– Меня пытали!!! – И откуда у Спиридона взялись силы, чтобы так орать? – Огнем жгли!!! Боярич, пощади!!! Ногами топтали!!! Кости ломали!!! Боярич!!! Меня бросили одного, в лапы ляхам отдали!!!

Мишка некоторое время послушал его вопли, потом кивнул уряднику Степану.

Тот пихнул Спиридона и буркнул:

– Заткнись, г. нюк! – Видя, что приказчик не внемлет, демонстративно потянулся к жаровне и спросил: – Еще раз прижечь?

Спиридон заткнулся.

– Лекарский ученик отрок Матвей осмотрел приказчика Спиридона незадолго до суда. Кто из взрослых ратников возьмется отвечать за правдивость слов отрока Матвея?

– Я! – Ратник Арсений положил руку на плечо Матвею и вытолкнул того из первого ряда зрителей. – Я, ратник второго десятка ратнинской сотни Арсений сын Андреев из рода Боспорца, берусь отвечать за правдивость речей отрока Матвея!

«Ох ничего себе! «Боспорец» означает жителя Боспора, значит, его пращур пришел с князем Мстиславом из Крыма! Да не просто пришел – кличка Боспорец означает, что кто-то из предков Арсения появился в дружине Мстислава, когда тот еще не перешел на крымский берег Керченского пролива и не переименовал Боспор в Корчев».

– Лекарский ученик Матвей, достаточно ли ты обучен, чтобы различить следы пыток недельной давности? Как ты можешь отличить их от повреждений, которые Спиридон получил сегодня?

– Обучен достаточно, боярич! Ожогов на Спиридоне нет, так что про огонь он врал! А другие…

– Я не спрашивал тебя, врал он или нет! Это не тебе решать! Ожогов нет. Дальше!

– Старые побои опухают, заплывают синяками, а за неделю синяки изменили бы цвет. Ничего этого я на Спиридоне не увидел. И выбитый глаз за неделю загнил бы, и кожу на голову я обратно натянуть бы не сумел… Если надо, я могу с него повязки и лубок снять, сами увидите!

– Все?

– Не пытали его! Все!

– Оправдания твои, Спиридон, ложные! В защиту твою…

– Боярич!!!

– Молчать! В защиту твою никто ничего сказать не смог. И ты сам не смог, а потому слушай приговор! За злодейство твое, кое подтверждено свидетелями и очевидно из произошедших событий, приговариваю тебя к смерти!

– Боя… а-а-а!!!

– Так и держи его, Степан, не давай орать! Приговариваю к смерти! Приговор велю исполнить немедля! Погостному писарю велю составить запись о суде, в коей привести слова свидетелей, слова лекарского ученика Матвея и слова самого Спиридона. Оную запись велю представить на подпись мне, десятнику Егору и честному мужу Треске из Уньцева Увоза!

Слева – оттуда, где стоял Треска, – раздалось громкое сопение.

«Вот-вот, посопи-посопи, честной муж. Приговоры-то, поди, ни разу в жизни не подписывал? Да и не видал наверняка ни разу. Вот мы твою «юридическую девственность» и порушим. А ты как думал? Я же не случайно всех нас одним термином «жители Погорынского воеводства» поименовал. Привыкай».

– Судебную запись передать боярину Федору, а противень[48] переслать воеводе Погорынскому боярину Кириллу! – Мишка прервался, вспоминая, не забыл ли чего, не вспомнил и указал на Спиридона:

– Взять! Туда его, под дерево! Антон, коня!

Визжащего Спиридона поволокли к Гурьяну, Мишка поехал следом. Дождавшись, пока к месту казни подтянется толпа, а Спиридона пинками и руганью заставят встать на низкий, толстый чурбан, Мишка набрал в грудь воздуха и заговорил в полный голос:

– Жители Погорынского воеводства! Иуда Искариот, предавший Господа Бога нашего Иисуса Христа, мучимый угрызениями совести, повесился на осине. В тот миг, когда на шее Иуды затянулась петля, дерево вздрогнуло от ужаса и омерзения, и с тех пор листья всех осин всегда дрожат на ветру! Дрожат, а с изнанки имеют цвет тех самых тридцати серебреников, которые Иуда Искариот получил за предательство! Если же ободрать кору на осине, то под ней выступит сок цвета запекшейся крови Иуды! Сие есть указание нам – как надобно поступать с предателями! – Мишка потянул паузу, а потом, обернувшись в седле, выкрикнул: – Честной муж Гурьян, верши справедливое дело!

