– Эй, куда? Назад!

– По потребе[42]… – послушно откликнулся лях и универсальным жестом изобразил процесс отправления малой нужды.

– Потерпишь! – безапелляционно заявил Мишка, многозначительно поведя самострелом. – Или прямо здесь дуй… ишь, каким застенчивым сделался! Не бойся, не оторвут тебе ничего!

– А вот я так и оторвала бы! – неожиданно заявила немолодая женщина, сидящая на земле недалеко от Мишки. – Как сильничать, так не стеснялся, а тут вдруг застенчивым стал!

Лях, пряча глаза, на всякий случай отошел на несколько шагов в сторонку.

«Комедь, блин: зеки вертухаями командуют! Сладкая мечта «спецконтингента».

– Эй, парень! – окликнула Мишку молодуха в драной рубахе, синяком на пол-лица и сильно расцарапанной шеей. – А ты попал бы из своей стрелялки, если б этот гнус свое хозяйство достал?

«Гм, сэр, разбитная, однако, мамзелька! Поваляли ее, надо полагать, неслабо, однако живости не утратила!»

– Ха! Да наш боярич на слух стрелять умеет! – влез в разговор урядник Степан. – Он бы этому усерышу с закрытыми глазами, только по журчанию, болт куда надо засадил… и куда не надо тоже!

«Пленники» негромко загомонили, наперебой перечисляя разные места ляшского организма и классифицируя их по признакам: «куда надо» и «куда не надо». Получалось, что «надо» вообще-то бы везде, но только так, чтобы не сразу помер. «Часовые» и вовсе затосковали.

– Боярич! – Немолодая женщина, высказавшая желание «оторвать», пересела поближе к Мишке. – А ты и вправду боярич?

– Да, боярич из рода Лисовинов, внук воеводы Корзня.

– И сотником у этих? – Женщина качнула головой в сторону Степана.

– Верно. Меня Жданом звать.

– Жданом?

– Во Христе Михаил сын Фролов.

– А… ну да, конечно… А меня Буеслава.

«Ого! Непростая бабонька! Буеслава – напористая, сильная[43]. Просто так подобные прозвища не дают, наверно, что-то вроде нашей Добродеи, только в ином смысле, разумеется. Короче, крутая баба, с воинственным характером».

– Рад познакомиться, матушка Буеслава! – Мишка, хоть и не вставая, подчеркнуто склонил голову, коснувшись груди подбородком. – Честь для меня.

– Вежливый… – Буеслава скупо обозначила улыбку, – и внук Корзня… – Улыбка тут же угасла. – А скажи-ка, Ждан, где ж ты себе сотню таких удальцов набрал?

– Так у нас там Воинская школа есть, матушка Буеслава. Все мои ребята в той школе ученики.

– Да? И кого ж вы в той школе учите?

Мишка чуть не ляпнул: «Воинов, конечно», – но вовремя сообразил, что вопрос о том, кого в Воинскую школу принимают.

– Да всех учат, не только ратнинских! У нас там и ребята из Турова есть, даже торк один затесался, а больше половины – из дреговических родов. Светлая боярыня Гредислава Всеславна их на учебу благословила…

– Почему Гредислава? – перебила Мишку женщина. – Правильно говорить Градислава – создающая славу.

– Да? А у нас так говорят. Я думал, что Гредислава это от грядущей славы. И боярыня не поправляла…

– Ну… ей виднее, может, и надо так с вами, христианами…

– Эй! Тихо там! – Над бортом захваченной у ляхов ладьи поднялась голова десятника Егора. – Расшумелись, как на торгу!

«Злой – пацанами командовать оставили, да еще Луку вчера чуть не грохнул случайно… ругани в свой адрес наслушался…»

Поспать после боевой ночи Мишке с опричниками удалось только до обеда, потом поднялась тревога – к погосту приближался небольшой отряд ляхов, возвращавшихся с грабежа какого-то лесного селища. Поучаствовать в его истреблении отрокам не пришлось, потому что дорвавшиеся наконец-то до дела ратнинцы искрошили неполных два десятка бандитов, совершенно не готовых к подобному обороту дела, в считаные минуты. Потом, где-то через пару часов, была еще одна тревога, чуть не закончившаяся весьма скверно – ратнинцы с лихим гиканьем и посвистом налетели на отряд, возглавляемый Лукой Говоруном. Только вид уникальной рыжей бородищи воеводского боярина и его не менее уникальные ораторские способности предотвратили кровопролитие в последний момент.

