В двух крайних ячейках лежало по кусочку серебра. Алеша покачал головой, потрогал:

— От той самой дверцы, между прочим… Видишь — и мы с тобой здесь значимся. Всему счет ведет Итиль…

Дрожь прошла у меня по спине, занемели руки… Лицо Алеши сделалось невозмутимым, он выпрямился и положил руку на рукоять меча. Не глядя на меня, сказал:

— Ну что, пошли, Добрыня?

— Не могу, — молвил я, от стыда еле ворочая языком. — Страх меня сковал. Подождем немного…

Алеша помотал головой:

— Не выйдет. Уже начинает волноваться Итиль. Страж-то дохлым жуком на крыше ее валяется, почуяли собаки подземные, что душа живая прочь отлетела… Еще немного — перекроют и этот вход. А другого мы с тобой не знаем. Пошли.

— Мне б хоть дух перевести! — взмолился я. — Стыдно мне, Алеша, да не боец я сейчас! Дай хоть на улицу выйду, от страха продышусь!

Алеша нахмурился, взял меня за плечо:

— На улицу не пущу. Унесут тебя ноги прочь. Не дождусь тебя тогда, а ты, опомнившись, от стыда на меч бросишься. Не сладишь с собой: не по тебе Сила Итили. Ну да я с тобой… — И он с силой подтолкнул меня: — Ступай, Добрыня.

Алешина рука направляла меня прямо на глухую стену, в которой не было и намека на какой-либо проем, я еле передвигал ноги, небывалый ужас сковал меня, лишив и совести и рассудка… Дойдя до стены, я со стоном привалился к ней лбом и зажмурился. Тут Алеша повелительно потряс меня за плечо, и я раскрыл глаза — в самый раз, чтобы увидеть, как он чертит мечом по стене, как ползут по камню трещины и как отворяется еще одна потайная дверь в Итиль…

Пахнуло запахом запекшейся крови. Алеша подталкивал меня в спину, но я упирался, как ведомый на убой бык. Тогда Алеша просто швырнул меня в открывшийся проем, как несмышленого паренька, шагнул следом и тихо приказал:

— Давай руку!

Я вытянул сжатый кулак и почувствовал, как Алеша разжимает мне пальцы и всовывает в ладонь рукоятку Травня. Оказывается, я бросил свой меч на пороге Итили…

Сила, завещанная мечу Учителем, оживила меня. Пелена спала с моих глаз, свободно потекла по жилам кровь, расправились плечи, окрепли ноги… Я возвращался к жизни. Через мгновение я уже был собой.

— Вот и хорошо, — услышал я тихий голос Алеши. — Вперед.

Мы стояли в начале широкого низкого коридора, полого уходившего вниз. Далеко впереди, у поворота, за которым открывался путь Бог весть в какие глубины, горел красный глаз фонаря. Ни сомнений, ни страха у меня больше не было, и мы бок о бок направились вперед. Меч в моей руке похолодел. Это было неудивительно: мы вступали в великую обитель зла.

Красный глаз приближался. Пока что я не чуял поблизости ни души, но знал, что за поворотом беснуется неподвластная мне Сила. Я с горечью подумал, что даже мой Учитель не ведал всех тайн на земле, и покосился на Алешу. Ученик Святогора ступал мягко, как подкрадывающийся к дичи хищный степной кот, рот его был приоткрыт, глаза сияли от возбуждения. Он-то знал, что это за Сила и откуда она идет. Подавив горечь, я отвел глаза. Что ж делать, это действительно подвиг Алеши. Надо радоваться, если я окажусь ему щитом, а не обузой. И тут из-за поворота послышались шаги.

Слишком далеко, чтобы успеть добежать и перехватить. Слишком близко, чтобы успеть скрыться за дверью. Не сговариваясь, мы упали на пол и разметались как мертвые. Сквозь прищуренные веки я видел, что стены подземелья побагровели: шедший нам навстречу отряд нес яркие факелы.

Они вышли из-за поворота строем — девять стражей в кольчугах, по трое в ряду. Увидев нас, замерли на месте. Невнятный шепот, позвякивание оружия. Наконец отряд двинулся вперед, чтобы резко остановиться и замереть в десяти шагах от нас. Раздался хриплый голос:

— Это те, что сбежали.

— Да, и они живы.

— Я сам знаю, что они живы. Но где Наземный Страж?

— Наверное, он мертв.

— Кто пропустил их сквозь стену?

— Конечно, Страж.