Гурьян вышиб из-под ног Спиридона опору. Чурбан был низкий, а жильная тетива, из которой Гурьян соорудил удавку, спружинила, поэтому Спиридону не сломало шею. Он забился в воздухе, пытаясь подсунуть пальцы здоровой руки под петлю, но жила врезалась в шею и ничего не получилось. Петля не затянулась. Мишка перед судом взялся было объяснять Гурьяну, как надо завязывать «беседочный» узел, но оказалось, что тот и сам знает всякие хитрости, которые можно устраивать с жильной тетивой, и обещал, что петля затянется только так, чтобы из нее не выскочила голова Спирьки, а намертво не сожмется. Нога повешенного вдруг наткнулась на выступающее из земли корневище, и Спиридон, оттолкнувшись от него пальцами, немного подал тело вверх, ослабляя давление петли. Потом пальцы сорвались с опоры, и жила снова впилась в шею. Бьющееся тело опять нащупало корневище, и все повторилось.

Мишка отвернулся. Так могло продолжаться довольно долго – тело Спиридона управлялось сейчас не осмысленной жаждой жизни, а звериным инстинктом самосохранения, и пока не иссякнут силы… Толпа потрясенно молчала. Возможно, кто-то и слыхал о подобном способе казни, но не видел его, скорее всего, никто. Даже Гурьян, когда Мишка объяснял ему, что и как надо сделать, смотрел на боярича со смесью удивления, страха и, кажется, уважения, а сняв мерку со Спиридона, пробормотал (впрочем, достаточно разборчиво):

– Такого даже Бурей не делал.

«Вот и пусть тебя, паскуда, удавит столько раз, сколько людей из-за тебя погибло!»

Сотник младшей дружины Погорынского воеводства Михайла Лисовин, он же беглый зэк Михаил Ратников, осужденный по части 1 статьи 108 УК РФ (убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны), стоял на кормовом помосте ладьи и смотрел на медленно удаляющийся западный берег Случи.

Погорынье… Четыре с лишним года назад он был перенесен сюда то ли игрой случая, то ли силой науки, то ли волей кого-то из богов, а через два года осознал себя в теле двенадцатилетнего мальчишки. Что же случилось с ним за эти два года? Нет, конечно же путь от слабенького подростка, неспособного противостоять в драке более сильным сверстникам, до боярича, стоящего во главе сотни мальчишек, постепенно превращающихся во все более и более серьезную силу – тоже путь, отнюдь не простой, но только ли в этом итог прошедших лет?

Он узнал людей, для которых война – не только профессия, спасение и дело чести, но и сама жизнь. Они сделали с ним то, что не удалось офицерам во время срочной службы в армии, – он стал одним из них. Принял их взгляд на действительность, их понимание своих обязанностей и их видение своей ответственности: «Если не я, то кто? Никто не придет и не справится с твоими бедами вместо тебя, ты есть прежде всего то, на что способен сам!» В этом их честь, в этом их право и правда, в этом их вера…

Вера?

Да, и вера тоже! Нет, он не уверовал ни в богов славянских, ни в богов, принесенных варягами, ни в Бога христиан, но понял: даже если богов не существует, они все равно правят этим миром, потому что вера управляет поведением людей, живущих в этом мире. Не подчиняясь законам, диктуемым верой, не выжить, а потому если не способен уверовать, то пойми! Не веру пойми – веру понять невозможно, на то она и вера – людей пойми, и тогда, может быть, и для тебя самого там, за гранью реальности, станет не так пусто и холодно.

И с, казалось бы, простым выражением: «Делай, что должен, и будь что будет» – тоже, как выяснилось, не все так просто. Во-первых, надо еще правильно понять свой долг, а во-вторых, суметь его исполнить. Неумехи, пусть даже правильно все понимающие, ничего не могут, а без понимания не помогут никакие умения. За два года жизнь продемонстрировала это Мишке Лисовину неоднократно.

И управление ЗДЕСЬ иное. Да, управленческие технологии действуют и ЗДЕСЬ, слегка иначе, но действуют, однако возможности управленца и спрос с него – принципиально иные! Управленец ЗДЕСЬ может карать вплоть до смерти (что и в ХХ веке возможно), но и сам он, если не справится, запросто может ответить головой (а вот это ТАМ редкость). Ответственность объекта и субъекта управления одинакова – вплоть до высшей меры, и даже высший уровень управления ЗДЕСЬ от этого не застрахован. Не в силу несовершенства законодательства или неразвитости общественных отношений (хотя и эти обстоятельства, разумеется, наличествуют), а еще и потому, что управлять приходится настоящими МУЖЧИНАМИ и настоящими ЖЕНЩИНАМИ, которых еще много и которые пока не дают захлестнуть себя теплой, мутной и вонючей волне субпассионариев.