Оказывается, одна из групп грабителей, на свою беду, вылезла из леса как раз туда, где Лука занимался оборудованием своей боярской усадьбы. Вернее, не к самой усадьбе, а к находившемуся неподалеку небольшому дреговическому поселению. Лесовики каким-то образом засекли приближение неприятеля и, здраво рассудив, что если уж поблизости завелся боярин, то надо поиметь с этого хоть какую-то пользу, послали к Луке гонца. Остальное уже было делом техники – восемь (считая самого Луку) конных и доспешных ратнинцев (лучшие лучники сотни) и с десяток лесных охотников устроили засаду и истыкали ляхов стрелами раньше, чем те сумели что-то сообразить.

Потом Лука повел свое воинство к соседу – тоже получившему воеводское боярство десятнику Игнату. До тех мест ляхи не добрались, но зато сводный отряд Луки пополнился тремя ратнинскими воинами и еще десятком с небольшим дреговичей. Уяснив из допроса раненого ляха сложившуюся ситуацию, Лука с Игнатом решили двигаться не к Ратному, а к Княжьему погосту. По дороге лесовики, исполнявшие роль разведчиков и проводников, обнаружили следы еще одного отряда ляхов, гнавших по лесным тропинкам захваченных пленных и скотину, но догнать их не успели – напоролись на своих. Тут-то десятник Егор чуть и не вздел Луку на копье, в последний момент удержался, а Лука на весь лес орал такое, что, по словам ратника Арсения, у Егора наконечник копья прямо на глазах ржаветь начал.

– И куда ж вы дреговических отроков после учебы денете? – продолжила расспросы Буеслава, понизив голос почти до шепота. – Или у себя на службе оставите?

– Боярыне Гре… Градиславе Всеславне надлежит боярскую дружину иметь, вот и будет ей дружина.

– И не опасаетесь?

– Чего? – Мишка сделал вид, что удивился, хотя суть вопроса прекрасно понял.

– Ну… так… – Буеслава тоже сделала вид, что не может подобрать нужных слов, – вы христиане… а она…

«Ага, не желаете четко формулировать, мадам, значит, надо понимать, не хотите портить отношения. Эге, а случайный ли у нас разговор? Тех, кому надо изображать пленных, среди лесовиков выбирал почтеннейший Треска. Не его ли поручение выполняете, сеньора?»

– Ты про то, матушка Буеслава, что христиане с велесовцами в Погорынье уже больше ста лет режутся?

– И что ж ты скажешь? – не стала ни подтверждать, ни опровергать Мишкины слова Буеслава.

– Да сказать-то много чего можно. К примеру, что за столько лет, через жен из дреговических родов, ратнинцы чуть ли не со всем Погорыньем породнились. Можно еще сказать, что мы с боярыней Градиславой никогда не ссорились, а недавно воевода Корней к ней ездил, принят был ласково и какой-то ряд заключил, но какой именно, мне неизвестно. А еще… знаешь, матушка Буеслава, случилась как-то в давние времена такая история. Однажды Господа Бога нашего Иисуса Христа остановили у входа в храм его недруги. Был Он тогда еще совсем юн, и решили они, что легко могут Его в смешном виде перед людьми выставить. Спрашивают Его: «Надо ли платить подати римскому кесарю?» Что ответить? Сказать: «Не надо, потому что римляне захватчики»? – получится, что призываешь к бунту против римлян. Сказать: «Надо»? – получится, что ты против своего народа и своего Бога.

Увидел Иисус монету в руке у одного из своих недругов и спрашивает: «Чей лик на монете?» «Кесарев», – отвечают. «Ну, так и отдайте Богу – Богово, а кесарю – кесарево». И недруги Его удалились в великом смущении. Вот и я повторю за Ним: «Богам – божье, людям – людское. И не надо одно с другим мешать».

– Хм… – Буеслава покривила рот в усмешке. – Думаешь, и я в смущении удалюсь?

– Да с чего бы? – снова изобразил удивление Мишка. – И я – не Он, и ты мне – не недруг! Или я ошибаюсь?