— Да, они хитры… Не приближайтесь к ним. Польем их дождем. Приготовиться! Раз, два…

Прежде чем он сказал «три», мы с Алешей вскочили и стремительно бросились на них. В прыжке я взвыл от боли — что-то впилось мне в голень. Преодолевая боль, я набросился на растерявшийся отряд. В ближнем бою он немногого стоил: стражи Итили привыкли пытать, а не драться.

— Одного оставь! — кричал Алеша, летавший по коридору, как сверкающий смерч; меч его блистал, как молния.

Пока Алеша добивал отступавших итильцев, я приставил меч к горлу одного из поверженных:

— Поведешь к главным воротам!

Итилец глянул на меня налитыми кровью глазами, исполненными лютой ненависти, потом резко подался вперед, насаживая свою глотку на меч… Прежде чем я успел отпрянуть, он уже хрипел, и кровавые пузыри лопались у него на шее.

— Эх, и у меня никого не осталось! — кричал Алеша. — Хватай щит, без щитов не отбиться!

И впрямь, когда мы подбежали к повороту, оттуда градом полетели никогда не виданные мной короткие острые лезвия, наподобие того, что уже сидело в моей плоти, причиняя жуткую боль. Итильцы держали их щепотью и метали не меньше, чем на десять саженей. Если бы не подхваченные щиты, дальше этого поворота нам бы не пройти: лезвия летели с такой силой, что завязали даже в кованом щите.

Однако поворот был пройден, сметен был и итильский заслон. К девятерым павшим добавились еще шестеро.

— Смерть Итили! — кричал Алеша, добивая врагов. — Смерть!

Гулкое эхо подхватывало его крик и несло далеко под землю. Мы помчались вперед, к главным воротам…

Нас уже никто не останавливал, не было времени задерживаться и у нас, и мы, сжав зубы, неслись по этому царству страха, освещенному багровыми факелами. По пути нам попадались лишь остолбеневшие палачи у пыточных станков, замершие с окровавленными клещами, горящими головнями и раскаленными иглами в руках. Мы отсекали им руки, некоторые лишились и головы. Привязанные к столбам пленники с невероятной мольбой в глазах беззвучно разевали разорванные мучителями рты, но мы не могли остановиться ни на миг. Ужас, как снежный ком, рос в моем сердце: откуда-то издалека, из глубин, к нам метнулась потревоженная Ларна.

Коридор пошел вверх, и, миновав еще три развилки, мы оказались в обширном каменном зале. Прямо в глаза нам бил тонкий голубой луч. Мы уткнулись в главные ворота Итили, и это был дневной свет.

Что было силы мы бросились на ворота, но они даже не дрогнули, словно мы были две невесомые бабочки, а не рослые богатыри в доспехах, только гром прокатился по залу, с рычанием отдаваясь под землей. Ни замков, ни запоров на воротах не было, не было на виду и петель: да, не мастеровые ладили эта врата, а сама древняя Сила Таматархи!

Между тем из нижних коридоров к нам приближались жуткие лай и вой: это летела к главным вратам рассвирепевшая Ларна… И тут Алеша стал лицом к проходу, из которого должно было выскочить лиловое слюнявое чудовище, расставил ноги, поднял правую руку с мечом над головой и громовым голосом закричал:

— Святогор! Святогор!!!

Ровным гулом отозвались стены, оглушительно взлаяла Ларна, в этот миг выбегавшая из-за поворота, Итиль содрогнулась, из ворот хлынул свет, меня подняло в воздух, вынесло наружу и швырнуло чуть ли не в самое солнце.

Грохот сотрясал Тмуторокань. Я лежал на площади перед входом в тюрьму, рядом со мной барахтался Алеша, а перед нами шевелилась Итиль, как проснувшееся чудовище. Двери ее медленно закрывались, из них било лиловое пламя, видно было, как беснуется Ларна, не осмеливающаяся перепрыгнуть через порог. Наконец задрожал грозный купол, воздвигнутый Сильными, задрожал, заколебался и с невыносимым грохотом развалился. Я оглох и почти ослеп, а когда зрение вернулось ко мне, я увидел, как в клубах пыли пляшут языки лилового огня и как руины на глазах проваливаются под землю… Тут налетел холодный вихрь и бешено закружился над площадью. Когда он исчез так же стремительно, как и возник, моему взору предстало черное пепелище. Руины Итили ушли под землю, и на поверхности осталась невысокая горка мелкого щебня. Позади меня во весь голос вопила потрясенная Тмуторокань, в глазах моих стояли слезы. И тут, несмотря на вопли, плач и крики, я отчетливо услышал тихий голос Алеши: