечер, Томас, – сказал дядя. Без переднего моста речь дяди была невнятной, он шепелявил.

– Привет, дядя Гарольд, – поздоровался Томас. Он, конечно, понимал, что волосы у него взъерошены и от него пахнет духами Клотильды. Интересно, что дяде понадобилось в его комнате в столь поздний час? Прежде он к нему никогда не поднимался. Том понимал, что сейчас ему нужно быть очень осторожным, подбирать правильный ответ и нужную интонацию.

– Уже довольно поздно, ты не находишь, Томми? – сказал дядя Гарольд низким голосом.

– На самом деле? – переспросил Том. – Знаете, не посмотрел даже на часы. – Он стоял возле двери, стараясь держаться подальше от дяди. Почти голая комната. У него немного личных вещей. На комоде – книжка из библиотеки «Всадники из Перпл-Сейджа»1. Ее ему посоветовала почитать библиотекарша. Роман непременно понравится, заверила она его.

– Уже довольно поздно, ты не находишь, Томми? – Массивный дядя Гарольд, казалось, заполнял собой всю маленькую комнатку. Он сидел в своей полосатой пижаме посередине кровати, и от его веса она сильно прогнулась. – Почти час ночи, – продолжал дядя Гарольд. Из его рта вылетали мелкие капельки слюны: так проявлялось отсутствие верхних зубов. – Поздно, нужно заметить, тем более для такого парня, как ты, с молодым, растущим организмом, которому приходится вставать очень рано и трудиться целый день. Развивающемуся организму, Томми, требуется полноценный, продолжительный сон.

– Я не знал, который сейчас час, – оправдывался Томми.

– Чем же ты занимался в час ночи, Томми, какие нашел для себя развлечения?

– Бродил по городу, – отважно соврал он.

– Ах, эти яркие огни, – сказал дядя Гарольд. – Яркие огни городка Элизиума, штат Огайо!

Том притворился, что хочет спать, зевнул, потянулся. Бросил свитер на спинку стула.

– Как хочется спать! Скорее бы в постель!

– Томми, тебе нравится у нас в доме? – зашепелявил дядя Гарольд, брызгая слюной.